писанинки :)

[Gazero]

Зимний вечер

…До чего же он хорош!
Холодные сумерки мягким хороводом теней ложатся на землю, небо.
Особенно чудны облака – они плывут, словно феи влегких платьицах, навевая всем сладких мечтаний и тихого сна, напевая волшебные отголоски эха где-то вдали леса и замка, сотканного из воздушной бело-серебряной паутинки.
Какие облака бывают разными: грязными и угрюмыми,словно шелест крыльев грифона; нежно-белымии теплыми, как глаза единорога… Грузные тяжелые тучи и легкие приятные облачка.А когда на них падает солнце, они покрываются ослепительным блеском.
Все это словно убаюкивается в мягких руках заката:перышки алого солнышка стремительно и осторожно улетают за небосклон, все раскрашивая в мерцающую, бледно и робко, радугу. Когда светлая-светлая дымка ярких искр солнца касается беспечно резвящихся фей-облаков, то их пышные платья пронизываются золотыми бусинками, рассыпающимися с ветром повсюду.
Вечер тихонько на цыпочках выходит из мохнатых воротлеса, вслушиваясь в приближающиеся шаги и тоненькое чирикание призрачных светлячков с лунными звездочками крылышек… И словно на прощание, ласковые крылья солнышка дарят облакам нежно-розовый цвет…
Все темнее и свежее становится вуаль ветра,укутывающая небо и землю…
Неведомым дождем рассыпаются звездочки, расцветает тоненькая сияющая лилия луны в бездонном прохладном озере синевы, жуликоватым шорохом, цокотом чьих-то невидимых копыт и гулом колоколов прилетают полупрозрачные белые-белые листики тумана; игривыми лепестками кружатся жемчужные кристаллы снежинок…
До чего же хорош зимний вечер!...

[Gazero]

О Снеговичке-Поэте

Жил себе Снеговичок, красный носик, синий колпачок.
Он раз гулял по лесу, где был веселый мороз и тоненькие лучики солнышка на полянке.
И решил написать стишки, чтобы не забыть, как это было чудесно, и другим было приятно послушать и вспомнить, как то было прекрасно - веселый мороз и тоненькие лучики солнышка…
Но товарищи-Снеговички только посмеялись над малышом, им не надо была ни красота солнышка, ни мороз.
Они только и знали, что бросались снежками друг в друга и мерялись, хвастались, у кого морковка-носик длиннее.
Опечалился Снеговичок и пошел гулять по лесу один.
Но тут он встретил Снегиря, который тоже грустил…
Грустил от того, что вдали надвигалась тучка, и скоро уйдет солнышко, и не будет уже так дивно переливаться снежок на опушке.
Тогда… Красный носик, синий колпачок с радостью поделился с ним своими стихами о лесе, где был веселый мороз и тоненькие лучики солнышка…
Снегирь прибодрился и тоже сочинил об этом песенку…
Вскоре лес наполнился трелями и шагами друзей, гулявших в лесу…

[Elf June]

Зимний вечер
…До чего же он хорош!

Просто Великолепный рассказ! Лето все никак не наступит, а после прочтения этой миниатюры уже так хочется зимы! Ведь ее же тож небыло в минувшем году.. В общем я начал скучать по зимним вечерам, очень!!!

[Gazero]

Зимний вечер
…До чего же он хорош!

Просто Великолепный рассказ! В общем я начал скучать по зимним вечерам, очень!!!

Я тоже)))
Спасибо, стараюсь

[Gazero]

Мираж света


Шумит воздух, мелькая ночными листьями из огней и постоянного поиска чего-то, близкого к яркому, что можно было бы назвать светлым... он с тихой напыщенностью смотрит на время и очень гордится тем, что его вдыхают, жадно торопясь заслонить маленькие искорки от белоснежных знаков флага…
В его эпоху звенели торжественно колокола над головами тысячи людей, с покорной дрожью подхватывающих и впитывающих льстивый многоголосый хор придворных: «Да здравствует Король!».
Он - тот, ради роскошной мантии и короны которого портные и ювелиры изнемогали сутками, боясь не успеть к очередной церемонии, осклабился и капризно шевельнул рукой (словно показывая, что все ему надоело); и его маленькая, с темной гладкой головкой, супруга – Королева, робко-испуганно посмотрела в его сторону.
- Чем тебе не нравится твой День коронации, милый? – спросила она, изо всех сил стараясь сохранять надменным выражение, почти детского, лица, как это нравилось мужу.
- Всем, скучно!... – лениво задумавшись на мгновение, отмахнулся тот и еще больше замахал руками, избалованно задрыгал ногами, требуя тишины.
Вся процессия остановилась на мгновение ока и поданные преданно замолчали, выжидающе столпившись около трона. Но Король внезапно выкрикнул: «Все вон!» и резко повернулся к жене, чуть съежившуюся от перемен в его взгляде.
- Потому… Хочу, чтобы была война! – после паузы, наконец, бездумно, очень твердо проговорил он.
- Но милый, ее никто не ждет! – от рвения остановить беду та вскочила с трона, и маленькая головка затряслась, чуть не скинув простенькую корону, прочно вкрепленную в волосы, - Война приносит разрушения, страдания народу!....
- А и пусть! – холодно возразил тот, - Народ слишком расслабился, кушая с моих полей, одеваясь с моих станков и пачкая мои покои!.... Я хочу, чтобы он занялся полезным и принес что-то свежее из соседней страны, ведь и ей лучше не расслабляться… Пусть случится война!...
- Но ты же понимаешь, что война никогда не принесет пользы, а только погубит!... Милый, не заставляй никого воевать, все должно быть мирно!....
- Молчать!!! – рассердился Король, отстраняя от себя супругу, - Хорошо тебе говорить: сидишь у себя в покоях и ни о чем не печешься; а я – правитель, я должен заботиться о подданных!... Забота – это воспитание, а ничто лучше не воспитывает, чем огонь и меч!... Без войны мой народ распуститься и потребует воли, а она научит их гармонии жесткого контроля, воспитает патриотами… Так я сохраню королевство и принесу им пользу! Зови гонцов, пусть собирают отряд из добровольцев!!!
- Не стану! – чуть не плача, шокировано отбежала к окну замка Королева, - За звучащей, красивым благородством, ложью не спрятать тебе эгоизм и желание избавиться от тех, кто верно служил, только потому, что такова прихоть!...
- Знай свое место, женщина! – чуть не заорал ее супруг, зловеще и взбудоражено потягиваясь за шнурком для вызова охраны. – Не тебе судить о справедливых действиях твоего правителя!... Сиди же в темнице до тех пор, пока не научишься держать свой глупый язык за зубами!!! Или я сейчас…
И, как ни горько, маленькая Королева, вынуждена была наблюдать следующее: перед ней стали двое суровых стражников с алебардами, вошло несколько гонцов, а нахмуренный Король с хищной улыбкой держался в шаге от того, чтобы отдать непоправимый приказ касательно ее!
А ведь еще столько, пусть и серых, но причудливых облаков проплывало мимо нее, столько мелодий капелек воздуха хотелось разгадать… потому и пришлось ей поклониться перед Королем и дрожащим голосом сказать перед ним, стражей и гонцами: «Будет исполнено, Ваше Величество! Я сама приведу к Вам предводителя отряда!».
Только после этого Его Высочество самодовольно улыбнулось и проследило, чтобы за супругой крепко заперли ворота…
За которыми стояла пыльная, разбитая дорога, одинаковые улицы, с мрачными вывесками и угрюмыми зданиями с трещинами, будто неожиданно говорящие голосами каждого жителя: «С другими – хоть тьма, но только чтобы у меня было место под светом!».
Слушая отчеканенный грохот сапог стражи, Королева только и думала о том, почему, в один миг, все суетливые торговки, все мечтательные служаночки, все ворчливые кузнецы и сапожники, непоседливые дети и слабенькие пожилые нищие – все не смогут спрятаться только от играющей мысли ослепленного золотом, не помнящего, что за крепкими, душными стенами замка есть чистые озера, теплая трава, причудливые узоры полей, рисунки гор?…
Они будто содрогнулись и трусливо замолчали, когда, на площади, клич Королевы остался безответным: над ее маленькой темной, гладкой головкой нависли дюжие стражники со скрещенными оружиями, недобро поблескивающими красным закатом из тьмы; а за ним… одни горожане смеялись и принимались переводить все на свои жалобы, другие поворачивались и молча уходили, отрешенно поправив наряды; третьи выли и валялись в пыли, соглашались идти в рабство, но только не на тропу войны, на смерть!
Она уже собиралась мягко закрыть глаза поникшей Королеве, как среди толпы раздалось: «Я готова защищать королевство! Возьмите меня в войско!...», и из расступившегося народа вышла невысокая девушка с коротко остриженными волосами, несущая перед собой, с большим старанием смастеренный ею, флаг, на голубом фоне которого чуть отливают золотом белоснежные знаки – символы земли, где пролился липкий дождь своенравия правителя.
Его супруга, чуть увидев только-только укрепившиеся ручки девушки, с энтузиазмом удерживающие неимоверно высокий флаг, ахнула и подбежала к ней, справедливо решив лучше озябнуть от решетки темницы, чем озябнуть от ошибки сердца.
- Ну что ты, что ты, дорогая? – мягко сказала она. – Это дело для взрослых, сильных, тренированных и черствых мужчин; а ты… Такая маленькая и наивная, не знаешь, на какое ужасное дело посылает тебя Король от моего имени!... Лучше даже не думай об этом, ступай себе домой, расцветай и радуйся солнышку!....
- Сила и зрелость прежде всего в храбрости! – смиренно возразила та. – Что же «взрослые и сильные мужчины» не идут в бой за своего Короля?... Ведь они знают, что опасность может породит то, чего нет страшнее - трусость и безразличие?... Моя Королева, я не могу спокойно «радоваться солнышку», зная это; возьмите меня в войско, ведь… Я чувствую, что от меня зависит и Ваша судьба!
Затем девушка еще ближе стала к Королеве, жалеющей ее, столь юное и скорое, падение волшебных листьев мысли и надеющейся, что ее супруг, увидев такой поворот реализации своих безумных желаний, передумает.
Она, еще раз согрев сердце этой верой, взяла тихонько за руку девушку, которую, за хрупкое телосложение и сильный энтузиазм, шутливо прозвала Воительницей; замечая, по дороге в замок, будто тревожные стаи черных звезд в небе…
Но кому, а Королю этот мистический знак был не знаком, ведь его окружали льстивые улыбки, блестящие от алмазов стены и громовой возглас стражи, докладывающей о «возвращении Ее Величества и предводителя добровольцев».
Эти слова звучали для него столь таинственно, что он вальяжно расположился на троне, совсем почти не заметив вбежавшую Королеву.
- Милый, я тебя прошу, передумай, пока не поздно, ведь я… - только успела торопливо и чуть жалобно попросить она, юркнув к трону, как…
… - Я пришла, Ваше Величество! – бодро сказала Воительница, не расставаясь с флагом.
- Что ж, очень неумело, с твоей стороны, жена, присылать мне, для такого дела, девчонку!!! – сердито огрызнулся, в сторону виновато глядящей Королевы, тот, заслышав женский голос, но, подняв на посетительницу глаза, внезапно застыл в неприятно сквозящей задумчивости. – Но, знаешь…
- Что, что ты опять задумал? – с пронзительной тревогой подскочила Королева, переводя взгляд то на него, то на Воительницу; порываясь даже подбежать к ней и загородить от стражей, которых муж подманил к себе, чтобы увести и спасти. Однако Король изловчился и усадил ее на место.
- А ну сядьте на трон, Ваше Высочество, не то я рассержусь! - несколько игриво бросил он на ходу. - Что за неподобающее у Вас поведение?!.... Послушай-ка, крошка, чего ты сделала эту безделицу?
- Это символ свободы и мира в Вашем светлом королевстве! – вдохновлено ответила та, стараясь подвинуть свое массивное, сияющее белоснежными знаками, изделие поближе к своим правителям. – Я сделала его, чтобы оно приносило ему и Вам покой, счастье, удачу и богатство!.... Повесьте рядом с троном, если желаете, и, думаю, все, чего, я Вам желаю, исполнится!...
- Забавно, только… Ты надеюсь, не забыла, зачем тебя сюда привели? – улыбаясь, спросил Король.
- Нет-нет, Ваше Высочество! – робко и торопливо осеклась та и приняла военную стойку. – Приказывайте, что делать, я готова все выполнить на благо Вам и Вашему королевству!
- Ну, слушай: если завоюешь соседнюю страну – будешь… у меня, во дворце, жить; а не завоюешь – отправишься в темницу!... Стража проведет тебя к моему советнику, он расскажет про соседние страны; затем можешь идти к моим воинам, в поход… Ступай и завоюй!
Услышав приказ, Воительница поклонилась и, как ни в чем не бывало, ушла за знакомой стражей, готовясь мысленно к тяжелым стратегическим задачам. двери за ней захлопнулись.
- Как же так?! – не выдержала Королева. – Ты же обещал, что будет отряд из добровольцев!
- Мало ли, что я обещал! – пустым тоном проговорил Король, играя короной.
- Ты что же, бросаешь ее одну в войско, где полно, отупевших от резни, осознания своей силы и власти, зрелищ и вина, взрослых мужчин?!!.... Ты же ведешь ее на гибель!!!...
- Ах, до чего же это будет забавно! – со страшным упорством воскликнул тот. – Представляешь, что она, маленькая, слабенькая, будет среди сражения, пожаров, грабежа, визжащих жителей, разозленных, ее растерянностью, солдат… А отступать ей ведь нельзя: у нее на руках флаг, что мне понравился!.... Только если она не передумает и не прибежит, ко мне назад, чтобы я ее помиловал, если…
Королева в ужасе похолодела, дрожаще отскочила на секунду, после… опрометью выбежала из тронного зала, стараясь не слышать шипящих ядом дальнейших мыслей своего супруга, и не смотреть на его, налившиеся кровью, глаза, не знать того, что к ней был обращен его… словно рев дикого зверя: «Стой!!!.... Стой, дрянь!!!.... Стража, ко мне!...».
Она торопилась встретить Воительницу, в это время уже одевшую замысловатый шлем и доспехи, севшую на коня и взявшую внушительный, но затупленный меч, флаг, уже готовясь ехать в поход, с ответственным взглядом озираясь назад - на молча ждущее, несколько свирепое, окружение из рослых воинов.
«Подожди, остановись!» - раздался среди потока шума их щитов слабый и…. такой знакомый, заботливый голос.
Девушка повернулась в седле на него и увидела запыхавшуюся Королеву, судорожно схватившую ее коня за узды.
- Не пущу! Пускай меня схватят, не пущу тебя на гибель!- отчаянно вырвалось у нее.
- Почему Вы так считаете? – удивилась Воительница, сжимая в руках флаг. – Воины подготовлены, я тоже… Все получится!
- Дорогая, милая девочка, ты не знаешь, что такое война! – с жаром проговорила Королева, не боясь произнесения собственных слов. – Это такое жуткое явление, при котором за усталость, слабость, малейший промах свои растерзают любого, даже командира!.... Тем более опытные королевские воины!... Умоляю, бросай оружие, дорогая! Ты не сможешь воевать, только погибнешь!... Именем Короля, освободите дорогу!!!...
Воины молча расступились, хотя, безусловно, посмеивались в душе, и готовы были сорвать свою злость от затянувшегося и прерванного тправления на всех.
А Воительница только грустно проронила: «Но я же защищаю Вас и Ваше королевство!».
Взгляд же Королевы только печально говорил: «Ах, дорогая! Королевство не стоит твоих мук,!.... Это все – лишь прихоти его правителя!.... Если бы только ты это понимала!».
С противоположной стороны приближался шумный отряд других воинов, возглавляемых… самим Королем, вопящим на все улицы: «Где ты, дрянь?.... Найду – казню на месте!».
Эхо этого отвратительного вопля пронзило Воительницу насквозь и она осознала, что затевается черное пламя, из темно-желто-уродливых ромбиков капризов, некогда бывших, белоснежными, лишь чуть отливающими золотом, знаками, которое нельзя потушить… Или же в ее силах остановить его жадные, бешеные языки?
- Ваше Величество! – смело крикнула она Королю сквозь гул толпы воинов, а Королева, прикидывавшая, как безопасно пришпорить коня, не двигающегося с места; вновь встревожено задергала его поводья и взмолилась: «Тише, дорогая!.... Лучше уезжай, пока есть возможность и он тебя не заметил!... Быстрее, беги!!!...».
Но она вынуждена была самоотверженно приникнуть к шпорам Воительницы, все еще стараясь заслонить ее от окруживших стражников и незаметно дать убежать от их предводителя – того, чья корона так безобразно треснула от гордости и самолюбия и чья мантия превратилась в хватающего все монстра мига желания!
- Ах, вот ты где! – скалясь, с кокетливой злостью выкрикнул он в сторону своей супруги, жалобно уговаривающую его взглядом отпустить ни в чем не винную девушку. – А ну иди сюда!!!
Королева, помня бесцеремонные толкания стражи в спину алебардами, больно колющие в ее хрупкие лопатки; предпочла сама встать и подойти к мужу, при этом не отходя далеко от коня Воительницы; вначале все растерянно, а затем недоуменно, наблюдавшей, как Король сам приблизился к Королеве, загораживающей… ее всеми способами, взял дрожащую супругу за простенькую корону, прочно вкрепленную в волосы, приговаривая: «Сюда, я сказал!.... Что же ты за дрянь?!!... Я тебе покажу!!...»!
- Оставьте свою жену в покое! – желала было протянуть к, слабо сопротивляющейся, Королеве руки Воительница, но массивный флаг мешал. – Как Вы можете ее так мучить?!.... Лучше сказали бы, если желаете, конечно, на дорогу моим воинам что-нибудь… А то невежливо без распоряжений Вашего Высочества ехать!...
- Молчать!!! – прежде всего, рявкнул тот, на, Королеву, вырывающуюся и едва слышно простонавшую: «Ничего не слушай, беги скорее, он хочет тебе только нехорошего!!!...»; после любезным тоном проговорил: - Вот эта глупая упрямица… – он еще раз грубо толкнул свою, почти обессилевшую, супругу. – …своим недопустимейшим поведением меня разозлила… И если хочешь, чтобы я снова подобрел и перестал ее мучить, укради для меня алмазную вазу – военный трофей, из соседней страны, и принеси в мои покои… И с ней ничего плохого не случится, клянусь!....
- Будет исполнено, Ваше Величество! – с готовностью ответила Воительница и поспешно развернула коня на страну, куда она и ее воины отправлялись; под довольную усмешку Короля и печальный взгляд Королевы.
Она… словно предчувствовала, что непонятные, зловещие стаи черных звезд в небе в ужасе убегали от вероломных воинов, срывающих петли с чужих домов и лезущие в драку с первым встречным ради замеченного чужого тусклого гроша.
Воительница прилагала все усилия, чтобы не допустить убийства, ведь была правильно уверенна: пусть лучше война будет незримой (под звон устрашений и дипломатии) чем непоправимо калечащей и уносящей жизни.
Она украдкой тушила поджоги и показывала места укрытия пленникам, перепуганным жителям чужой страны.
За это они готовы с радостью были передать жемчужную вазу – самое ценное, что у них есть, но… на нее незаметно и так щемяще упали маленькие рубиновые капельки, усыпляющие буквально… мысли Воительницы, невольно растормошенные, ее жадными воинами, пустившими камнем в ее замысловатый, но плохо защищающий шлем…
Это стало словно как ударом в сердце Королеве, от горечи бросающейся на решетки темницы и кричащей: «Что же ты наделал?!... За что отправил ее на войну?!... Бессовестный!!...».
Этот крик открыл перед ней совершенно новый мир, ступенькой к которому стало лезвие палача и гордое эхо Короля: «Не твое дело!!!.... Умолкай же навеки, ничтожество!...».
И, после черных лезвий мига и неотпущенных на волю звездочек чьих-то глаз, он спокойно пошел к себе в тронный зал, где его ждали новые, холодные и лживые, придворные красавицы, никогда не способные заменить Королеву, золото и пир, серо-одинаковый, громогласный голос стражи, докладывающей, что: «прибыл отряд из соседней страны».
Услышав это, Король вскочил, оттолкнув придворных и расплываясь в коварной улыбке, что снова медленно пробуждала шипящих ядом мысли, при взгляде на радостно вбегающую Воительницу, несущей в руках жемчужную вазу.
- Ваше Величество…. – хотела она обратиться бодрым голосом, как остановилась, чувствуя какую-то необъяснимую тоску и пустоту внутри: перед ее глазами сверкали стены алмазами, выжидающе-вальяжно располагался Король, а… Королевы не было!
- Умница! – тем временем игрался мантией тот, потягиваясь к вазе, - Ну, передай вазу своему правителю; а награду за нее можешь оставаться на пир и… вообще жить со мной, во дворце…
– Почему Ваша жена не сидит рядом с Вами? – будто не расслышав последних слов, спросила та. – Ей не здоровиться?... Что-то с ней случилось?... Может, помочь ей?...
- Она…. – забегал глазами Король, гадливо поморщившись, - Она болеет и не может выйти, чтобы тоже принять твой дивный подарок; но надеется, что ты ее извинишь за это… Ну, довольно, давай вазочку и сядь со мною за стол: я хочу непременно отметить твою победу и выпить за ее скорейшее выздоровление!....
Воительница невольно отступила, почуяв неестественно слепящий огонек в его глазах и отголосок чего-то, трагически затаившегося во тьме подвалов замка; что-то звало ее, терзало сомнениями, не позволяло верить всему, что происходило…
- Я… обязательно приду, Ваше Высочество! – решила она, поклонившись перед необычайно обрадованным Королем, - Только сниму доспехи и поблагодарю воинов за соучастие в нелегких боях!...
- Хорошо! – мягко бросил тот, - Только быстрее приходи назад, я жду!...
Эти слова оттенялись тем неприятным гулом волков и ветра, мрачные огоньки которых обычно печально убегают в более спокойные углы портьер, ставшими причиной того, что…
Воительница чуть не потеряла спасительную веточку рассудка среди океана хаотичных мигов – ведь за одной из них, таких ободранных и испачканных, тепленькие и ласковые руки и сердечко Королевы были откинуты от закрытых, ржавых железом, дверей свежего дыхания и долгожданного солнышка… твоего спасения, спрятанного в тусклом ключике, недалеко от которого была отброшена простенькая корона, крепко вкрепленная в волосы!
Их хозяйка уже не знает, что по ним украдкой мягко провела ладонью Воительница, что смахнула слезу и, скинув в, заросшем паутиной, углу доспехи, шлем, осталась в одной простенькой и длинной рубахе; а на собственные, коротко остриженные, волосы накинула черную длинную шаль (чтобы дать почувствовать себе, к чему приводят, слишком жестоко-насильно, растормошенные маленькие рубиновые капельки)…
Когда она вошла в тронный зал, они снова появились, только на глазах и лишь стали странно-светленькими, как мираж справедливости и красоты света власти, перевернувшиеся картины которой были перед их больно жгучим дождем: Король, как ни в чем не бывало, видимо, соскучившись, снова развлекался среди придворных красавиц; будто не зная, что…
- …Выходит, это вы убили свою жену? – чуть заметно прошептала девушка, сдерживая отвращение.
- Что это ты такое болтаешь, крошка? – отвлеченно слепо оглянулся на нее тот, маня к своему трону. – Впрочем, ты права… Ну и что?... Лучше иди сюда, я подарю тебе, в утешение, вместо этого убогого платка корону… Да и поставлю вазочку возле себя… Только дай ее и иди ко мне!...
Услышав его последние слова, Воительница ахнула и, исполненная шока, метнулась к окну и швырнула туда изо всех сил трофей, столь нелегко доставшийся ею.
- Вы эту вазу не заслужили!!! – отчаянно выкрикнула она. – Пусть хоть эта потеря отрезвит Вас и напомнит, что Вы нарушили клятву ради какой-то игрушки и каприза!!!...
- Что?!! – изменился в лице Король, вставая с трон, - Ты смеешь что-то выкидывать без моего разрешения?!.... – неожиданно он снова сел и на его лице засиял оскал.: - А ведь для этого должны быть причины! Ты что-то сделала, что осквернило трофей, признавайся и я прощу тебя… И ты будешь жить, со мною, во дворце…
- Моя вина лишь в том, что я отпустила всех пленных, вывела жителей, затушила пожары и старалась никого даже не ранить в чужой стране; хотя находилась на войне!... – чистосердечно, сдавленным от горя, голосом ответила Воительница, снова беря флаг и скидывая шаль, замирая с тоскливо-покорным взглядом…
Она ощущала, как ее, под властный хохот и визг Короля: «Давайте, крепче оковы завяжите, только такая ей судьба: она, струсившая предательница, ни одного врага не убила, обменяла у них на какую-то вазу честь своего Короля и королевства!!!....»; приковывают цепями к столбу и… осколками жемчужной вазы тормошат слишком больно, долго и резко, необратимо рубиновые капельки, тревожено покидающие стуки сердца; знающего, что Король снова пирует, с некоторым стительным наслаждением наблюдая огонь, жадно уносящий некогда белоснежные знаки флага; и рисуется перед придворными красавицами, что столько времени, риска и сил было потрачено в неблагодарное болото тьмы, что…
Где-то она снова встретит Королеву, взгляд которой печально хранит улетающие листики солнышка, прячущиеся среди миража того – яркого, шумного, призрачного света…

[Gazero]

Тархо... Он...


... За этим непонятным и, может, чем то дивным, сочетанием слов скрываются...
Крошечные круглые глазки, иногда с удивлением замечающие на себе белоснежные бусинки...

Росы, приятной и прохладной, что нечасто посещает песчаные дюны, заброшенные кувшины и обломки табличек с иероглифами в далекой-далекой стране, где...
Очень яркое, ослепительное белизною, солнце, вставало снова из пирамид, дюн и жарких долин песков и ветров, шаловливо и упрямо пробуждая лучами...
Маленького белого... паучка, чьи ножки и гладкая хрупкая спинка, безобидная мордочка напряженно сейчас изучают зеркало, будто все спрашивая: "Почему нашего хозяина зовут Тархооном?".
Действительно - такое странное и смешное имя; юркие тушканчики, заслышав его, прячутся в норки и дрожат, воображая себе кровожадного крокодила, важные вараны смеются и неприятно хлопают его владельца - робкого кроху огромными хвостами, а верблюды...
Глупо отходят и принимаются жевать сухие колючки, едва малыш кротко и вежливо подбегал к ним и представлялся, надеясь найти в своей недолго-бесконечной тихой жизни тут хоть одного друга; и вот...
Вовсе внезапно, когда, прохладной ночкой, Тархоон совсем приуныл, скучающе плетя паутинку и ловя в нее, как в сети, малюток-жемчужинок, купаясь, пока никто не видит и все кругом спят-отдыхают, в скромном, веселом ручейке, к нему подошел...
Мальчик, маленький, просто одетый, смуглый и с интересом на него глядевший, из любопытства аккуратно освободивший его, заигравшегося, из колких травинок тины ручейка.
И тут паучок... просиял от радости: хоть кто-то не считает его злым и жадным, суетливым и пугливым, неважным и потешным, от этих мыслей его крохотное сердечко превратилось в маленькое колечко луны, вынырнувшей откуда-то из воды, засиявшей, затанцевавшей в небе по песенку звезд и листиков дальних земель...
Мальчик изумился да не убежал, не пнул малыша палкой, не напугал его, оглушив криком и насмешками, а... тихонько взял презабавного, чем-то смешно копошащегося мохнатыми лапками, Тархоона на ручки, счастливо чувствуя, как все его глазки смотрят с пониманием на него, на своего друга...
Это чудное ощущение тотчас... расплылось в миллионе запахов моря, трав, цветочков, замерцало чешуей рыбок, морских коньков и кораллами, караваном радости, чувства, бесконечно-солнечной, согревающей и живительной, загадки все кружило над дюнами, рассветом, жарким ветром, песками, все летело вдаль, вдаль, туда, где...
Мальчик бережно прижал ручки к пазухе рубашки, потихоньку открывая дверцы волшебных сказок, чудес и тайн, спокойного, тихого, сна, когда...
Тархо... Он...
С негой посапывал, прижимался и исподтишка щекотал и гладил его лапками, и совсем не чувствовал уже, что его имя кажется...
За этим непонятным сочетанием слов скрываются...

Крошечные круглые глазки, иногда с удивлением замечающие на себе белоснежные бусинки...
Росы, что нечасто посещает песчаные дюны...

[Gazero]

"Вечный... двигатель"


Никто не мог поверить, что его изобрели; только… слух пошел об его «универсальности», что «каждому он принесет счастье» и «доход» тоже.
Невесть откуда, а быстро разлетелась эта слава среди самых важных, самых мудрых ученых – физиков, химиков, биологов… (как же их поразило, что вечный двигатель, по буковкам электронного клубка, изобрел пятиклассник).
- Чушь! –сказал некто из физиков, кто очень любил хвастаться безупречным знанием формулы Эйнштейна, - Все знают, что великий Эйнштейн, как и некоторые другие ученые, изобрел ключ к вечному двигателю, только в виде формулы!...
- Все знают,что нечто подобное нему, изобрел Менделеев! – важно поправил очки химик, -Таблица Менделеева открыла всему миру столько элементов, что люди вечно будут их постигать!... Это вам не выдумки какого-то пятиклашки!
- Чепуха! –чуть не подпрыгнул до потолка биолог, - Вечный двигатель – природа: стоит зародиться жизни – и она будет бурлить всегда!... В соответствии с законами биологии! Другого уж не дано!...
- Ах не дано?!– разобиделся «Эйнштейн», - А формулу-то закона сохранения энергии шишки с зайцами просчитали?!... Вот я тебе!...
- Ну уж – одна формула, подумаешь! – сердито отдувался химик, задетый в пылу моментально завязавшейся драки, - А ты попробуй таблицу элементов создать!... Вот она –вечный двигатель!...
И с этими словами, точнее, несколько замечаний спустя, три ученых мужа усердно занялись мордобоем, в котором каждый отстаивал правоту именно своей точки зрения, перекрикивал другого и стремился попасть в степенные очки или в доморощенный галстук, или в горделивые усы; совсем не замечая, как…
На почти вечный двигатель… их драки с улыбкой смотрел мальчик, с наслаждением покручивая пальчиком челку.
- А на самом деле, я знаю, что такое изобрести «вечный двигатель»!.. – произнес он.
Ученые застыли в схватке и в… трепетном ожидании, со слабым писком надежды на неведомо что.
- А вот так! –радостно воскликнул мальчик и еще увлеченнее закрутил челку.
- Ну и… какую пользу, универсальность это несет? – притихло-удивленно вскинул брови физик.
- Как какую? –изумленно переспросил тот, все любовно теребя волосики, ниспадавшие на его бровки, - Во-первых, это можно делать, когда вздумается (и никаких при этом усилий делать не надо)! Во-вторых, лично… мне это вряд ли когда-то надоест (правда, пальчик приходится менять, когда крутишь, он, знаете ли, тоже уставать может)!... Ну а в-третьих, это…

- Это вздор! – прикрикнул химик, - Когда это было, чтобы прядь волос да палец, крутящий их, стали «вечным двигателем»?
- Не знаю как удругих, - не без пафоса, стеснительно отвел взгляд его маленький собеседник, - Но у меня он изобретался с шести лет и… сейчас совершенствуется, в пятом классе!... Так вот, в-третьих, польза в том, что быстрее приходят мысли, быстрее уходят печали; да и, знаете ли, время тоже тогда быстрее идет!...
- А какое от этого, с позволения сказать, «двигателя», - въедливо чуть ли не зашептал биолог, подкрадывающимися шажками выступая вперед, - счастье? Что, он, сгоняет паразитов с волос или разминает суставы пальца?
- Уу, как многого вы не понимаете! – чистосердечно протянул пятиклассник, - А еще взрослые… а еще ученые!... Счастье от него в том, что позволяет мне от души позабавиться, ощутить удовольствие от занятия любимым делом!... И каждый со мною согласится, ведь у каждого, на самом деле, есть свой «вечный двигатель»!...
- Ну а доход? –страстно перебил его «Эйнштейн», поглядывая невинно-честными глазами, - Каков от этого всего доход?
- А в том-то икисель, что доход тоже вечен! – восторженно изрек пятиклашка, не выпуская из пальчика челку, - Если ты занимаешься любимой забавой, вроде «двигателя», то у тебя хорошее настроение, вдохновение и… просто радость от каждой минуты; а это неиссякаемые ценности!... Что может быть проще, радостнее, полезнее и…закономернее этого?
И… ушел, увлеченно крутя челку, оставив трех ученых в великом раздумье – они дулись друг на друга и очень переживали, что… есть синяки и трещины на бесценных очках; заливались малиновыми крапинками от неясного чувства сконфуженности и…
Все никак не могли понять, что, такой простой и даже забавный, как дивные глаза того пятиклашки, «вечный двигатель» навек изобретен!...

[Gazero]

В лунных облаках…

….Отчего-то я вижу вьюгу из снежных цветков и наплывающие тучи – темные волны. Я знаю, что сказка живет там, далеко за догадками и страницами…И это дает мне понять, как…
Я ошибался, принимая маленькую, красивую и волшебную принцессу лишь за игрушку, которую можно оставить, надеясь, что она всегда будет для тебя и с тобой. Кажется, все любовался принцессой, ничего для нее не жалел, шел к тому, чтобы сказать ей все чувства, все восхищение, все признание,за согревающие тусклый досуг и мешок, дивные жизни.
Почему же вьюга ворвалась в их маленький мирок и всегда искрящееся озеро затянуло черными водами? И принцесса бежит по его холодным водам, смеясь, и одновременно – роняя звезды, которые печально улыбались, на прощанье, ночи…
Она так красиво тикала радужными часами, устраивая вальс эльфов и зеркальных цветов, почему же сейчас сказка уступила свой спокойным мир жуткой летучей мыши и ее ночным помощникам – троллям? Это их угрожающее эхо я слышу сквозь темные ветви и не могу уловить голос… принцессы, той, что мне больше не встретить в своем мирке спасающих грез и вдохновения…
Но я не успел сказать ей: «Постой!», не успел расскрыть для нее, давно припрятанный, цветок: карета полночи сорвалась и унесла прнцессу далеко за туман снежных цветов и, бешено веселящихся, троллей… Я очнулся от этого сладко-усыпляющего и в то же время так щемяще-ушедшего видения.
Что оно мне могло сказать молчаливым шепотом, сквозь гулкий звон колоколен и невидимый отблеск… крыльев единорога. Мне стало очень грустно, ведь он спешил в светлую даль, где всегда дивно и интересно… Где все мои мечты и надежды, принцесса… Неужто ее тоже заковали в башню черные тучи, и летучая мышь жадно прячет ее от всего мира?
Видение этого ушло и неприятно шептало забыть все, как кошмар, но оно не понимало, как много для меня значит сказка, та, где луна и падающие розы с неба всегда уверят того, кто их сорвет, в том, как прекрасен мир и как замечательно в нем жить…
Но, уже затягиваясь туманом неги, от спокойной, прозрачной сирены – суеты, мое сознание отчетливо крикнуло, сквозь сонм, ища разочарований и падений; я вдруг услышал причину всего – слишком долго звал дождь и порою живительные призрачные замки, чтобы по ним забраться к небу, сорвать для принцессы с него луну и посмотреть сквозь нее…
Я смотрю на удивления и оправдывания своих ледяных жемчужин и чувствую, как вихрь, чистого открытого, взгляда открывает облака и затуманивает застывшие тени под… дивной красоты существа, как-то странно манящие и одновременно пугающие, отдающие той же тьмой и холодом, несмотря натеплый блеск. И вновь и вновь я брожу среди затягивающих, желанных миражей неминуемого, оглядываясь на приятно осевшие, в паутине лет, ночи без сна и уставшие руки…
Они ведь не создавали странных существ, что закрывали путь к лунным облакам; а там ведь принцесса, я не могу расстаться с ней, чувствую, как ее страх отражается в моих глазах, но… Лента, сверкающая непоправимым, быстрой остротой, может зачеркнуть целый мир, сказку, которая все же живет, сквозь дождь и туманные эха грустных колоколов, она боится, что… о ней забудут. Просто забудут, разочаровавшись ее, исцеляющей порою, живой тусклотой…
И я делаю шаг, абсолютно не взирая на, липко хватающих, троллей и оглушающий вой черного ветра, протягиваю руку, отталкивая капли дождя к солнцу, в колючий рой снежных цветов, совсем не страшась его пустого угрожания замкнутого невозвратно, слепяще-синего, круга.
Ведь я жив, имею силы, пока… Из сказки тихо глядит принцесса, дивно глядящая на сверкающие отростки волшебной зелени, чуть не сгубленные ненасытными сатирами. Ей смешно, что она тосковала, взирая на сероватый взгляд всегда воздушных звезд. Потому, что…
Она дышит влажным и очищаюмся от пыли, солнечным дымом, идет к замку, тихо убаюкивающим меня, под ее пение и танец – самый дивный и единственный в моей жизни. Я абсолютно не стремлюсь оторвать его от волшебных окон радужного сада, где сияет улыбка принцессы…
Ведь знаю – всегда будут кружится ее розы, без змеей иллюзий и обжигающих взглядов безумной высоты, в ночном ветре, тихой трелью сказки лунных облаков…

[Gazero]

Записки лунного дождя…


Как чудно он тихонько крадется, вечером, гулко ступая на старенькое крыльцо – небо покроется дивным узором из звезд, каждая из которых несет свое робкое словечков записки одного, необычного, дождя…
Я уже не раз осторожно наблюдал его, приподнявшись на цыпочках из-за колонн дней, словно аккуратно расставленных книг, искрящихся невиданными обложками и корешками.
И, кажется, все в них похоже на обычные книги – те жестарательно выведенные буквы, те же белоснежные листья страниц, и все же они непохожи на то, что мы привыкли вспоминать, перечитывать, из чего открываем уйму полезных и волшебных вещей…
Хотя бы потому, что они дают постичь себя не каждому,а только тому, кто не побоится заглянуть в записки капель, маленьких и шаловливых,дружным роем образующих причудливый… занавес ночи – лунный дождь…


Странно, что я не могу поймать то мгновение, когда он родился, скорее, это тайна, незаметно и кокетливо приоткрывающая двери следующими строчками: « В одном лесу… жило Эхо.
Оно было настолько глупым и самоуверенным, что умело только одно – незаметно говорить из коряг и дупла какого-нибудь дерева: «Ку!»,пугая всех, кто просто гулял в лесу или собирал его дары.
Один маленький Леший не выдержал и поинтересовался уЭхо: «Братец, а ты что-нибудь другое умеешь делать?».
«Зачем? – искренне удивился тот, с наслаждением прогуливаясь по опавшим листикам, - Этого вполне достаточно, и… между прочим,это ведь какая помощь тебе: кто-либо задумает шишки украсть или в белочек из рогатки пострелять, а я ему из-за норы: «Ку!» - и хулигана как ни бывало!... Вот,а ты меня ругаешь, когда я днем и ночью сижу на страже порядка нашего леса; уменя уже ротик болит говорить «Ку!», и все равно я, не взирая на все, произношу его!...Такое нелегкое дело это.. А главное – полезное!»
Леший почесал затылок и решил: «Ладно!... Если ты так охраняешь лес, то говори «Ку!» дальше».
После он ушел, а довольное Эхо снова принялось круглыми днями и ночами напролет выскакивать на всех, кто робко трогал кустики и срывал цветочки, радостно восклицая: «Ку!».
Вскоре это стало раздражать и малышку Фею, любившую играть на жемчужной арфе и петь алмазным голоском звездные песенки, навеваявсем добрых и очень красивых сказок. Она подлетела к Эхо, робко теребя радужное платьице.
«Милый Эхо, ты не мог бы петь какие-нибудь другие стишки?... «Ку!» - это как-то просто и неярко…»
Но и на такое замечание наш малыш уверенно поправил важный мутно-серебряный поясок на своем наряде и, свесившись с огромного пенька, возразил:
«Много ты понимаешь, девчушка с арфой!... Ты только вслушайся «Ку!»…сколько поэзии, силы, яркости в этом слове… Говорят ведь:«Короткий путь – самый уверенно-блестящий», я как раз на нем… И многому смогу тебя научить, если не будешь мне, коротышка, мешать творить эту замечательную балладу: «Ку!»…»
Так Фея легонько, но грустно улыбнулась и, промолчав,улетела. А Эхо все смеялось и без передышки прыгало по канавкам, травам, ветками все ликовало: «Ку!».
И вновь, в один миг к нему прилетает его лучший друг –крошечное светящееся-сияющее существо Фантошка, все старательно вышивающий узоры тумана и тишины для леса.
«Послушай, друг, - бодро говорит Фантошка. – Не мог бы ты хоть денек не говорить «Ку!», ты не даешь мне сосредоточиться…»
«А кто виноват?! – безразлично оглянулось на него Эхо,раскинувшись на тенях паутины, как на троне, - Не можешь сосредоточиться – твои проблемы!»
«Ну, Эхо, славный, добрый мой товарищ, - ласково и терпеливо присел поближе к нему тот, - Я же не прошу от тебя что-то сложное…Просто помолчи денек, не говори «Ку!», и все!...»
«Не буду! – гордо хмыкнуло Эхо. – Что хочу, то и буду говорить, не тебе мне указывать, что делать!...Иди по своим делам и не мешай…Ку!»
«Ах, опять?! – разочарованно-обиженно прошептал Фантошка и, скривив рот в учтиво-хитрую улыбку, бросил: - Хорошо же, дружок, я даже помогу тебе, раз ты так любишь говорить «Ку!», от даже меня отталкиваешь!...»
С этими словами он исчез, оставив Эхо счастливо-провожающе указывать на него пальцем и самодовольно гикать.
Фантошка же полетел к злопамятной, но справедливой Сцилле. Он рассказал, как глупыш-Эхо обидел и распугал всех друзей – Лешего,Фею, его; только отворачиваясь от них и доказывая, что он может делать все, чтоугодно, а остальные должны молчать и не мешать ему «говорить «Ку!»».
Услышав это, Сцилла взвилась ввысь и, свистя гулом сердитого ночного ветра, прилетела к Эхо, все от удовольствия дрыгающего ногамии выкрикивающего на разные лады: «Ку!».
«Ты так любишь говорить «Ку!» - прошипела она, строго глядя на, съежившегося от ее появления, Эхо, - Ну так произноси это всегда, вовеки веков!..»
С таким выкриком Сцилла капнула на Эхо, попытавшегося убежать, раствором, с притворно-жалостливым лицом, поданным Фантошкой. Эхототчас застыло и стало невидимым, только и жалостно проговаривающим: «Ку-ку,ку-ку…».
Так и бродит он, незримый по лесу, до сих пор, зовет друзей, но он не понимают его и не узнают, ведь только и слышат в тишине леса шелест листьев, переливы ветра под луной и отголосок Эхо: «Ку-ку, ку-ку…»

Под этот таинственный звук, доносится неуловимый шепот капель росы, сверкающей маленькими глазками на зеркале туманной тропы. Онауходит вдаль, маня ступить на нее и.. будто унося еще один шорох шагов…
Отражения – маленькой принцессы далекой мистической страны,которая называлась по-странному: «Вода».
Жила Отражение в своем замке и бед не знала: тоугостит всех на свете конфетками, выращенными ее волшебной лейкой, из одной,очень сладкой и редкой; то нарядит всех своих фрейлин в одинаковые платья из осколков золота и дождевых капель; то украсит свой замок маленькими лунами,полив из своей лейки одну, настоящую, неосторожно задремавшую в ее саду.
Только скучно было Отражению, некому себя было показать, свою красоту дивную и чудеса искристые, только слугам да сердитымфилинам, охранявшим ее покои.
Закручинилась от этого принцесса, да так, что побледнели ее щечки, светившиеся тонким розовым янтарем, губки, покрытые алой рубиновой россыпью, потускнели, а волосы, сотканные из чистейшего топаза,потухли.
Много лекарей пыталось спасти красавицу Отражение,чахнувшую грустившую с каждым днем всебольше: то важный усатый Омар плясал целебную кадриль, а потом только фыркал:«Какая невоспитанная принцесса! Даже не знает, что надо похлопать мне за творческий труд!» и, ворча, уходил; то Кот-Улыбка варил целебные травы и потомзлостно шипел: «Надо же, как она заскучала!... Даже лень ей от этого мне хоть грош за дорогие травы дать!...», а потомтоже стремительно покидал дворец Отражения; то суетливая Бленни сверкала новыми узорами на зубах и все трещала, все трещала, обо всем на свете, перед принцессой,а после рассерженно скрежетала: «Как?!... Это меня, меня, поделившуюся столькими,слишком даже хорошими, вещами, и не слушают?!... Зуба моего здесь больше не сверкнет!...» и поспешно пропадала в тумане из тины.
Лишь один, робкий гном, совсем, почти, мальчик, в простеньком,заплатанном плаще, украшенном радужной булавкой виде розочки, робко произнес:«А я просто желаю, чтобы Ее Высочество опять стала веселой, здоровой и красивой!...Возьмите же от меня этот скромный дар, мне он давно ни к чему..».
Отражение осторожно взяла булавку, поблагодарив, и стала еще красивее, еще добрее и ослепительнее, новым платьицем из алмазно-туманных лоскуточков, веером и зонтиком из солнечных, блестящих,травинок, и легких туфельках из тонкой-претонкой нити из лепестков розы.
Принцесса настолько удивилась изменениям в своей очаровательной внешности, что с готовностью спросила необычного гнома: «За такую помощь, дорогой гном, можешь просить у меня, чего пожелаешь!... Чего ты хочешь?...».
«Позвольте, я стану лишь… застывшим ручейком в Вашем дворце, в котором бы всегда хранились Ваши чудные глаза!..» загадочно и тихо-тихо ответил гном, подставив свою голову волшебной лейке Отражения.
Как не отговаривала мысленно она его, от этой причудливой идеи, несколько даже испугавшей ее своей загадочной формулировкой,а что-то вдруг кольнуло ее, словно напыщенным голосом Омара: «Раз гость просит– надо дать!... Если ты хочешь оправдать подаренную тебе красоту и нрав!...»
И принцесса, зажмурившись, полила гнома из своей лейки чудесной дикостью, переливающейся, как сотня туманных паутинок, вдруг тихонько запевшей веселую, феерическую песню.
Под ее звуки Отраженье, наконец. отважилась открыть глаза и… замерла, перед невероятно-тонким, почти прозрачным и, в то же время,неведомо-глубинным, ручейком, преданно и осторожно щекочущем ей ножки; ласково гладящим ее волосы бликами и игриво журчащим невидимыми колокольчиками;неутомимо заглядывая и.. показывая изумленные глаза принцессы…
И охраняет ее этот ручеек неусыпно, осторожно крадучись среди сумерек листьев, закатных снежинок, ледяных синичек и тропы,гулко оглашаемой торопливыми и внимательным шагами…

Лунного дождя. Это его капельки осторожно перелистывают страницы облачков и шелестят пером следов, переливающихся,неведомых лисичек-комет.
До чего же дивно слушать его вспоминания о путешествиях в странах, где чинно ступают по сонным травинкам синевы тонкие,заточенные в неясный круг, нотки Эхо; аккуратный поток ручейка, бережнокатающего на своих волнах дивную принцессу Отражение, вспышки глаз Кота-Улыбкии аккорды кадрили Омара, сотню глаз и звезд, паутинками рассыпавшихся по небу…
Он рожден из этой дивной мистерии ночи, и сейчас ему время неслышно возвращаться в нее; гулко-гулко чертя каплями что-то теплое исветлое, чего никак не ожидаешь от него в прохладную, мерцающую ночь – «Я не прощаюсь!...»
Я провожаю его глазами, про себя благодарю, за дивные картинки на ступеньках крыльца; какие они чудесные: карусель звезд, бал листьев, кружева тумана…

Могли бы мы понять красоту всего этого, без него,внимательно поглядывающего на нас из искристого мрака, записок, капель тихого,лунного дождя?...
Не стоит его бояться, ведь он… неповторимый и мягкий,как пушистое одеяло дива, вечера…

[Gazero]

(А папа... не против...)

...Того, чтобы я, как он сам выразился, "утерла нос" давней подружке, зазнавшейся и захваставшейся о том, что только ее "окружают успех, поклонники и красота"; потому, однажды, в белом-белом сиянии...
С его привычным: "Пошли!... Не будем грустить!", мы окунулись в... необычно колыхавшуюся и мерцающую чем-то синим, карту мира, что была во всю стену и как-то вдруг сделалась окошком к...
Зале с, казалось, сотнями парапетов, углов, раскрашенных во все цвета радуги и будто прячущие занятные вещицы; любопытство мое все разгоралось и... папа согласился с тем, чтобы я взглянула на них.
Оказалось, это дело вовсе не из простых - зала напоминала куб, лоснящийся, в котором не за что зацепиться, при желании достигнуть парапетов; и это не придавало мне храбрости, чистосердечно принявшейся просить папу "вернуться домой".
Но он добродушно усмехнулся, загадочно-мягко подтолкнув к зале, говоря об "непременно для такой красавицы, как я" спрятанных в ней вещах.
И это стало для меня светлым лучиком, за крошечную ручку... рывком поднявшим в воздух: это случилось так быстро и чудно - мои ноги сами перебирали в его прохладной кисее полумрака, послушно скользя то к одному парапету, то к другому; и в каждом из них показывались вдруг очертания моря, песков, смешного клювика и необычных глаз...
Я так и не смогла разглядеть, кого именно, но помнила, что они были красивыми, какими-то... магическими и кроткими одновременно; неожиданно папа, погладив меня по голове, тихонько заметил, что "вот как хорошо - одна тропинка тобою уже узнана" и что пора "идти к другим".
В стремлении уловить его слова, я огляделась вокруг: те же гладкие грани куба, а не залы, те же подсветки-парапеты в его потемках; но тут... мой взгляд поймал притаившееся на мне восхитительное, пышное, темно-синее платье, усыпанное крошечными алмазами, что волосы оказались собранными в прическу, о которой я только мечтать могла, а на руке - дивный браслет. Неудивительно, что, как бы с новым цветом, мои глаза с интересом осторожно последовали за папой, слегка толкнувшим один из наиболее низких парапетов, за которыми...
Нас встречали те самые глаза, что когда-то поразили меня - они были зелеными, робко поблескивающими и принадлежали высокому коню, с немного кучерявой, черной, как смоль, гривой, нежно-рыжему, поприветствовавшему меня радостным ржанием (точно он ждал меня). Я с трудом перевела взор на папу и...
Не могла сдержаться от смеха: он был весь в... тряпках, которыми безуспешно пытался заткнуть клюв большому, забавно выпучившему глазищи и без умолку ухавшему филину (вот почему я испуганно вздрагивала, а папа немножко рассердился); тут мне пришлось невольно...
Тихо вскрикнуть: он наконец быстро-быстро забрался на филина, изловчившись, запихнул ему в клюв самую большую тряпку (от чего тот стал еще уморительнее видом) и дал шлепка - он послушно, все же умудряясь едва слышно ухать, поднялся на огромных крыльях над землей; я же... тоже немного поднялась над ней!
Осматриваюсь - это шалости коня, с интересом осматривавшего меня, а потом... появившегося прямо подо мною, с энтузиазмом бросившись в бодрую рысцу и, как мне показалось, счастливо тихо посапывая; это необычная лошадка, в чем же дело?
Отвечать на этот вопрос не было времени, поскольку... вконец измучившийся с тряпкой, мешавшей ему ухать в свое удовольствие, филин закапризничал и гордо припустил от намеченного маршрута (вокруг были душистые травы, по которым, резвыми одуванчиками, прыгали солнечные лучики, ароматные цветы и невидимый дождик росинок, перешептывающийся хихиканьем и топотом ножек невиданных зверей).
Конь храбро последовал за ним, будто догадываясь, как мне спокойно и хорошо, когда поблизости есть папа, почему-то совсем не испугавшийся происходящего, и внимательно смотрящий вперед, не забывая советовать мне "не бояться, крепче держаться за поводья коня", ведь "все будет хорошо"; даже...
"С бумом" - впереди замаячил ветерок пустынь, кривляющийся рожицей из песков и иногда посвистывающий, важно смакуя, как филин, совсем растерявшийся, испуганно увеличил до невозможного глаза и... так, с тряпкой в клюве, отлетел вдаль колесом, не в силах больше чувствовать себя плюшевым, которого можно подбрасывать и кружить на все лады (хорошо, что папа успел соскочить с него).
Я также аккуратно слезла с коня, обнаружив у него в кармашке седла сироп с капсулами витаминок, их незамедлительно поспешила дать папе; он же, поблагодарив и поделившись со мною... удивительно оказавшейся рядом картой, сказал про то, что "пожалуй, все дороги ты нашла", "можно идти домой" и, взяв коня за повод, повел его назад.
И нежданно я вспомнила, как меня приятно удивил (и даже насмешил) филин, как мне даже неловко было слышать, сквозь комфорт мерного цокота копыт, его робкие попытки высвободить клюв для безобидного, потешного уханья, которого уж вовсе перестала бояться; как беспомощно уставились на все на свете его глаза... Нет, неправильно бросать в беде кого бы то ни было!
И... папа кивнул на это утверждение, сев верхом на коня, посадив меня рядом, и пришпорив его - цокот копыт старательно-задумчиво ускорился, стремясь догнать ветерок; бесстрашно поднимая пыль и усердно не оглядываясь на неприятный шум неподалеку...
То шумело море, балуясь волнами и... то поднимаясь, то опускаясь, предлагая моему взгляду висящую в воздухе лестницу, ведущую к клетке, из которой все так же преданно глядел филин!
Не долго думая и не слушая предостережений внутреннего голоса, сомневающегося молчания папы, я сама направила коня к лестнице, от волнения беспрестанно торопя и гладя его; и...
Откуда ни возьмись, огромная волна, одна за другой, со всех сторон, ударила прямо по глазам коня, ослепив его столпом колких искр; он, отпрянув, попытавшись развернуться и увести ездоков в безопасное место, встал на дыбы, а после - поскользнулся на горячих камнях и... упал (только папа и успел спрыгнуть и подхватить меня).
А я... не могла прийти в себя: конь вдруг исчез, опустив тихие глаза и отвернув от меня рану на лбу - как так?! Что-то непонятное наполнило меня тоской, от которых я тяжело опустилась на ледяные ступени, ведущие к берегу, рукой ловя воздух, словно желая еще хоть раз погладить его – только-только, на том месте, был он, оптимистично бьющий копытом и стеснительно встряхивающий гривой, тихонько смеющийся со мною негромким ржанием; и теперь на этом месте пусто...
Из-за меня, почему-то в тот миг подумавшей, что все то - несерьезно, просто шутки, быть может, дремы... Но это не так - папа, обняв меня, ласково попросил "не грустить", потому "пойдем отсюда, а... лошадка обязательно вернется, она просто ненадолго отошла" (кругом все точно взрывались волны, уже скрывшие клетку с филином; потому, наверное, он так говорит)...
Но... глазам своим не верю: я успела отметить глазами, как чья-то человеческая фигура, словно проскользнув мимо меня, мягко наклонившись и шепнув мне слова: "Не грусти, я всегда... буду рядом!", исчезла в волнах, взобравшись по ним, как по лестнице; и, можно ли было подумать, что то...
(Не обман зрения?!) - не прошло и нескольких мгновений, как, со стороны моря, в, припорошенном снежком, светло-рыжем сюртуке и цилиндре, ко мне подошел юноша, торжественно вручив папе филина (с усилием, кажется, сквозь тряпку в клюве, соображавшего - был он где-то в ветерке пустынь, в снежной клетке или ему только показалось); а мне...
Пряча, странно знакомую ранку на лбу, черными кудрями, протягивая восхитительную статуэтку-розочку, вырезанную из жемчуга и тихонько... исчезнув; через мгновение - подо мною...
Снова благовейно зацокотал копытами конь, притихло чуть шевеля ушками (я угостила его, припасенными папой, из залы-куба, конфетами… и гладила), ловя восторженные попытки ухнуть во весь голосок филина, парящего чуть впереди него, но...
Я изумленно слушаю папу, рассказавшего краткий курс географии и слегка пожурившего меня (получается, это я, дремля, измяла его любимую карту!); ведь... знаю – это все не просто так, он меня любит и потому даже вместо нудных рассказов про страны...
Навсегда подарил мне захватывающую, бесконечно-загадочную и добрую сказку; а...
(Папа не против... никогда...
Того, чтобы) я однажды, осторожно вступила, вместе с ним, со смешным филином, и с...
Теми глазами, красивыми, какими-то... магическими и, в то же время, кроткими...
В ее белое-белое сияние...

[Beautiful Belochka]

Отличные рассказы пишешь,тебе бы быть писательницей.

[Gazero]

Спасибо, Тамминька, стараюсь

[Gazero]

Parch's Keas...

...Они хранил все, кроме его и себя...
Собственно, что ему было хранить в них...
Убежавшая жизнь виднелась в ключах...
Замок опустел, Parch бродил, больше не ощущая себя лакеем; мрачные комнаты в полумраке покрыли свет памяти...
Память тоже казалось, хранилась в ключах...
...Удивительная, об вечно злобно смотрящим и черноватым неприятным Парче...
...Имя его ли он носит? Parch еще раз прошелся к зеркалу, подернутому паутиной - виднелся высокий, тощий юноша, точно как встревоженный от вечного сна...
Его разбудили хранить ключи, ходить по замку с важным видом, как и подобает лакею, не так ли?
Связка задрожала в истощенной руке; как будто затаившееся в ней нечто просилось на волю...
Юноша внимательно посмотрел на нее - ключи от комнат бедных и богатых, маленьких и больших, от комнаты со старым органом...
Давно он не играл, захотелось как-то развеяться в тоскливую лунную ночь; сел за инструмент...
Клавиши перебирались, как сотни раз ключи в связке, пальцы безошибочно и спокойно попадали по кнопкам, он знал это и играл с закрытыми глазами (умиротворенно, смотреть не на что)...
...Может, лишь на ключи, но... Он стыдился этого, он помнил ночь, когда по неведомой воле прошептал ей: "Либо ключи и свобода навек, либо я, оставивший во всем замке только их - твоя смерть!..". В ту ночь она была напугана как никогда (слуги исчезали, старый Парч все держал ее взаперти, передавая ей подарки и записки, всегда подписывая "Parch - Лесли".
"Бред!" - вспомнив это, с силой ударил по клавишам он, осознавая, что был просто куклой гения... Вместо ниточек ее привязывали к руке хозяина ключами...
..."Меня не выпускают отсюда уже столько дней и ночей!" - после этого злобно-деланного шепота взмолилась Лесли.
Она упала на пол, грустно и с бессильным страхом, стыдом глядя на тяжелые оковы, натершие ей бледные тонкие ноги и руки с шеей до крови.
"Ключи имеют цену..." - безразлично-выученно проронил Parch (создатель, хромой псих и маньяк Парч, под гром токов, создававших его, вложил в его как заклятье: "Я возрождаю себя, я снова буду молодым и красивым... Через твое тело я получу ее, она ни за что не догадается, что подарки, передаваемые тобой - мои, что ты - это я... Так живи, помоги мне овладеть ею!")...
Девушка с готовностью рванула цепи к этому новому "Монстру Парча", как за глаза называли лакея ее родители, из безвыходности и, доверившись, отпустившие ее погулять с племянницей знаменитого горбуна и колдуна...
...Воистину зловеще волшебным был и лес, через который подруги пошли гулять - всюду окружали глухие голые стены коряг и паутина с холодным, черноватым дождем, точнее, его каплями, странно-жутко казавшихся в бледной луне жаркими и алыми. Раздался вой волков...
Девушка обернулась, чтобы позвать на помощь Кэтрин (так звали племянницу), но рядом той не оказалось, только издали, в лабиринте чащобы раздалось глухое ауканье...
Лесли пошла на голос, не жалея богатого пояска на платье и ног, обутых в недешевые туфельки (старый Парч часто с ней пересекался, случайно или нет, смотрел-смотрел, вызывая страх; потом улыбался, показывая мелкие зубки чудовища и давал подарок, намекнув, что с ним она получит их, сколько угодно, сколько хочешь - слуг и яств; только с ним, сказав это, глухим призраком исчезал, что-то пряча)...
Совсем заблудившись в лесу и набредя на незнакомый замок, она вспомнила то лязганье при поспешном прятании стариком - такое же раздалось за дверью, когда она постучала; мелькнули...
...Ключи, что сейчас опять заперли дверь и тяжело покачивались на кисти новой на вид и мертвой, и живой одновременно напасти - откуда ни возьмись, Парч... напал на нее, навалившись сзади, и потащил в подвал, потому, потеряв сознание, она не могла вспомнить, что за этот тип пришел к ней ему на смену; с какими-то заискивающими лживо глазками, такими же трясущимися от жадности, зловещей тени, с которой они сопряжены, или еще от чего руками...
...Руки, костлявые, черные мерещились ей в коротком и тревожном сне, когда по замку вечно раздавались тяжелые шаги и виднелись тени, ни души, только это существо, представившееся себя "лакеем по имени Parch", носившее ей на подносе в запертый глухой подвал поднос с яствами, действительно - подарки, которые когда-то сулил Парч, был немногословен, точно немой, писал записки, во всех них ссылался на "хозяина", именуемого им "Ваш муж"...
...Бедная девушка содрогалась в ужасе от таких записок - она не понимала столь пылкого и жуткого для нее внимания к себе - она не любила колдуна, о котором ходили слухи, что он ест своих жертв, а души собирает в ключи...
...Старые, ржавые, вдруг они стали запирать по-новому, судорожно, как лезвие, как жар в канделябр, пробивающийся из-под вязи пыли, как сонм теней, через несколько ночей... прекратившихся...
...Высохло перо в чернильнице, тщательно макавшееся туда и замазывающее кровавое пятно (записки стали другими, точно деспот-старик пропал)...
...Созданное им чудище по нарицанию Parch продолжало ссылаться на него, что-то не давало зачеркнуть его вот это так желанное "Ваш муж" ("Я запутался, я устал... - говорило самому себе оно, слушая глухой бом не то часов, не то колоколов, в тумане, полночь в одну ненастную ночь, - Я не хочу по натуре никого убивать и мучить... Ее мучить не хочу!"
"Ты что?! - возразил он и не он одновременно сам себе, - Забыл, что ключи отправят тебя в еще более глухой подвал, где будешь с ними слишком долго, если не выполнишь свою задачу?.."
"Я не хочу, не хочу! - шептал, скрежетав зубами Parch этой живительной и проклятой им за это, невытравившейся частичке себя и в себе - Я не кукла, я выброшу ключи!..."
"Тебе они без надобности, ведь ты мертв!.. А вот относительно ее..."
"Заткнись!" - заорал он не своим голосом в полной тишине на себя или на того, кто не оставлял его в покое и, без того бессонными ночами, когда ему не давали от чего-то уснуть черные, заплаканные и испуганные, но светлые и чистые глаза Лесли, ее исхудавшая еще больше, хрупкая и бледная фигурка, побледневшие, словно кукольные губы, по-детски маленькие пальчики, нежное запястье, кисть, сейчас нещадно сжимаемые наручниками...
"Я убью тебя полностью!.. - бешено бросился он к окну, - Не допущу, чтобы ты добился своего...".
"Ты поднимешь руку на свое красивое, молодое тело, не прошедшее земной путь и всех радостей?.."
"Не, придурок ты эдакий, это ты кончился и незакончился!.. Пошел ты в свои ключи, там есть самое душный и ржавый, страшный претендент для тебя, не так ли?.. А я хлопнусь в окошко, может, легче будет после всех мук... " - вновь принялся он отчаянно бороться сам с собой.
"Ты смеешь ослушаться того, кто дал тебе жизнь и держит на этом свете?!"
"Я - просто тело?.." - задумался он, не отчаивался, верил, что он и вправду может управлять собой.
"Ну покончишь ты с собой, на кого ключи оставляешь?.. Ты же не просто душа?.. - тут же возразил он себе, - Кроме того..."...
..."Ключи имеют цену" - задумчиво повторил измученный Parch, не в силах устоять перед соблазном порвать круг связки, резко стал рвать их, в надежде порвать ее...
"Нет! - вскрикнула, как бы заслоняясь от ударов, испуганная Лесли - Parch, ты же не Парч!.. Не губи хоть ты меня!.. Молю!"
Услышав ее и взвешивая в тревожно колотившемся сердце мысль, он поспешно медленно отступил, готовый перешагнуть любой долг, перед искушением порвать замкнутый круг кольца связки, замка, себя и ее ситуации, не в силах противостоять этому желанию...
"За ключи и вечную свободу - прошу лишь ночь!" - выдохнул он наконец, на одном дыхании, уйдя в другую комнату играть на органе; напряженно анализируя, заглянув в ключ всего происходящего - отчего так?..
Девушка, услышав условие свободы, отпрянула к глухой стенке, тоже думая: отчего так - лакей никогда ничего от себя не просил! Кто же он, молодой и с каким-то давно отжившим затухающим блеском в глазах, заботившийся о ней вместо сумасбродного Парча, обещавшего все для нее делать; хранитель злосчастных, непонятных ключей...
...Не Парч ли это?.. При мысли что все это - проделки безумного старика, что надумал одурманить ее молодым и покорным "лакеем", а сам только настраивал его на исполнение своей черной вязи-мечты через него; она вскрикнула: "Никогда!"...
..."...Нет, ни за что не могу поверить, что это Парч, нет, это не он! - продолжала думать Лесли, отворачивая лицо от лакея и подставленной пищи (в лунном свете ей казалось, что он все молча смотрел на нее, а ключи покрылись в его глазах пылью) - Парч не предложил бы мне свободу, если сам меня запер!.."
...Она попыталась вспомнить, откуда у Parchа ключи, но ничего кроме их мелькания и мрачного во всех смыслах подвала, из-под подземелья потом которого словно вырос он, совершенно вдруг (или закономерно?)...
...Время тянулось в одну, суетливо-сумбурно тяжелую секунду ночи, луна, как заколдованная не переставала стучаться в дождь и его дневник всех ужасов замка, в котором по-прежнему запиралось все ключами...
...Вдруг они замолчали: открыв дверь, они как жившие, а сейчас умершие замолчали, тоненьким отблеском в них зашевелилось черноватое пятнышко...
Лесли неотрывно смотрела на него и на... впервые не запертую за Parchем дверь; секунда, увы, вернулась в бесконечность ходом нечаянным их лязгом в тишине; она вздрогнула от этого.
"Все, будет с тебя, малышка!.. Ты свободна!.. Уходи скорей..." - неумело улыбался лакей, осторожно придвигаясь и самоотверженно разрывая ей оковы, кивая на открытую из замка дверь...
Пленница хотела было встать, и резво убежать от сонма странностей, мрачностей замка; где все кончено, как обернулась...
"Все кончено!" - вздохнул юноша и встал на раму окна, стараясь притвориться, что просто хочет поближе полюбоваться луной...
Она задрожала и повернулась точно новой, другой стороной: Лесли почувствовала намерения и бросилась к лакею.
"Parch! Parch! - звала она, тихонько обнимая и отмечая сжатую механически связку ключей в его руках (он будто боялся слышать ее и сжимал связку еще сильнее, боясь, что вот-вот отпустит в пропасть и точно отправится следом туда) - Parch!..."
"Я не хочу умирать, покидать тебя, тебя, Лесли, но... Будь, что никогда уж не будет... Уходи, живи, маленькая!.. Оставь меня, молю ради тебя же...".
"Что угодно, только... Запри меня снова, слушайся хозяина, не губи себя!" - она еле говорила сквозь слезы...
"За ключи и вечную свободу - прошу лишь ночь!.. - повторил он заклятье и пошел прямо в темноту, усмехнувшись, пытаясь спрятать слезинки - Эта рухлядь, мои ключи, ни стоит ни мига ничьей свободы!.. Они совсем заржавели..."
...Parch's Keas...
...Они хранил все, кроме его и себя...
Собственно, что ему было хранить в них...
Убежавшая жизнь виднелась в ключах...
Замок опустел, Parch бродил, больше не ощущая себя лакеем; мрачные комнаты в полумраке покрыли свет памяти...
Память тоже казалось, хранилась в ключах...
...Удивительная, об одном миге, где он целовал руки Лесли, тонкие, хрупкие, омывая поцелуем раны губ и шеи, пальцев, запястья, раны, прошедшие... и точащие до сих пор, где-то внутри, о них...
...Точно как встревоженных от вечного сна...

[Gazero]

...А... я... вижу..
...Алмазы...

...Ах, они на синем небе переливаются так таинственно, что, кажется, уже выводят шепот ночи...
...Бликами, едва мерцающими невиданными сказками; как же они чудесны, я тихонько сижу на старенькойскамейке, а чувствую робкие глазки летучей мышки...
Высоко-высоко она заглядывает вокошка тумана, откуда льются напевы чудес ночи; в лабиринты летящих листиков моего сада, их легонький топот по ступенькам моего дома; в занавес дождика, что скрывает в себе таинственные искристые бабочки...
Голубые их глазки отражают малышку-звездочку, что, серенькая и маленькая, росла в холодной глубине, слушая со вздохом лишь тишину, и все же верила в то, что у нее будут друзья - вот инаградила ее фея, переливающимся радугой, платьицем и верными друзьями-тучками...
До восхитительно-гладких пузырьков жемчужинок доходят нотки их веселых шуток и сплетней про старух-теней, что из упрямства,слепо ругали щебет птичек, шаги капелек, солнышко и за это всегда подгоняются ветерком, снежинками и ниточками паутины и сумерек...
Есть, я вам скажу по секрету, в их темненьких ручках трогательная рассеянность: они все мечтают о сапфировых крылышках раздумий; рубиновых бусинках грез; изумрудных перышках...
Живых словно куколках мистерии,напоминающих о том, что нельзя копить все, не делясь ни с кем, как старый филин-великан, что копил золотистых мышей фантасмагорий, вначале светлых имягких, а потом затвердевших и ставших страшновато-мрачными, но...
Звездочка все счастливо-радостно блестит, сумерки убаюкивают загадками, а филин все смотрит на нас каменнымиглупо-пустыми глазами; значит...
И кроха-летучая мышь вовсе неслучайно заглядывает в кустики, травинки, веточки, цветочки, плавно парящие ввышине...
Как же изумительно смотреть в еетрепетную, неповторимую теплую улыбочку, чтобы забыть все невзгоды, скуку и страхи, потому, что она говорит: все будет хорошо, пока...
Лунные белоснежным серебром лучики мягко будут опускаться на калитку моего дома, все будет блестеть свежими красками, как давно забытые картины моего дома...
Мир в нем и за ним, подобно ему, тихонько и почтительно раскрывает двери препятствий, прячет колющие шпаги опасений иаккуратно снимает маски миражей...
Наверняка и вы посмотрите на дождь, чтоих любезно укутывает, осторожно стучащий в ваши окошка; на лепестки искорок заката, усыпляющий невидимок-мыслей, спрятавшихся усталой украдкой под одеялом;на осколки рассвета, уносящих...
Облака наших мгновений; дней иночей; даже конец в них переплетается с началом; и явь причудливо будтообнимает...
Путь дремы - самой яркой, волшебной,необыкновенной; он не только завораживает магией феерий; но и дает силы,вдохновение и бодрость; легонько открывает новый день и ночь, что...
Рекой течет из далеких эпох, давних ленточек событий, легеньких алмазов чувств...
Солнышко их греет всегда, оно успокоит и поддержит, исправит все черные мазки и раскрасит их в радужные песни; только надо не бояться, не стесняться; протянуть руку и взглянуть...
Туда, куда ведет переливающийся незримый птенчик шепота ночи... вспышками дива, едва мерцающими невиданными сказками...
Укрывают они и меня, как это хорошо,ведь не устаю гладить их черно-белые глазки, мягко ложащиеся на один белыйлисток, что придут и к вам отголосками...
Фантазии ночи - этой робкой,рукодельницы-колдуньи, в руках которой все спориться и танцует под чудныемотивы...
Такие ярко-блестящие, благовейно разные, такие единственные; словно мелодичный шепот нечто ласкового, светлого;как восхитительно дышать, идти вперед и присматриваться к этому, тихонько...
...А... я... вижу...

[Gazero]

Алиса в Стране Эффекта

Алиса вновь заскучала, сидя у окна и глядя на ночной туман и…проплывающие в нем машины. «Время летит… А осталась ли Страна Чудес, Зазеркалье?... Смогу ли я снова попасть туда?...» - с некоторой грустью размышляла она. С этой мыслью неожиданно возникла картина, изображающая черную кошку. «Наконец-то что-то интересное среди скучных серых туманов!» - обрадовалась Алиса и прошла к картине.
Из картины тут же вышла Черная Королева.Только не такая, какой ее запомнила Алиса: она была одета в черную мини-юбку и полупрозрачную кофточку с изображением кошки такого же цвета. Однако эта метаморфоза не смутила Алису. «Все меняется! Просто так сейчас, видно, и носят!– подумала она. – Мне даже нравится: гораздо ярче и эффектнее!...»
Черная Королева отправилась с Алисой в Страну Эффекта. Именно там, по мнению Королевы, была правда жизни. Неунывающий Шалтай-болтай переворачивал верх дном картины светлого леса и зверюшек –трогательных косуль и единорогов Светлого леса – и заливал это непроглядно черной тушью.
«За черным цветом ничего не будет видно, все за ним исчезло!» - мысленно возражала Алиса, но Страна Эффекта доказала ей обратное: из залитой картины один за другим начали выходить чудовища, пришельцы с планет, и японские монстры. Причем они неожиданно переселились на полотно с другой рамкой – золотой, украшенной корявыми подписей восторженных детей: «Вот это – мой герой!».
А несколько лабиринтов спустя, Алиса увидела Мышь Соню, которая лениво перебирала крохотными лапками по клавишам сложных машин, небрежно отсылая объемные шахматы, в которых все подчиняется наивной человеческой воле. Увы, не было шахматных фигурок – были только тусклые железки и непонятные цифры. «Цифры не для игры, они для вычислений! – рассудила Алиса. – С тусклыми железками скучно забавляться… Соня поступает бессмысленно!».
О нет, Мышь, зевая и щуря хитрые от постоянного сна глаза, несомненно, работала не бессмысленно! Она, проделав этот непонятный труд с железками и цифрами, уснула и, в то же время, ощущала, как в ее лапки дождем падают золотые монетки, звенящие восторгом людей, восторгом от двигающихся шахмат!
«Это сомнительная вещь! Вряд ли ее полезно будет есть!..» - подумала Алиса, глядя на Льва, суетящегося возле кастрюль, подносов и духовок с малюсенькими лакомствами, вязкими всевозможными соусами, сладостей всех цветов радуги и вытянутых папиросок, напитков цвета настолько ядовитого моря, что ни одному в голову бы не пришло попробовать их.
Однако неподалеку сидел Морж и старательно раскрашивал бумажки, клеил их к пакетам сомнительных яств и под громкую, отвлеченную музыку посылал им в маленькое окошко, подписанное: «Страна Ожиданий!». Алиса с отвращением наблюдала, как в это окошко лезли упитанные лица с жадно горящими глазами, требующие еще «ультрамодной» еды, «фастфуда». И, получив вожделенную порцию, требовали еще!
«Что за прок от еды, если она не насыщает?... Лишь в деньгах и «вершине цивилизации?!... нет, скорее отсюда!..»- размышляла Алиса, уже разочаровавшись в абстрактных эффектах и поспешно направляясь к выходу, как-то трагически, но волшебно сияющему.
Путь ей преградила сама Черная Королева. Она показала ей две книги «Самой древней давности» с удивительным текстом. Первая, пожелтевшая от времени и порванная, немного съеденная пожаром гласила: «Люди всегда работают для того, чтобы быть чем-то занятым, приносить пользу другим».
А вторая, совсем не тронутая временем, гордо сверкала пестрыми буквами и гладкими, белоснежными страницами: «Но при этом люди не знают чем еще заняться, им скучно. И им легче отдать свое время на помощь хитрым пешкам, незаметно пробирающимися в королевы и порабощающим все глаза черным цветом…».
«Ничего не понимаю! – воскликнула Алиса, проглотив эти противоречия. – Чьи это книги, и какой вообще толк отрицать одно другим?... Это веет беспорядок!».
«Это лишь выбор… - загадочно отозвалась Черная Королева. – Эти книги – твои пути. Одна, что хранится здесь, в Стране Эффектов, прославляет черное и движет будущим. А вторую я собираюсь вернуть к своей жалкой сестренке, ей и ее миру не долго осталось, они никому ненужны!... Мой мир победил!».
«Белая Королева забыта?» - ужаснулась Алиса и попыталась убежать к воротам, но на пути встала Красная Королева, совершенно безобразная своей напыщенностью и очками, строго надвинутыми на лоб очками. Она стала в учительскую позу (деловито прохаживаясь среди стражников) и отчеканила ледяным голосом: «Глаза видят слишком много и не успевают переработать информацию, им нужен отдых. Отдых – черный цвет. Закрой глаза и вернись к познанию «медиа - времени»!».
«Нет! Есть эффект, он кратковременный, он – мир сумасшествия и нелепостей, мир жалкого черного!! А есть белое, оно не умрет! Жизнь там, где белое!!» - с силой выкрикнула Алиса,отбиваясь от нахлынувших лучей и лазерных фонтанов. Она снова очутилась у окна.
Картина исчезла. Вместо нее возникла забытая, древняя вышивка с изображением раненого голубя. Алиса ощутила покой и неожиданно поняла, что этот туманный серый мир ей дороже, чем эффектная чернота с ее жутковатыми удовольствиями.
Она поспешно бережно подняла вышивку и впервые в жизни ощутила истинную радость: перед нею сидела Белая Королева. Она так же сильно изменилась: исчезла корона, и было видно, что Королева не могла подняться с пола, она была тяжело ранена. «Еще можно спасти свет в этом мире!» - взволнованно подумала Алиса, бросаясь к Королеве.
«Как сберечь свет?» - спросила она, осторожно заматывая рану пострадавшей. – Как наказать лживый мир Вашей жадной сестрицы!».
«Алиса, нужно ее простить! - мягко ответила Королева, аккуратно вставая с пола и направляясь к окну. – Ты же умная девочка, пойми: нет одинаковых путей и нельзя указать путь, его можно только выбрать!»
«И понимать, что во тьме не видно жизни!» - прибавила Алиса, грустно наблюдая, как Белая Королева с радостной улыбкой, потопая в тумане, возвращалась в свой мир – светлого неба, которое, несомненно, будет и укажет верный путь!...

[Beautiful Belochka]

Великолепно, ждём еще.

[Gazero]

Спасибо, Таммик, стараюсь
Взаимно))))

[Gazero]

Откровение... Эрота...

...Заключалось во многом, например, в том, что он не ожидал для себя очутиться будто в новом свете, пестром светомузыкальном пластмассовом кубике-Рубика...
Другое заключалось в том, что все он видел в одной стороне, напряженно и необычно, и тут нет никакого волшебства - он был циклопом.
Данное уродство не позволило ему умягчиться в душе и сердце, не стать рабом денег и легких удовольствий проезжающих машин ночного города, сияющего вывесками, зеркалами витрин, огнями...
С другой стороны, его особенность позволяла ощущать ту мистическую связь времен, когда античность переплетается с современностью, и что-то общее находится между ними посередине, как и его пропорциональные брови украшали лицо, а разделялись глазом, выразительным, таинственно меняющим оттенки...
Эрот аккуратно еще раз коснулся века пальцем - он болел и очень уставал: бьющая серость тротуаров в сочетании с неоновым свечением мониторов ранили каждый сосудик; но время было мало, следовало отправляться на службу (совсем как предок из мифов, он работал своеобразным пастухом и кузнецом, только вместо мирных овечек и равнодушного железа приходилось ему заниматься деньгами - их тоже считают, "куют" и стерегут).
Эрот еще раз внимательно посмотрел на приготовленные пачки для занесения в учет, сидя за отдаленным столиком в знакомом развлекательном подземелье (там собирались мафиози, приносящие дань своему хозяину) - казалось, ничего стоящего в них нет на деле.
При должном мастерстве и обстоятельствах любой, по его мнению, мог распечатать такие же бумаги, блеклые, строго-расписные; вместе с тем - сколько за них и для них было построено казино, клубов, намешано ядов под видом шипучих коктейлей, интриг и преступлений...
Циклоп отодвинул деньги, скучно отписавшись за них и посмотрев в глубь далекой сцены - там привычные клубы дыма в полупотемках, безвкусные стеклянные цилиндры для декораций, тоненьким его зрением прочитывается подставка на рельсах...
Раньше этого не было, значит что-то новое выдумал хозяин - этот исполинский карлик, ниже среднего роста, по сравнению с которым он и вправду был великаном; привлечь бандитов надо чем-то острым и необычным, им уже мало показных стычек между своими товарищами и пленниками, изысканных блюд и напитков, всяких сувениров вроде золотых телефонов и бриллиантовых цепочек для любовниц или жен...
Эрот задумчиво стал ловить глазом клубы дыма (за соседними столиками курили сигары), в полголоса обсуждали новые планы грабежа или убийства, поворачиваясь иногда к нему с предложением сыграть в карты или тоже посплетничать; еще, как ему более правдиво казалось, - за тем, чтобы покрасоваться бархатными костюмами и отчищенными до блеска дорогими туфлями с шляпами и укладками волос.
Эрот, выглядевший куда скромнее, вежливо благодарил за приглашение и отказывался; молча продолжал следить за толпой подземелья, а более - за клубами дыма, повторяющими очертания рельсов на сцене...
Они порывались улететь на чистый воздух или спрятаться в рое себе подобных, дурманили внимание и память и, в то же время, рисовали своими контурами их мотивы; в тишине и своем накоплении производили гул, даже мерный свист, восторга и жадности...
"Вот так сказка в обыденности!" - удивился одноглазый юноша, оглянувшись с интересом на сцену...
На подставке медленно проезжала статуя, искусно сделанная и выглядевшая, как живая; у нее были глаза, кожа имела естественные цвета, она была... как живая!
Эрот с боязнью заглянул во внутрь себя - ему почему-то захотелось просить богов оживить статую, ведь это было слишком прекрасное создание, чтобы быть просто статуей; но тут же попросил самого себя, чтобы все это было лишь сном наяву от дыма и поспешно встал из-за столика; время было возвращаться в свое убежище, забрав скромную часть за грошовые расчеты...
В ту ночь циклопу не спалось - он размышлял, напряженно, тревожно, что за причудливая статуя явилась всем, есть ли на земле столь искусный мастер?..
Ни за какие деньги не оживить такое произведение; утомленный непонятками вялого ручья небылиц дня, он вздохнул, глазком отметив давно наступивший день, время было... не спать, ему не спалось; впервые, тягостно-...радостно - он мог снова творить, как во времена титанов, не боясь уже гнева повелителя муз за смелость (казалось, как Полифем пощадил Одиссея, так и Апполон - его); эта мысль рождала предвкушения творчества.
Оно обещало ему навек подарить увиденную странную и пленившую его статую, неподвижно и мягко отправив ее черты на холст; Эрот закрыл глаз, еще раз вспомнив каждый ее изгиб - что-то было слишком волнующе вот так просто взять и повторить ее фигуру на безжизненные штрихи; но он дерзновенно взял кисть (нечто торопило его оставить яркость свежего впечатления для картины).
Он осторожно сгущал краски и макал в раствор оттенков, чтобы придать такой же отблеск луча на плече статуи, игру тени на очертаниях ее ресниц, живость линий ее шеи; и был счастлив, хоть и понимал, что это лишь подобие ее красоты, ее след и отражение в малословном искусстве...
Окончив картину, в смущении, как очнувшись от порыва, циклоп спешно отбросил кисти и отвернулся, опустив глаз и анализируя - отчего именно эта статуя послужила его самому утонченному вдохновению?..
Пробили часы, одинаковые и в Тартаре и в Парнасе, и в трущобе и в особняке подземелья, хоть где и одинаково бесполезны: мгновение охватило юношу на многие минуты, как оказывается, опять надо было возвращаться, туда...
Где клубы дыма все также сопровождали гулы разговоров и шагов, так же перемешивались с кислотно-цветастыми бликами стеклянных колон - они были еще ненасытнее и громче, быстрее и мощнее, расползаясь в неприятно-затягивающую массу по всей зале.
Эрот снова оглянулся - по рельсам вновь пронеслась причудливая статуя, она не была миражом! Ее глаза, хоть и были опущены, словно смотрели прямо на его глаз, смущаясь встретиться с ним, единтсвенным, магически будто соединяющим дуги бровей, таких же натуральных и симметричных, как и ее; юноша еще сильнее взволновался - откуда мог знать эту деталь, что так манила к себе, неведомый художник? Статуя ли это?..
Эрот боялся верить себе, когда наблюдал ее совсем близко от своего столика (от нее будто веяло теплом; жизнью, движением и дыханием). Он затаил свое - как угадал он на картине цвет ее волос; наклон головы, поразительно живо угадал!..
Юноша вернулся радостный: она с ним, почти живая, на картине, и никто не украдет эту отраду его глаза у него; не хотелось есть и пить, неотрывно гляделось на картину; вплоть до того, что он чувствовал вновь, как она близко-близко встретилась с ним опущенными глазами; точно живая...
Мечты Эрота об этом участились, сочетаясь с тягостной тоской, когда слабый глаз все же просил сна или пищи, паутиной тянулись клубы дыма и разговоры снующих в подземелье; все прощалось и забывалось, греза была одна - вот бы статуя была живой...
Он принес бы ей в жертву себя, часы и деньги, не пожалел бы единственного глаза для светлых воспоминаний ее; но мгновение - и уносят ее на рельсах...
Это было его откровение...
Эрота нашли потом мертвым, он не смог вынести его силы...
...Заключалось во многом, например, в том, что он не ожидал для себя очутиться будто в новом свете, пестром светомузыкальном пластмассовом кубике-Рубика, где статуя была живой девушкой...

[Gazero]

Жаба Юди

Мудрый Юди была одиноким, хоть был и красивым, добрым юношей.
Он жил в отдаленной чащобе тростника, откуда были слышны голоса мальчишек, давно ступивших на пору славы, чина и обожания себя собой и другими.
Юди очень хотел понять для себя - стоило ли и ему становится таким (ведь это давало роскошный кров, красивую невесту и зависть одних и уважение у других).
Он очень долго бродил мысленно по картинам такого будущего, не замечая дождя или луны, равнодушно жаркого солнца или нежданного снега.
Блуждал юноша и по-настоящему, в надежде в гармонии природы успокоить растревоженную душу и найти себя в этом свете...
Увы, все говорило пока Юди о неизбежности следовать примеру остальных: вот лиана лениво привяжется к цветущему дереву и добывает себе из него пищу, и горя ей мало; вот тигры красуются друг перед другом, соревнуясь в хитрости и силе с расцветкой, за самку.
Он все это видел и задумывался; неужели нету иного пути выжить, и так, чтобы потом не стыдно было встречать звезды?
Так думал Юди и шел... Тут он увидел придавленную камнем жабу, с трудом дышавшую и очень не хотевшую, чтобы и без того короткий ее век прервала его жестокая неповоротливость грязных, острых и серых граней.
Добрый юноша освободил жабу и пошел себе дальше, в привычно-тихий дом (становилось очень жарко).
Жаба внимательно и долго смотрела вслед Юди, как будто знала его тоску и чем помочь...
Раз он вышел гулять к тростнику - и тут огорчение: под палящим зноем солнца росточки совсем высохли, а Юди был беден, чтобы купить вола и прополоть их, посадить новые.
Тут он увидел ту самую жабу, которую освободил: она тихо спряталась в тростник и следила оттуда за юношей, как будто что-то обещая.
Юди не стал ей мешать и, придвинув скромное блюдце с водой, увидев, как она аккуратно отпила ее, печальный, пошел обратно.
Во сне он видел ее, из головки ее исходил волшебный свет, не то солнца, не то звезд или луны, и она человеческим голосом приговаривала: "Юди, оживет тростник, верь!".
И он от всего сердца старался поверить, представлял, как весело однажды запоют птички в нем, как солнечные зайчики будут радовать его глаз...
С этой мыслью он проснулся и занялся изобретением сохи - он молод и силен, тростник не такой уж и большой, вспашет сам; ему работалось легко и хорошо, ведь причудливым колокольчиком тихо квакала жаба рядом, внимательно наблюдая его работу.
Когда село солнце, она опять ушла, отпив воды, Юди не жалел ни о чем.
Раз... ему не спалось, и он пошел за жабой, какое-то любопытство-ожидание разгадки тайны толкнуло его пойти за ней.
Юноша осторожно раздвинул кусты, притаился и увидел - тростник не умирает, не умрет и вправду - жаба не пила воду для себя (она поливала ею росточки).
С тех пор он понял - надо оставаться собой и хранить в себе хорошее, верить в него, не забывать о нем, и добро в тебе поможет, уберет тяжесть с души, осушит грусть...
И расцветет тростник...
Как и предсказала...
Жаба Юди...

[Gazero]

Тишина глубины..

…Разве плохо, что она больше не представлена теплым маминым животиком и убаюкивающим стуком эха, известного теперь только твоим самым далеким уголкам души?
Она, конечно, не знает, что ей делать с этим большим миром – таким огромным и существующим только сейчас и только для тебя. А ты неуверенно ползаешь по льдине и ищешь… нет, не места спрятаться от пронзительного ветра и уснуть, а прорубь.
Все это потому, что ты, еще не открыв маленьких глаз, уже знаешь, какое это чудное место; не просто кольцо оледеневшей тропы, ведущее к рыбе и уединенной блаженной тишине. Прорубь – целый мир. Поначалу тебе казалось, что он скучный и даже убивающий равнодушным сном, а потом…
Ты, такой уставший от ветра и соскучившийся по времени, когда можно было сладко дремать под животиком мамы, слышишь, что тоже имеешь стук чего-то необъятного и сильного, видишь кончики усиков и восхитительный узор меха дивных, ни на кого не похожих, лапок.
Они, непоседливые маленькие крылья водяного ветра, не замечают усталости и готовы без отдыха и рыбы плыть вперед, преодолевая миллионы темных, едва видных в ледяном тумане, троп; всматриваясь в непонятные перешептывания водорослей и верить в милосердное и щедрое время!
Неужели оно, такое мистическое, обратило внимание, быть может, лишь однажды, на тебя, показало тебе, что ты есть, и мир с тобой, только для того, чтобы ты продолжал спать и есть даром полученную рыбу? Она тоже маленькая, она тоже боится и бежит в укрытие, но…
Попробуй без боязки заплыть в ущелья, под толстый лед, не бойся опуститься на самое дно темного, холодного мира тишины, и ты увидишь, сколько наверху, вдали от постоянных пустыней снега, кроется историй, протянувших из Времени руки в виде древних вещей; сколько существует мирков и природных вселенных, таких же красивых, как и, родное тебе, Сияние.
А теперь поднимись над этим… Не стесняйся и поплыви назад, к кромке льда – теперь уже ты не так и мал, чтобы грустить: ты научился любопытству и сам взобрался над землей темного мира холода! Смог бы ты все это ощутить и сделать под маминым животиком?
И все же ты тихонько грустишь… Наверное, это родилось вместе с тобою из какого-то далекого края света и тепла – нужда всегда быть с кем-то рядом! Ты спешишь поймать след от группы кого-то, очень напоминающих тебя, и все же столь далеких – у них нет забавных маленьких усиков, пушистых лапок и трогательных бусинок глаз.
Есть только величественные бивни, толстые воротники кожи и надменно-сильные плавники с гордыми глазами. Ты их не боишься? Дивно, но уже понимаешь, что там, где они открывается еще больше дорог, глубин и новые высоты, уважение других групп; и все это ожидает тебя, бывшего таким маленьким и простым!
Но вместе с радостью от эха будущего ты… грустишь: вместе с ним уйдет тишина и сладкий сон, возможность помечтать и подумать наедине. Все это смениться необходимостью защищать свою шкуру, драться с чужими группами, чтобы не лишиться рыбы и знакомых, преодолевать много миль для какой-то удручающей обязанности сохранить свое дыхание, и наблюдать, впитывать в себя эти круги бесконечно…
…Не надо уходить в надежный туман темных льдин и звать, так редко приходящее, солнышко слезинками – они, такие теплые и родные, как мамино сердечко, тотчас станут твердыми бездушными снежинками и улетят в безликий холодный вихрь… Разве это остановит Время и его шаги в мире, в таком большом и единственном?
Он создан только для тебя. Не грусти в его ладонях, ты же знаешь, что ты – хозяин целого мира темной глубины, в ней еще отразится солнышко, согреет кормку и подарит ей, может, лишь однажды, красивые дышущие цветы.
Живи и плыви тихонько к ним, всегда играет дивными трелями сказки волшебных дней, которых больше ни у кого нет, только для тебя, маленького и живого, ждет тебя ее, такая необычная и близкая, радужная тишина…