писанинки :)

[Gazero]

Химера

Степь… Омерзительная степь и колючие травы. Вот ты безуспешно гоняешься за зайцем, дразнящим инстинкт охотника. Отчего-то от мелкой шерсти по всему телу становиться жарко. Но ты привык к такой жизни. Ты бежишь за дрожащей душонкой, предвкушая ее сочный вкус, который всегда грел твой тощий желудок…
….Но что за вспышки? Разум бросает тебя в кусты, внушая следующее: «Прогремел выстрел ружья. Беги, не то откинешь лапы, как и все твои знакомые – волки!». Незнакомый и глубоко ненавистный твоему уху голос человека крикнул: «Глядите, что я нашел! Это же человек-волк!...».
«Человек»…Могла ли прийти такая мысль в туманный мозг людей, подозрительно перешептывающихся у тебя на глазах?! Ты, скорее, хищник, наделенный пугливым чутьем и безжалостной силой, получающий всю радость от жизни жеванием редкого куска добычи и ленивым сном. Как волк ты понимал законы своей стаи и, признавая свое поражение, поспешно покинул ее, волоча порванные ноги. И в твоих, звериных, правилах выть на холоде по ночам, отчаянно охраняя свой мизерный клок территории.
Но люди, следящие сейчас за тобой, по-своему правы: ты имеешь внешность, вполне похожую на человеческую. Ты, наверняка, уже видел свою странную для волка морду, украшенную выразительными голубыми глазами и благородным овалом. Несмотря на пробивающуюся из-под щек, лба и подбородка короткую гладкую шерсть, ты, кроме лица, имеешь руки и ноги (совсем такие же, какие наблюдал у твоих врагов – браконьеров). Порою, тебя удивляет, что ты ходишь подобно человеку, и что тебя притягивает странный мир людей.
«Ну-ка, усыпим его и сдадим в лабораторию. Говорят, в наши дни химера очень недешево стоит!» - раздалось за твоей спиной. «Химера»… Ты химера? Немного стало противно от звучания этого слова. Но размышлять тебе было некогда: в твоем направлении потянулись сети и странные палки, подкрадывались люди со зловеще сверкающими острыми шприцами. Тобою овладевает недоумение и щенячий страх. Зачем они отрывают тебя от родной территории? Что им нужно? Пусть ты и химера, но ты имеешь право существовать там, где обитал всю жизнь!
Но, видимо, люди с тобою не согласны. Натренированные в боях с медведем мышцы, самоуверенно ринулись защищать твое тихое существование в лесу. «Ничего, - наверное, думают они – Раз лося завалили, то с парочкой сучков и ежиных колючек справимся!»
Однако, «ежиные колючки» больно укусили тебя в вену. Ты вдруг ощутил, что перед твоими глазами наступает ночь - время для сна. Привольно лежать на мягкой траве, руки сложены, глаза слипаются. Ты уже не чувствуешь, как тебя небрежно опутали веревками, бросили в кузов грузовика и отправили в жизнь, которую ты совсем не ждал – в рабство!...
Будто во сне, дивном, теплом сне ты видишь свою маму – сердобольную волчицу, которая вскормила тебя, выброшенного, еще младенцем. Вспоминаешь самые радужные моменты своей жизни: ты гуляешь на солнечной опушке со своей мамой. Она ласково треплет тебя за холку и позволяет тебе почувствовать в этой игре храбрым, взрослым волком. Уставший, ты в неге дремлешь на ее теплом животе, убаюкиваясь колыбельной, понятной только тебе. Проснувшись от щекочущих бабочек, беспечно гоняешься за ними, получая в награду за ловкость сладкое мамино молочко. Невольно захлестывают детские грезы о том, как ты покоришь соседнюю стаю или сразишь заморского льва…
…Тебя оглашает до боли знакомый выстрел и стон – твое детство кончено навсегда, мамы больше нет! Ты начинаешь, словно маленький, плакать и вытирать рукой слезы…. «А ну не скули, мутант паршивый!» - раздается громом над самой головой. Спросонья ты вскакиваешь и задеваешь своей головой металлические прутья: тебя поместили в клетку. Испуганно оглянувшись по сторонам, вдруг осознаешь, что есть на свете звери пострашнее тигра: в соседних клетках бились существа полулюди-полузвери - с одним глазом, с куцыми крыльями, с клешнеобразными руками, с хвостом, с клыками и рогами, со сросшимися конечностями.
Первая твоя мысль – убежать, порвать кожу, но вырваться из этого ада любой ценой. Но ты не сможешь этого сделать: на шею давил массивный ошейник, цепь которого была обмотана тем искрящимся веществом, которое убило знакомого тебе вожака – током.
Люди у изголовья скалились. «Надо признать их победителями» - делаешь вывод ты и, подобно волкам-неудачникам, унизительно припадаешь руками к полу и прижимаешься к холодным плитам. Похоже, что тебя поняли: люди осклабились. «Ты смотри, а щенок-то – трус!... Молодец, сиди и не тявкай!» - с этими словами зубоскалов перед носом шлепнула грязноватая тарелка с тошно пахнущими костями. «Лучше снискать любую милость у этих опасных существ!» - осенило тебя, и ты покорно примеряешься к далеко не аппетитной подачке.
Когда сухие кости наконец пропихнулись в рот, хочется чем-нибудь отвлечь себя, чтобы забыть их омерзительный вкус. «Что тут за место?» - спрашиваешь ты своего соседа – существо с птичьей шеей.
Сквозь слабо понятный тебе щебет, понимаешь слова и ошеломляешься им, разобрав: «Это лаборатория. Нас сюда привезли, чтобы люди могли наблюдать за нами и ставить опыты».
По грустному тону соседа, ты понимаешь, что тебя ждет несчастливая судьба – быть куклой в руках человека. Но стоит ли терпеть все эти мучения? Желая узнать ответ на терзающий вопрос, аккуратно спрашиваешь существо с птичьей шеей:
«Что им эти опыты дают?»
В ответ на это твой сосед сжимается в комок: комната оглашается ором: «№ 347! А ну замолчи! У меня от твоего свиста беспрестанного голова болит!... А ты что гавкаешь, оборотень?....»
По озлобленной роже ворвавшегося санитара ты понимаешь, что тебя не пощадят. Как не пощадят твоего бедного соседа – объекта № 347. Нужно защищаться, не смотря ни на что.
Безупречный метод нападения уже напружинил твои ноги и руки для прыжка, как…
Встревожено входит существо, которое ты совсем не видел: с чистой кожей, с длинными, пушистыми волосами, с кристальными глазами и удивительно красивым голосом, произносящим санитару: «Вы почему так орете? Подопытные нуждаются в послеобеденном сне, а вы их еще не кормили…. Зато покричать на них – это - пожалуйста!».
Ты не можешь оторвать глаз от изящных движений этого небесного создания. Возникло чувство родства с ним, но, в то же время, ты от чего-то смущаешься, когда светлое существо, приблизившись к твоей клетке, внимательно на тебя смотрит.
«Вы как могли дать ему кости?!» - услышал ты мягкие нотки его голоса.
«А что, неверно, что ли?!» - тупо промычал кислый миной санитар.
«Это же человек!... Дайте, я Вас научу беречь подопытных!»
Тут ты начинаешь бороться с собственным сомнением: от протянутой руки с хлебом нежного создания веяло теплом, доверием. Но оно так походило на человека – твоего подлого врага…. Нет, осознаешь ты, оно прекрасней и добрее. Приятная вещь – хлеб! Как раньше ты ее не пробовал!
Дивное существо исчезло за угрюмыми дверьми. Ты вдруг ощущаешь, что оно должно стать твоим вожаком, без него тебе тускло и холодно.
№ 347 все еще залечивал обиду, нанесенную санитаром, тихим всхлипыванием.
Желая узнать о волшебном создании, ты неволей вспоминаешь проверенную в стае схему обмена информацией: за еду и грусть улетит, и язык развяжется.
«Что это за создание проявило ко мне жалость?» - горя от любопытства, спрашиваешь, кидая в клетку соседа хлеб.
«Сам долго думал! – вдохновенно откликается № 347, торопливо жуя угощение, - Прихожу к выводу, что в мире людей это некто, вроде самочки. Ее здесь называют по разному: «девочка», «девушка», «женщина»…»
« А еще - «Мама»!» - напросилось на ум имя светлому созданию. Ты не помнишь себя от радости: ты забываешь о жутком помещении, холоде. Ведь ты вернул себе свое счастье, нашел доброе сердце, которому хочешь быть верен всегда. От жаркого интереса наваливаешься лицом на прутья клетки, сыпля вопросами:
«Как она себя ведет? Чем я могу быть ей полезен?»
«Сложно сказать… Говорят, она всегда ласкова и заботлива. Чем можешь быть полезен?.... – в голосе соседа слышатся напряженные нотки – Но ты же для людей монстр. Женщины – существа впечатлительней мыши. Потому можешь только вызвать отвращение…»
Ты невольно опускаешь голову и переживаешь жгучую грусть и тоску: почувствовав родную душу, отказываешься верить в то, что и эта душа его бросит. Что обречен на серое одиночество.
«Что же мне делать? Я хочу иметь друга, пусть и человека!!!» - от отчаяния ты срываешься на тонкий вой.
«Не буди остальных! – переходит, в свою очередь, на дрожащий шепот № 347, - Ну не знаю!... Вспомни, как привязывался к своим товарищам в стае. Вспомни их рассказы про одомашненных людьми родственниках. Как подчиняются человеку!.... А сейчас укладывайся спать, не то побьют и пищу отберут!...».
Ночью сон все не посещал твое сознание. Наверное, тебя еще не покинул тот лунатизм одиночки, при котором погружаешься в скрытую дрему от лунного, гипнотизирующего, сияния. Кроме того, слух не привык к храпу соседей, близкому к рычанию, противным теням, затаившимся в углах комнаты, к жидкому холоду, царящему в лаборатории. Еще ты усиленно восстанавливаешь уроки повиновения людям: выполнения команд «голос», «сидеть», «принести»… Защиту человека, способы игры с человеком… А также этикет общения с человеческими «самочками»: ты знаешь, что на самок нельзя нападать первым, им надо первым (после вожака) уступать пищу, нужно ухаживать за их детенышами…. А главное, усиленно размышляешь над своей ответственностью перед ними: что необходимо сделать для них, чтобы не ощущать бессмысленность жизни?…
Утром ты просыпаешься от незнакомых прикосновений. Инстинкт подсказывает: «Это нападение! Кусай!». Но, открыв глаза, тобою овладевает смущение: твою макушку нежно гладила рука угостившей вчера тебя девушки. Что делать, чтобы исправить свой порыв желания атаковать?
«Я спросила разрешения забрать тебя отсюда. Хочешь пойти жить в теплый домик?» - ласково спросила она.
Ты ощущаешь, что перед тобой – лучший из всех вожаков, который подарит тебе смысл существования!
Непроизвольно начинаешь радостно пищать и припадать к земле. К твоему просящему тону подключается твой сосед. Он понял. Что оказавшись с тобой в одном обществе, спасется от жестокой смерти.
«Ты хочешь, чтобы мы взяли № 347 с собой?»
От страстного рвения вырваться из рабства лаборатории ты начинаешь тянуться всем телом к новому вожаку, а сосед всем телом бился о клетку и хрипел.
«Ну, хорошо! Возьмем и твоего друга с собой, вдруг выучим его говорить мое имя (Лили)!». Ободренный этим оптимистичным тоном новой хозяйки, ты радостно подставляешь свою шею ошейнику с поводком. № 347, в свою очередь, получил изящный металлический браслет на птицеобразную руку.
Ты идешь по тихой улице. Совершенно удивительно, но, будто впервые, искренне радуешься капелькам росы на траве вдоль тротуаров, лазурному небу. Тебе интересно изучать этот мир. Потому усердно напрягаешь нюх, уши и зрение, стараясь не упустить ничего увлекательного. А все, что тебе кажется незнакомым, тебе объясняет умудренный опытом сосед, которому воля развязала мелодичные. Чирикающие нотки.
Лили приводит вас в просторную территорию. Ты, словно касаясь дивной сказки, все нюхаешь и трогаешь руками, то и дело по-щенячьи повизгивая и прыгая от радости.
Тут натыкаешься на удивительное существо, похожее на тебя. Попытки его обнюхать увенчались ловлей ощущения холодного, скользкого предмета. Спросонок ты приседаешь на корточки и вопросительно смотришь на Лили.
«Это зеркало, глупенький!, - со смешком сказала она, - А в зеркале ты!... Поиграйте пока, а я пойду, поищу вам места для сна…» - мягко сказала она и, потрепав № 347 по вспушенной шее, а тебя – по макушке, удалилась вглубь своей территории.
Отчего-то тебе невыносимо хочется вновь и вновь ощущать на себе прикосновения ее рук. Недолго думая, ты взволнованно сообщаешь это соседу:
« Что Лили совершает такое со мною, очень приятное?»
«Это форма поощрения у людей! – интеллект № 347 не знал границ – «Кличется вроде «лаской». Тебя поощряли за твое любопытство»
«Что за зеркало?» - присутствие Лили оказывает на тебя усыпляющее влияние, ты с трудом соображаешь.
«Штуковина, показывающая внешность» - чеканит неунывающий сосед.
Тогда тебе становится страшно: неужели ты видел самого себя. Теперь начинаешь понимать, за что тобою брезговали и ненавидели в стае, за что хотели порвать. За то, что ты – чудовище.
Тоскливое настроение опускает туловище на ковер и вынуждает меланхолически смотреть в одну точку. Стыдно быть непохожим, неправильно. Как изменить? Что делать?
«Ты чего?» - помимо удивительной болтливости, № 347 обладал чутким сердцем: он почувствовал твою апатию.
«Ты был прав – я – монстр!» - тяжело сдавливаешь вздох и трусишь на зов Лили.
«Думаю, тут вам будет удобно, мальчики!... – распоряжалась Лили.
«Кто мы?» - ошеломленно спрашиваешь ты.
« По-нашему – самцы!» - неуверенно трактует сосед.
«….Вот тут у вас книжки, игрушки, телевизор, кровать… Мне надо идти поработать, а вы тут развлекайтесь… Если что – попробуй меня позвать: «Лили!» - заботливо попросила девушка.
Оторопелый № 347 по рефлексу напряг связки и проронил с сильным скрежетом, подражая попугаям:
«Лили»
«Вот и умница!» - обрадовалась она и вышла.
Потихоньку тебя берет тихая обида на твоего соседа: ты понимаешь его превосходство, что он заслуживает большего внимания в виду своей непонятной, своеобразной начитанности. Но в этом и несправедливость: от приятелей в стае ты запомнил, что лучший друг человека – собака (по сути – вы, волки). А тут доминирует птица, которую, по словам вожака твоей стаи, исторически интересует людей только как пища!
Впрочем, остатками хитрости охотника ты осознаешь, что благосклонность Лили можно завоевать, только используя интеллект № 347. Ты не думаешь мучаться совестью за свою хитрость: ведь также достоин выжить в мире людей и снискать их расположение!
Надо только узнать программу их поведения. Наверняка, она заключается в оной из вещей, упомянутых Лили. Тебе почему-то что-то смутно запомнилось слово «телевизор».
«Что такое телевизор? – настойчиво спрашиваешь ты соседа, решив не отступать от цели приблизиться к миру людей!
«Постоянно двигающиеся картинки, которые подскажут ответы на любые вопросы!».
Начинаешь пугаться привязанности к Лили и захлестывающего желания уподобиться человеку и понравиться ей.
«Попроси нашу хозяйку, чтобы включила его!»
№ 347 уставился на тебя с сомнением и неясными подозрениями.
«Зачем тебе?» - напряженно вопрошает он.
Подключается страшное, доставляющее наслаждение, чувство нападения. Ты, подчиняясь ему, взъерошиваешь шерсть, скалишься, рычишь и грозно приказываешь:
«Попроси, я сказал!»
Возникает ощущение триумфа: движимый инстинктом самосохранения, сосед на дрожащем скрежете вопит:
«Лили! Включи телевизор!»
Просмотр хваленной всеми штуки – телевизора тебя разочаровал. Показывали странных существ, выглядящих как люди, ни ведущие себя хуже твоих знакомых – зверей. Эти существа отбирали друг у друга какую-то несьедобную добычу, устраивали друг другу козни и не соблюдали никакой иерархии!
Чувство отвращение навязало правильную мысль извиниться перед № 347 за свое поведение хищника. Становится скучно от мысли о несовершенстве людской стаи. Ты приходишь к выводу, что иерархии, делающей жизнь имеющей смысл, может научить тебя только сам, живой человек – Лили!

[Gazero]

Узел...

... Противоречий все вился незримо, где-то в тумане, смешавшемся в мерцании луны, спеша скрыться в темной стороне моего...
Безмолвного слова, так и не высказанного ей; и сейчас мне не хочется пугать незримые крылья его, пусть летит к...
Ней, самой смышленой и милой малышке древнего табора ведьм, побоявшихся потерять свою невидимую для всех граждан свободу.
"Когда-нибудь она вернется" - напоследок изрекла Атаманша этого табора, отнимая ее от своих цепких рук и передавая мне.
Я помню, как отчаянно вскрикнула она, с тоской глядя удаляющейся Атаманше и ее свите, протягивая к ним руки; но тогда лишь... улыбнулся шире, невольно, поддаваясь трогательности ее взгляда, прижимая ее ближе к груди, совсем крошечную, не замечая...
Ночей, по лесам которых искали наживы разбойники, дней, потопающих в пререканиях со дворцовой стражей, подозревавшей непростое происхождение моей воспитанницы, не понимая...
Для чего мигу так стремительно следовало покидать меня, питающего к подрастающей крохе, привязанность и радушную доброжелательность, дарившую живительное тепло сознанию желанием защитить ее, укрыть от холода, голода и горестей; научить читать и писать, скакать верхом и плавать; по неведомым для меня причинам он будто украл ее...
Незаметно превратившуюся в маленькую девочку, с совсем изменившимися чертами лица, открывая глазу непохожие ни на кого в городе бледные тонкие черты, крепкие полумесяцы, отливающих вороньим крылом, туго переплетенные с золотыми
витками, кос, одна из которых обвивала ее шею; лоб, украшенный странной миниатюрной диадемой, напоминающей корону, темно-синие глаза, что...
С изумлением взирали на простенький коротенький наряд дворцовой служанки, руки, украшенные одинаковыми браслетами (незаметно подаренными мною), подносящие вино и сласти сотням лиц, которых она видела впервые; будто очнувшись от сна...
Осторожно просила меня отпустить ее, чувствуя неладное со стороны бледной луны, часто прятавшейся за облаками. "Спасибо тебе, но... мои матушки ждут меня домой!" - как и много мгновений назад, повторяла она, с удивлением поглядывая на запертую мною дверь.
"Это опять от них!" - с горечью указывал я на остатки пепла и зелья, приготовленного было по рецепту ведьм, но впопыхах опрокинутого.
"Да, я поступаю так!" - немного изменившееся, со времен нашей первой встречи, сердце подсказало ей не стесняться своих кровных чувств по отношению к древним палаткам табора в глубине леса близ замка и равнодушие к его канделябрам и зеркалам.
Однако... что-то внутри меня тоже изменилось, не давая одуматься и прислушаться к своему дыханию (уж сколько дней я ревностно отмечаю улыбку и довольные взгляды дворян, сколько ночей я не сплю, не решаясь приоткрыть занавес сна, манящий мечтами к ней); потому я, не боясь впившихся в мои ладони, ее маленьких когтей, беру ее за руки и твердо изрекаю, что лучше быть со мной.
"Я не рабыня!" - взметнулся невидимый ее внутренний голос, и она, засмеявшись, уворачивается и проводит пассы руками, от чего взлетает к потолку, судорожно отталкивая мои ловящие руки и кидая в меня канделябры, разив предварительно ими окно...
Оно аккуратно складывает в книгу воспоминаний листьев и паутинки, как беспечно скользит по воздуху она, играясь со светлячками и расправляя помятые ветки, уводя с дороги зверюшек, что дрожали...
От топота приближающихся копыт (я, опасаясь, что ее могут схватить разбойники или увидеть простолюдины, послал за ней отряд своих помощников, не подозревая дальнейших закручиваний неведомого узла); провожая ее по-детски осторожные рывки в воздухе в сторону палаток табора...
"Я знала, ты вернешься!" - ласково сказала Атаманша, едва завидев ее полумесяцы кос; бережно отводя ее в палатку, где другие ведьмы принялись ее угощать, расспрашивать, забавляться в колдовские игры, вроде метания звездочек в луну, наигрывания ветром на всяк лад колыбельной для леса или ловлей ходячих шеренг злобных деревьев; как в насмешку...
Они словно расступились перед, озлобленными долгими поисками беглянки, помощниками, только надумавших вежливо слезать с коней и просить Атаманшу вернуть ее (а нет - так силой затащить ее в седло и скрыться); но завопивших не своими голосами, наблюдая, как...
Она, словно как соприкасаясь черными косами с месяцем, кружится совсем рядом с ним, как на волшебных качелях; этого зрелища было достаточно, чтобы лес содрогнулся от выкрика: "Да она ведьма!!!" и от града огненных стрел, пускаемых в нее; одна стрела...
Задела ее, пытавшуюся рывком поднять всех матушек в небо, оказавшихся в огненном кольце и не имеющих возможности вырваться из удушающего огня; наблюдая, как...
Самоотверженно они, одна за другой, запускают в помощников кусающимися червями и лучами из грозы, за это будучи обречены на гибель от огненных стрел; как ахнула Атаманша, рассеявшаяся прямо перед самыми ее глазами сотнями крошечных бабочек, некоторое время мягко помогавшим ей приземлиться на погасший огонь, а потом улетевших; она невольно...
Вскрикнула, увидев меня, догоняющих озверевших от испуга и суеверия всадников со словами: "Вы что наделали? Я же..."
Тут... мое слово невольно теряется, порываясь развязать узел торопливыми шагами направленными к ней и обнимая ее, легонько поглаживая ранку; вдруг...
Его отголосок изумленно замирает и... бежит от меня прочь, не оглядываясь: она вырывается из моих рук и со слезами отбегает в направлении, еще мерцающем крылышками бабочек, преданно глядя им во след и словно шепча губами пустую мольбу Атаманше не покидать ее.
"Она трусливая, потому и покинула тебя!" - что-то дернуло меня сказать, незаметно вновь подойдя к ней и обнимая, пытаясь вернуть ее в миг, когда она была несмышленой крошкой, быстро-доверчиво-искренне прижимавшейся ко мне.
"Она не покинула бы меня, если б не сочла предательницей!" - всхлипнула она, на мгновение обняв меня тоже (а я его едва ощущал, теряя от этого чувство и капли рассудка, укравшего слово с уст, непроизвольно приближающихся к ней).
"Но они сами отдали тебя мне!" - попытался я усыпить ее воспоминания, чувствуя (как сейчас) незримый вновь убаюкивающий прохладой лунный пепел, дающий моему сердцу крылья, от одного ее взгляда...
Он поспешно скрывается за бесконечной листвой ночи, проронив будто ее эхом: "Но то все ты!... Спасибо тебе, но... Я не вернусь!"...
И луна тихонько уноситься ввысь, точно укрываясь фантазией ветра, снова напевающего мне...
Узел...
... Грез все вился незримо, где-то в тумане, смешавшемся в мерцании луны, спеша скрыться в темной стороне моей...
Безмолвной сказки, так и не открывшейся ей; и сейчас мне не хочется пугать незримые крылья ее, пусть летит...

[Gazero]

Из отрывка...

Ровно полночь. Коридоры с дверями держат в относительном спокойствии - они заперты (или притворялись таковыми)...
Надо было соблюдать тишину и максимальную осторожность: пока не запустилась машина назад (было ли то лишь мое воображение?).
Густые, качающиеся на подоконниках субстанции вызывали желание или задавить или убежать; но ответ снова появился, касаясь вразумляюще лба (ведь они созданы не мною... И все же что-то близкое есть в них, созданных для чужих, холодных ванночек развлечения).
Одна из них... приблизилась и бросилась ласкаться, заглядывая в глаза и тянулась своей обширной, тягучей массой; ее руки, если можно так выразиться, были холодными и водянистыми, она обволакивала меня...
Просыпаюсь - кругом - тесные застенки и тусклейшие лампочки над ванночками, я - в одной из них, мозг занят переживанием видения, в котором отчетливо запоминались, почти физически, вязкие руки субстанции (она... ведь должна была цапнуть крепко и уползти, со злорадством жадно и жирно смачивая в нутре кусочек моих сил; как и другие ее сородичи, побелевшие и лоснящиеся от экспериментов)...
Все было более, чем странно, но дремать не следовало - я могу захлебнуться в ванночке, ожидая звонка от перечеркнутых ожиданий: все тихо и водянисто, как было неудобно питать иллюзией персонал и субстанций, преданно их покармливая, а мысленно желая им забвения, поскорее и поглубже; они же в ряд что-то мудрствовали себе под нос, жадно и тупо неприятно цвиркая и пища - вновь чужак...
Ванночки были опять пустыми, а следовало наполнять и заполнять разноцветными грязями и солями - иначе как отучить субстанций от плоти; хоть надежда исчезла последней улетевшей капелькой, как с их кафеля, усеянного...
Чем-то, во что точно не хочется оборачиваться - из отрывка...
Кровянисто-размашисто висящих мыслей читалось: "Ты не скроешься от меня, я найду тебя даже под тенью или льдом" (пустота высохших черт придавала им забавность от призрачности - не могло быть что-то другого свойства у субстанции).
Кучка их, очевидно, опять напало на тех нескольких оставшихся, что приручая их, приручали свои амбиции и доказательства; похоже, у меня неприятности - персонал исчез при загадочных обстоятельствах, как раз после этого наткнулась на эти кровоподтеки плинтуса одной из ванночек.
Хотя что тут загадочного? Бандиты-субстанции обнаглело выпустили на волю свои шантажи и провокации, набравшись, видимо, от жертв всего вышенеперечисленного; надо закрыть их, наглухо, еще можно успеть...
Часы тормозили, придавая настырно пикающим счетчикам жуткие вибрации (пробующие запертые мною двери субстанции росли и уплотнялись, подыскивая оправдания окружающему им полумраку - легче обнаружить, испугаться, пробовать убежать - помимо инстинкта выживания у них развилась ирония и бесшабашное упрямство).
Спокойно отправляюсь паковать вещи и упиваться единой ностальгией по временам, когда полумрак и пустые ванночки не знали ползающего хаоса, тяжело передвигавшихся по плитам; выиграв время - выиграть можно и мираж.
Конец коридору означал щелчок в абсолютной тиши - последняя преграда моей свободе и настоящему спокойствию.
Толкаю - заперта! Вокруг ни... субстанции - только вереница запертых дверей истерично стучала ими в своих невидимых собратьев. Что за шутки?! Ключ был вставлен, свеженький и... ложный - доигрались (субстанции вот-вот опять разрастутся и покажут, кто хозяева всем этим электронным ожиданиям и суевериям)!
Становится не по себе, иду вслепую вперед в поисках окна - выпрыгну, надоели эти решетки и цепи, любезно подсвечиваемые неоном; но в нерешительности останавливаюсь - впереди, подожженными лепестками экзотических растений отрывок, судорожно высвечивающий: "Ты в моих руках... не пытайся себя обмануть в обратном... да, в моих руках...". Упоминание об этих простых принадлежностей соображений и действия было бы наплевательски мне в заправский день, захолустный часок, не обремененный все мелькающими в памяти ванночками для субстанций; сейчас же...
Оно вызвало предательски-трусливые ужимки сознания и ума, отступающего в растерянности перед всеми мгновениями происходящего: все до единой, прохладно-обременяющие несуразия под замком, некрепким, но дающим хоть какой шанс от них скрыться; откуда тогда вновь холодящие решительность надписи?
Как точно повинуясь властно-притягивающему все капканы на свете тону записки, аномально-все еще надавившей на стекло огоньками, окно было наглухо, казалось, судорожно, заперто. Среди развалюх коридоров виднелись изорванные книги и картины - субстанции взбесились не на шутку...
Занимаюсь поисками двери, хотя понимается, что глупенько и банально было бы вот так идти к ним в пасть (за каждой дверью они все бились, словно чего-то выжидая). Стоп! Надо бы вспомнить их всех, чтобы еще раз подчеркнуть для иных их слабости и подвергнуть подчинению самой жестокой меры за анти-контроль всего - бесконечность безвестности...
Самой упитанной была бледно-бледно, почти прозрачно телесного цвета, обычно тихонько сублимирующая свою хищную, все еще не понятную мне до конца, натуру в черчение контуры на воде, вместо того, чтобы подпутываться ею; ее чуть эстетически-неприкосновенно притягивали сласти, свежий мелодичный запах дождя и ночи, хотя тянулась она всегда к чему-то другому...
Другая, ржавчины оттенка капризно требовала растворять в емкости позолоту, серебренный порошок или растолченные бриллианты, иначе она откусывала пальцы и неприятно щипала языки, глухо рыча и озлобленно бросаясь на всех, кто приближался к ее ванночке.
Третья, цветом неопределенности, которую трудно даже описать, будто гибрида двух первых, постоянно все впитывала в себя воду, выдавая слизь, рождающей новую воду, жидко и громко хлюпалась по новым комнатам, огрызаясь в капризе на всех, кто препятствовал, почернением лужиц, в отместку подмешиваемых ею в супы и скудные кофе персонала.
Их прапредки были ядовитых оттенков, но тоже чуть прозрачных, встреча с ними не оставляла ничего позитивного, кроме порезов и ссадин - их масса была острой как бритва, неожиданно проступая среди мягких складок, сколько их было - почти не сосчитать, все они были эгоистичны, зверски холодны и имели привычку неприятно шлепаться с подоконников.
Еще раз перебираю про себя всех субстанций, от самых грузных и старых до... свежей, но странно не замечавшейся ранее, занимавшей собою самый прохладный и высокий подоконник (для них, предпочитавших покачивания на чем-то неустойчивом мирным понеживанием в ванночках, это была привилегия). Она была, наверное, самой страшной наружностью, раз товарищи с такой поспешностью несколько секунд дали мне посмотреть на нее, а потом закрыли. Все они исчезли...
Субстанции осмелели, выползли из-под щелей и принялись атаковать ванночки, пачкая и царапая их - так мне воображалось, но рассеянность от осознания этого усилилась, не уступая место смелости; да и к чему мне (я же хочу понять, как выбраться отсюда, из их царства).
То ли тонированные стекла, то ли непогода, то ли ночь снова навеяла дрему - спустя нескольких часов, возбудили во мне злость: я, человек, не смогу положить конец этим мистическим шаловливым следам, не смогу поставить на место нечто, в реальности справедливо вроде химеры? С четким вызовом пустоте срываю кнопку обеспечения устойчивости жердочек подоконников и откачиваю воду из каждой ванночки - пусть теперь поползают!
Однако... изумительно, но субстанции продолжали свой грохочущий дверьми бойкот; выпущу - они сожрут меня, как ни смешно или абсурдно, крайне не хочется этого, слишком приятны стали свои шаги, пусть и звучавшие сейчас по поломанным аппаратам; может, это безумие?
"Нет, ты просто так от меня не уйдешь! Хочешь-не-хочешь - я приду к тебе, как не прячься!" - гласил отрывок, объявившийся на этот раз... липким и тягучим, влажным клеем, умудряющимся держаться на наждаке, точно сверкая чьими-то глазами (за мной следят, скрупулезно анализируя каждый шаг, посвященный вытаскиванию засовов из дверей и отчаянным бегством в несчастную потайную комнатку)...
Вспоминаются кровавые аляповатые узоры на стене и побитые стекла - это чудно сочетается во мне; я отпускаю субстанций, но взять им себя не позволю, тем более заглохшие кабели в совсем заброшенной от этого лаборатории и неудачные попытки связать все в узел и забыть об этом не оставляли мне другого выбора; но тут...
Ранка принимает странное течение и... быстро исчезает, стекла становятся мягкими и приятными на ощупь. Ничего не понимаю... или так я ухожу наконец от субстанций, в большое и холодное, слабое свечение?
Не находится крика - тишина снова полудремой окутывает и чем-то невидимым игриво стягивает на пол - за безошибочным теплом на стене субстанции могли невольно забыть, что когда-то моя рука взяла их на себя, маленьких, хрупких и в ярости проглотить, неимоверно больно порвав; они приближались все ближе и ближе...
Но почему я ощущаю вместо их укусов влажное, дрожащее прикосновение, мелькающее по мне и нежно забирающее в мои закрывшиеся глаза промелькнувшие контуры... невидимой субстанции, в слоях чуть просвечивающей телесным; так это все она!
Она медленно, с упоением прижималась ко мне все сильнее и сильнее, скользя и каждым движением приводя в жизнь мое видение, только в нем было все реальнее, прохлада спускалась и странно разливалась легким огнем в... меня, укрывая собою, тая и впитывая меня в себя - субстанции не оставляют задумок...
Из отрывка...
Ровно полночь. Коридоры с дверями держат в относительном спокойствии - они заперты (или притворялись таковыми)...

[Gazero]

Камень… теней…

Как-то необычно привлекает, завлекает взоры белоснежными контурами, что отливали переливами луны…
Она кривоусмехалась на царящую тишину вокруг него и на незримый шелест листьев, скрытых словно черной паутиной низких-низких туч; между ее ниточками шаловливо кружились в воздухе темно-синие листочки, с ярко-черными жилками и каемками,внутри которых сновали… черные крошечные бабочки, изредка становящиесяприятно-розовыми звездочками…
Их беспечная игра все не оставляла в покое темные края капюшона женщины в черном, порывистобродящей среди странно светящихся, черными искрами, деревьев с саблей наголо.
- Только попадись! – повторяла она, будто в диком восторге от собственных черных намерений, - Только попадись, я тебя на кусочки порежу!... Будешь знать, как моему жениху глазки строить (и плевать я хотела на то, что меня казнят, ведь ты принцесса – я с удовольствием умру, если ухмыльнусь только твоей плите!... Где же ты прячешься?... Впрочем, от меня скрываться бесполезно!...
Так она все бормотала, с наслаждением ударяя саблей по темно-синим листикам, очевидно, представляя на их месте маленькую, темную кроткую головку, принцессы, украшенную гладкими, коротко остриженными волосами, крохотной короной и черными задумчивыми глазками; что… теперь застыли в смертельном испуге перед чем-то очень страшным; их хрупкая хозяйка, казалось, поскользнулась и непоправимо ударилась темечком о белоснежные черты камня, одиноко-подозрительно стоявшего посреди всей пустынной опушки леса, на которой словно как даже боялись ступать деревянными шагами деревья…
Однако все тоне смутило женщину в черном: она только улыбнулась еще шире своей хищной усмешкой и, нарочито медленно подойдя к принцессе, замахнулась на нее саблей, а после… преспокойненько развернулась и пошла, счастливо вздыхая ночной воздух, в свой замок, где принялась расточительно пировать, хвастаться перед подругами о победе над соперницей, о своей скорой свадьбе со знатным юношей, попивая мед и угощаясь сладкими кушаньями; а, немного погодя, с нежащей дремой торопливо окунаясь в сон…
Он покинулмечтательные окна и двери другого дворца, в котором места не находил себе молодой человек с черными волосами, внимательными глазами и с… чуткими руками (они то распахивали окно, то ежеминутно мигом доставали фонарь, и их хозяин вовсе стремился побежать куда глаза глядят, несмотря на, безразлично отбивавшие полночь, часы и предостережения, отговорки заботливых слуг) – ему было неспокойно на душе, как никогда, ведь его неповторимая, дивного тепла, сердцем и прелестными глазками, принцесса обещала навестить, но, видно, ей угрожает опасность…
Эта мысль словно молнией пронзительно пролетела сквозь все предрассудки и, юноша, непомня себя, наспех вскочил на коня, едва услышав… голос: «Ай! Помогите!...Страшно-то как!!...».
Он терпеливо отводил ветки и уклонялся от колючих, зловеще черных шипов, норовящих кольнуть глаза, погоняя коня и готовый ехать на край света, сражаться хоть насмерть с невиданным чудовищем, но только бы ему удалось защитить, спасти, увести принцессу от опасности (то был ее голос!); эхо гула и многолосого топота будто хохочущих нетопырей усилилось, сумрак паутины зазвенел оглушительным глухим колокольным перезвоном, поднимая при этом воющий порыв черно-кровавого тумана ветра – он все скакал, умоляя себя не смотреть на все это, не оглядываться, думать только о беде, что была близко, спешить…
Увидеть, как принцесса, видимо, мистическим образом, не имея силы убежать, поминутно рвалась уйти и спотыкалась, падала, а после – неясно падала на камень, так и отливающий мутно-белоснежными искорками, как бы подставляясь… поминутно замахивающейся на нее сабле, мелькающей со свистом в, леденящем жутким зрелищем происходящего и прохладой, воздухе.
- Оставь ее! – не своим голосом воскликнул юноша, вынимая шпагу и бросаясь на помощь, как… изумленно остановился, услышав невыразимо-приятные его слуху волнительные нотки крика принцессы, все тщетно пытающейся увернуться от сабли:
- Нет, не подходи!... Эту саблю не прогнать, а если ты прикоснешься к ней, то… ты станешь навсегда таким, как я!
С этимисловами она с усилием отползла к лунному лучу, слабо пробивающемуся сквозь непонятную черную паутину словно туч; внимательные глаза юноши невольно отпрянули от шока – она была крайне бледной, почти черно-белой, призрачно неясной чертами и, словно виднелось, как каждая искорка ее глаз дрожала, тихо пытаясь выжить.
- Я лишь, когда спешила к тебе, попала в этот лес и… оказавшись здесь, увидела, как этот камень придавил милого, слабого лосенка – печально продолжала она, иногда прерывая вой рассказ робким вскрикиванием и мягким гулом падения, вызванного попытками увернуться от, преследующей ее, сабли, - Мне стало жаль этого чудного малыша, такого красивого, покрытого приятными розовыми звездочками! Но... Как только я коснулась камня, лосенок превратился в огромный, страшный, сверкающий прозрачный глаз, просящий меня посмотреть в него…
Признаюсь, я очень испугалась, но он сказал, что покажет мне твое будущее и я… прости, не удержалась (ведь хотела знать, как, в случае чего помочь тебе или уберечь)… А, едва я посмотрела на глаз, он… показал мне, как моя лучшая подруга (та, что любит носить черное) заносит надо мною саблю… Тогда мне сделалось дурно и…
Дальше помню только, как что-то черно-синее, маленькое вышло… из меня, и… вот я вновь тут, уж не могу покинуть этого места, сабля меняне пускает – она, едва не плача, указала на свистящее свирепое оружие, словно смеющееся своим блеском, - Прости, но… наверное, тебе лучше уходить отсюда и никогда меня не вспоминать!... Не хочу, чтобы тебе было плохо по моей вине!...
Молодой человек, от услышанного, едва сдерживая какую-то крошечную, влажную дрожь вглазах, хотел броситься к ней, не оглядываясь ни на что, но… поглядев на ее кроткое личико, выразительно без слов умоляющего его «уходить и никогда не вспоминать» свою хозяйку, продиктовало ему лишь одно: любой ценой найти того, кто освободит ее от неузнанных недобротою чар; и, так, он…
Без отдыха скакал к лучшим волшебникам, к мудрецам, к знакомым знахаркам и целителям, которым приходилось сталкиваться с необычной силой: увы, никто не знал, что за тьма пленила принцессу, а кто и просто боялся или входил во вкус привычной игры, низко звенящей грошами и лестью…
Это было ужасно больно осознавать юноше, в очередной раз оказавшегося на распутье вдальних краях и уже не знающего куда идти, кому поведать свою горечь; он только элегически гладил коня, ободряюще дотрагивающегося до его пальцев лбом, вспоминая, как бесконечно-хорошо ему было кормить с принцессой важных дворцовых голубей, кокетливо соглашаться на «ничью» в шахматах, картах и шашках, играя с ней (по-другому она играть не хотела), бродить без устали с ней по… воображаемым далеким пагодам и пирамидам, словно танцуя в облаках; что…
Тут как-то спасительно-живительно навернулись на глаза, цепляясь на верхушки ветхой колокольни, вяло отбивающей такт множеством колоколов, подпертых пылью и полумраком.
«Зайду туда, хоть немного попробую полечить свои, наверное, все же неисцелимые раны! – с грустью подумал он, ведя коня к массивным воротам колокольни, словно усыпанными падающими тенями от листьев близ произрастающей рощи.
- Так, быстро, быстро принимаем гостя! – внезапно, как по команде, засуетился за ними тоненький голосок маленьких глаз, едва высунувшихся из окна и, не успел тот открыть ирта, как на это повелительное наклонение… бодрости высыпала группка девушек в длинных черно-белых одеяниях, нерешительно хихикающих и подталкивающих друг друга, увидев, наверное, весьма нечастого своего гостя.
- Так, нечего тут в «стесняшки» играть! – сердито буркнула девочка в алом плаще, с забавно-надутой миной вышедшая в заключении этой группки, - Принимаем гостя, я сказала!... Что случилось? – любезно обернулась она к юноше, от удивления долго стоявшего неподвижно, отметив, как… бледно светящеся-призрачные фигуры девушек в черно-белых одеяниях шаловливо притрагивались то к его сабле, то к сбруе егоконя, то к его плащу…
Но потом, вновь и вновь, наворачивающиеся, жгучие щемящими воспоминаниями, события вернули ему красноречие и он, скромно угощаясь одной краюхой с бокалом воды (из всего угощения, гостеприимно представленного странными девушками), на одном дыхании рассказал о злоключениях, столь незалуженно-внезапно настигших добрую, невинную принцессу.
-Ага! – чуть не подпрыгнула до обветшалого потолка колокольни девочка в алом плаще, что незамедлительно сопроводилось отдаленным многоголосым звоном, - Ведьма опять за проделки!... Знай, добрый юноша, что…
-…Была среди нас как-то девица, - перебила ее одна из девушек в черно-белом одеянии, - которая очень хотела стать великаном… Говорила, мол, великаны самые лучшие создания – все их боятся, все им дадут…
- Мы говорили, что не стоит быть великаном, - подхватила вторая, жеманно поправляя причудливый головной убор, - Поскольку, когда все тебя боятся и из-за этого все тебе отдают, можно быстро стать жестоким и даже беспощадным (а это недопустимо для нас)!... Но она не слушала…
- «Я –говорит, - продолжила третья, - устрою так, что они не будут ничего боятся, и не будут ни в чем нуждаться, потому отдадут мне все, когда я стану великаном, по своей воле!»… И, как мы ее не уговаривали, как не воспитывали, убежала она от нас и…
-А ну – цыть!!... – вскипела девочка, нервно поправляя алый плащ, видно, очень недовольная тем, что ее слова сказали другие, - … И придумала она собирать страх людей в свой жадный, призрачный глаз, который прячется в одном камне (где он – там вечно ночь, и только луна его освещает – так все она, лисица, придумала)… Заманивает она чем-нибудь хорошим, любимым, отливающим розовыми звездочками, и потом – как зыркнет своим глазом – вот тело и исчезает (только черно-синий листик от него остается)… Пытались мы, конечно, ее поймать, да… проказниц моих она… - девочка указала с покровительственным видом на группку девушек, уже потерявших интерес к беседе и занявшихся баловством вроде косметики, булочек и украшений, - …Кого помадой заманила, кого – конфетой…
-А что с Вами случилось? – горячо спросил юноша, искренне в душе жалея ее, маленькую, а такую храбрую, - Почему вы стали, как они – и он также со смущением указал на, игриво помахавших, подмигнувших ему, девушек.
- А я что?… - чуть сконфузилась, видно, прочитав его мысли, девочка, - Я… только хотела проучить моих озорниц, только притронулась к ним, как… сама такой стала!...
- Да… - только и вздохнул ее собеседник, - Как же одолеть ведьму?....
- Лучше оставайтесь у нас! – рассудила девочка и оптимистично изрекла, - А там…что-нибудь обязательно придумаем!...
И, как оказывается, очень кстати посоветовала она так, потому, что… женщина в черном, узнав от сплетниц-подруг, что ее жених забыл ее и уж давно порога не переступает ее замка, пришла в ярость и приказала нанять кого-нибудь, кто силой смог бы заставить его на ней жениться (уж очень она не хотела расставаться с грезой об, богатой, пустотой сытости, жизни).
И, спустя, казалось, мгновение, к ней явилась дама в мужском костюме с пистолетом и таким холодным лицом, что женщина не сомневалась – выбор – что надо!
Разыскав правдами-неправдами, тщательно проследив несколько дней за юношей и подробно рассказав, где видела его в последний раз, щедро заплатившей, новой хозяйке, дама сама повела ее к… захолустно выглядящей колокольне, деловито поигрывая пистолетом и по дороге хвалясь умением распугать, сколько бы то ни было, людей, поймать из них нужного и достичь от него нужного отказа или согласия; но та почти не слушала ее, она неволей вспоминала, как видела на одной опушке, у необычно-белоснежного камня, казалось, навек затихшую принцессу и замахнулась на нее саблей, и у нее возник коварный план…
- Может, прострелить им окна? – отвлекла ее от размышлений, все твердо следуя своим непрописным истинам, дама, - Так они испугаются и сразу выдадут нам того, кого вы желаете видеть…
- Нет, стой! – остановила ее та, обрадованная черной изощренностью и беспроигрышностью плана, - У меня есть идея получше: у одного камешка есть дохленькая принцесса, по которой он все вздыхал и… меня из-за нее бросил!!... Ну так вот: можно похитить ее тело и спрятать; он начнет ныть: «Верните мою ненаглядную… девчушку в хилой короне!» А мы ему скажем: «Хочешь увидеть, что с ее… изнеженными ручонками сделала суровая жизнь – женись!» Должно сработать!...
- Ловко! – льстиво похвалила дама, пряча, наведенный на окна, пистолет и покорно ступая за женщиной, самодовольно улыбающейся и шелестящей черным, как сумрак, плащом.
Едва онкоснулся знакомых трав и мелких камешков, утопающих в черной точно паутине облаков, женщина… закричала не своим голосом, побледнев, как смерть: она узнала саблю, которая, теперь стремясь, точно разозленная пчела, задеть и ее, все кружилась над принцессой, кротко поглядывающим на нее незлобивым взглядом, просящим об, пусть и, теплом слове.
- Ну уж, так вопить! – со смешком заметила… девочка в алом плаще, примеривающаяся к белоснежному камню и верно сопровождаемая группкой девушек в черно-белых одеяниях и… юношей, с удрученностью скользнувшим взглядом по той, что совсем недавно наигранно обнимала принцессу при нем, дарила ей подарки, шептала что-то по-миражно-дружески на ушко; а теперь, она отступает от него, точно застигнутый на месте преступления вор, тщетно пытающийся разжалобить круглыми от ужаса, притворно-невинными глазами.
- Ой-ей! –мягко толкнула его в плечо девочка, стараясь изо всех сил не упустить даму с пистолетом, разозленно-обмануто-терпеливо целящимся на… принцессу, - Да тут целая… ловушка!... Сейчас мы ее уберем!...
С таким воинственным настроем она самоотверженно бросилась вдогонку за дамой, стремясь вырвать у нее из рук пистолет и от души поколотить, усердно издали погоняя группку девушек не дать «главной тени» уйти.
Хоть и с крошечным опозданием, но те принялись старательно выполнять поручение, наверное, побаиваясь грозного характера своего маленького, чуть вредного, но умного и… хорошего лидера: схватили цепко за руки и моментально окружили женщину в черном, дико кричащую, брыкающуюся и вырывающуюся, на все лады…
Билась она и кричала даме с пистолетом, с опытом уворачивающейся и ускользающей, за которой гналась девочка, не жалея своего чистенького плаща; и все же юноше… стало совестно, что она пытается помочь ему справиться с его задачами, в то время, как он в растерянности укрывается от сабли и от толпы суетящихся девушек в черно-белых одеяниях; а при этом все бледнее и бледнее становится принцесса, все ярче и как-то злораднее блестит камень, нельзя терять ни секунды!...
Это целительное решение придало ему отваги и силы догнать даму, самоуверенно перебирающую ногами в напряженном бегстве, резко схватить ее за руку и…выстрелить в сверкающий глаз, который показался из камня, зазывающий женщину вчерном посмотреть на него, ведь за это он подарит ей самые «лучшие богатства», верных подруг и самого знатного жениха (и та вертелась на месте, изловчившись, даже пыталась встать на цыпочки, чтобы взглянуть на столь магическое сияние, обратившееся приятно-розовой короной, летящей к ней, которую незамедлительно разбили девушки, сосредоточенно закрыв своей пленнице обзор и окрикивая ее целительно-вразумительными словами.)…
Но вот… белоснежный камень исчез, навсегда выпустив из себя сотни светло-солнечных листиков, с радостью, точно кроткие, преданные щенята, бросающиеся с глухим, восторженным попискиванием в сердца хозяев: это и девочка, победоносно скрутив руки… убегающей с необычно сверкающими глазами, миловидной девушке, не отпуская ногой поверженную даму, лишенную пистолета; и девушки в черно-белых одеяниях, умудряющиеся через голову женщины, никуда ими не выпускаемой, бить от счастья «ладушки»; и… самая дивная, красивая принцесса, точно очнувшись от сна, что стеснительно-благовейно плюхнулась на руки, боящемуся верить собственным глазам, юноше – все стали настоящими, неповторимо-яркими живыми красками дыханья…
- Ну… Вижу, что вы… - от пыла драки и стеснительности оно не слушалось девочку в алом плаще, - Ладно… Совет вам и любовь!... Заходите в гости!... Всегда будем рады!... А пока… давай, баловницы, повели их дружно в темницу!... – обратилась она к девушкам, улыбнувшимся на прощанье юноше и…
Принцессе, что еще долго задумчиво смотрела на то место, где когда-то был… камень теней, что…
Никогда больше не привлечет взоры белоснежными контурами, что отливали переливами луны…

[Gazero]

Принцесса...

...Тихонько вздохнула и закрыла глаза; лишь спустя миг... я вижу, как она с трепетным благовением ощутила: луна осторожно проводит волшебно сияющими лучиками по ее маленькой причуде-короне, необычно-темным волосам и играючи скользит по ее дивно-пышному платью.
Все это навевало легкий ветер дремы и, в то же время, скажу вам по секрету, питало принцессу любопытством, смелостью и радостью... дальнейшей прогулки; и вот она, почти по-детски робко постучавшись в, замечу, очень загадочную дверь незнакомого замка, забавно зажмурилась на мгновение и прошла внее - царил полумрак и бледные беленькие, странные листочки шуршали по воздуху в феерично-искристой и густой синеве замка.
Издали доносились голоса, но в прохладной... пустоте его только неясным гулом то ли шагов, то ли цокота или шепота; откликалось что-то, немного пугающее принцессу и, вместе с этим, знакомо-убаюкивающееее...
Мистически безлюдный замок, который щедро украшали туманно светящиеся огоньки канделябров и зеркала, гордо представил взору, затаившей дыхание, принцессы... единственное место, имеющее отдаленное право называться комнатой - изящную тумбочку, обрамленную огромными колоннами, накоторых переплетались разноцветные цепочки ароматных плотных камешков.
На тумбочке затейливо красовались крохи-мягкие игрушки, на которых немного зловеще и печально падал свет, золоченные блюдца со всевозможными сладостями, небрежно закутанные в ниточки паутины, распахнутые книги... с ярко-темно-синими страницами, на них тоненько, будто боязливо порывались показаться бледно-серебряные буковки.
Множество еще чуть ли не фантасмагорических предметов как-то недобро-учтиво поджидало принцессу на тумбочке - ракушки и статуэтки из тусклого жемчуга, рубиновой мозаики чертежи каких-то нечетких хаотичных строений, веера и маски, словно как сотканные из призрачного изумруда... и она не решалась притронуться к ним, не в силах оторвать от этого глаза!
Еще мгновение - и ей захотелось вернуться домой, в теплый дворец; вспоминания с мягким незаметным отголоском грусти опустились на корону и задумчивый взгляд принцессы; совсем не смущая эхом голосов придворных, за спинкой ее трона отмечавших о "непутевости Своей Будущей Королевы".
И кажется, будто они были правы: придворные дамы (знатные дочери графов и маркизов) не дружили с принцессой, кривлялись буквально ей в лицо и с наслаждением, при случае, отбирали возможность пообщаться с сыновьями знатных подданных; как будто злорадствуя оханьям сплетниц-служанок, с притворными переживаниями ведающих на каждом углу: "Раз принцесса не умеет подружиться с простыми фрейлинами, то как она сможет вести переговоры с государями соседних стран, толково хранить и кормить королевство?!!... Бесполезность она!!...".
А молодые князья и бароны вначале смеялись над этими слухами и покрикивали на особо зазнавшуюся прислугу, защищая добрую славу принцессы и зачарованно-стеснительно поглядывая на нее украдкой на баллах. Они еще утешались ее радушию и чудным привычкам, вроде тихой прогулки по вечерам и спокойного вышивания картинок с трогательными зверьками и сказочными пейзажами; да только... отчего-то черно-молниеносно заскучали и бросили, забыли о ней, принявшись ухаживать за развязными заезжими богатыми, наляпистыми кокетками-аристократками. А напыщенные кормилицы и няни принцессы все причитали: "Не найти такой мямле, как Ее Будущее Высочество, достойного короля, не родить ей великое потомство!!... Она - беспутница!!..."
И валеты-министры-послы, вечно хмыкая и скалясь от удовольствия, ядовито-распущенно и шаловливо-презрительно подсматривали, как принцесса с умилительной непосредственностью играет либо гуляет; танцует с... преданными тихонями-фаворитками на баллах либо с кем-то разговаривает; путается в шнуровках и накидках, одеваясь утром либо готовясь к чему-то, к примеру, ко сну... И все открытее они ухмылялись на ее просьбы и расспросы, все жадно-ожидающе черпали, из потока молвы горожан и крестьянсвоего королевства, упрямо-возмущенный вихрь, вроде: "Какая же простушка-дурочка наша принцесса; как не от мира сего!.. Как ее соседи-монархии вообще люди, свет терпит?!!... Она же мука наша небесная!!...".
Этот ор многоголосья словно вновь пронесся свистом жутковатой и незримой вьюги из серых снежинок, в безумном плясе задевая гиганты-колонны, тумбочку и грязно-кислотную повязку, жестко-непоправимо-больно когда-то зажимавшую хрупкий ротик... принцессы, с изумлением обнаружившую ее, довольно сползшую, мокрую страшноватую, змею на воздушных контурах своего платья.
Она отдавала свою вереницу самых темных моментов непонятной черноватой пылью, осевшей на, почему-то неестественно бледненькой тонкой шейке, удивительно не обезображенной словно штрихом чего-то моментально-долгого, дико-стремительного глубокого и безжалостно-цепкого; аккуратно-кричащего и алого.
И... что-то еще ощущала принцесса, кое-что крохотное, щемяще-холодное, тоскливо-неконтролируемо гладящее ее худую ручку, мечтательный и... уставший от тяжелой короны лоб и, прелестную чуть пухленькую, щечку.
- Ужели это со мною чьи-то слезы?...- ахнула принцесса и робко потрогала пальчиком непрерывно текущие кристально-чистые, дрожащие капельки... и невольно отпрянула: вовсе не потому, что невзрачная химерность из колон и тумбочки вдруг, точно веер, развернулась в сверкающе ослепительные, роскошные, загадочные лабиринты комнат, лестниц и коридоров, бывшего ведь вовсе недавно туманной пустыней, замка; торжественно прогремев что-то, вроде напутствий и... похвал.
А потому, что принцесса увидела в крошечных лепестках слезинок, бережно... словно и нежно целующих ее, малюсенькие глазки, с едва зыблющимся оттенком надежды и покоя; так до конца и не понятого ею зверька, фантастически быстро-быстро летающего на блестящих больших крылышках и нерешительно, неровно дышащего пушистой грудкой – он помнит о ней, эллегически-сладостно припоминая, как...
Неустанно каждый вечер подкрадывался с тихим-тихим, счастливым писком к окну принцессы, внимательно глядевшей на облачка и звезды; согревающе-твердо зная, что она не прогонит, не обидит, оглушительно-незаслуженно оскорбив или запустив в него чем-нибудь калечащим.
Принцесса лишь негромко придвинет блюдечко с живительным молочком и аппетитными кусочками конфет в нем, прижмется к обширному подоконнику, оставив от своего смешно-испуганного, невыразимо красивого личика только неповторимо синие глаза, сосредоточенно-притихло наблюдавшие за ним.
Потом она осторожно распахнет окно пошире, впуская в свои покои, где всегда можно учтиво погреться у веселого воображульки-камина, после беспросветного дождя и снега; вдоволь набаловаться скрошечными подвесками и марионетками; исподтишка положить на колени вышивающей или читающей принцессы самую юную, восхитительную на свете, белую розу; доставляя тем самые радужные минуты его жизни...
Она стала какой-то беспорядочной и неизлечимо-раняще-одинокой, СЛОВНО УЛЕТАЮЩЕЙ "искринкой" Времени, безскромной, отзывчивой, единственно-упоительной принцессы; без ее взгляда, улыбки... Что за феерией она была - как маленькие нотки водопада жемчуга, усыпляющая все проблемы и уколы мира!
А теперь... лишь тревожный стук чего-то, маленького и прислушивающегося к тишине, навсегда принял в его широкие крылышки и хранит ее алмазные, робко щекочущие, перышки... Они витают, завораживающе переливаясь в мерцании огоньков канделябров, на месте которых было диковинное место с тумбочкой и колонами; между этим, кажется, Время торопиться лунными стрелками и... останавливается, но ему было уже холодновато-горестно и безразлично: его крохотные когтистые пальчики чувствуют хитро присмиревшую змею повязки, на которой, будто смеясь, вытанцовывали красные полоски того, что когда-то было прихотью для него, сейчас - ненавистным, мерзко-стыдливым и постоянно навязчиво напоминающим...
О том, от чего ему было бы лучше умереть, чем знать, что... это произошло с принцессой!... Он наотмашь-поспешно отворачивается от этих напоминаний; и совсем, между прочим, как-то уже незаботясь о своем рассудке, сумасшедше-упорно терзая слабенькими крошечными зубами ремни и, не страшась, не оглядываясь никуда, не жалея уж ничего; клацая ими об оковы, которые навек погрузили в мучительно-навек успокаивающий сон... принцессу.
Если бы только его СЛЫШАЛИ, то наверняка бы вздрогнули волей-неволей от его пронзительного крика, вырвавшегося у него, когда он прорвался сквозь все преграды, кованные решетки и размашистые подвешенные топорики тоннелей подвала, и увидел принцессу...
Такой, какой он видит ее сейчас - тихой-тихой, с обессилевше-свесившимися, с грубого железно-грязного сооружения, ручками; с чуть скошенными, словно, внимательно глядящими, на лунные, беспечные лучики, синеву, отраженную в зеркалах, и на белые-белые листики, глазами; с истомивше-замолчавшим ротиком; похожим на, неслышно им положенную рядом, розу, ДО СИХ ПОР спрашивающими: " Ужели это... со мною... чьи-то слезы?...".

[Gazero]

Радужное солнце

Утро будило веселыми лучами солнца и бодрым шумом колес только отъезжающего автобуса. И внезапно тишину прервали грубые интонации рок-мотивов, какого-то настырного смеха и громких перепалок с применением совсем уж черных словечек.
Это отправлялся по каким-то неясным причинам автобус со студентами, в большинстве своем расхлябанными и бесстрашными до безумия личностями.
Цель этой поездки была весьма странной, и в тоже время – чрезвычайно полезной для последних – опекать детей, которые праздновали свои каникулы в организации с мистическим названием «Детский мир».
Оглашение в рядах студентов их миссии посеяло дикое возмущение и безразличие: одни орали, что их ущемляют в правах хоть один период «не париться вообще ни о ком и как следует поколбаситься», другие презрительно хмыкали, что не их забота «сопельки вытирать детворе никчемной», а третьи весьма вежливо для этого случая просто молчали и окунались в заботы, посвященные музыке в наушниках и бутылкам пива.
- Совсем поразительно! – только и могла тихо заметить Элис, робко наблюдая за волной протеста однокурсников из-за высокой спинки кресла. – Не поверю, что можно забыть детство и так неуважительно, без трепета е относиться к детям!
- Но они в чем-то правы! – с искренней солидарностью тотчас ввязался в разговор с ней Стив, не отрывающий от нее глаз. – Нам же говорили, что поездка даст «душевный отдых и светлую пользу», а оно вот во что вылилось!...
Элис, видимо обидевшись на такую реплику, поспешила было отвернуться от Стива нырнуть в недра кресла, как он чистосердечно признался, боясь странным образом потерять хоть крупицу ее внимания:
- Но лично я готов ухаживать за малышами…. Ведь они откроют нам забытые радужные горизонты, почему бы не вспомнить их?
Девушка вновь повернулась к нему и тихо поблагодарила за понимание, но тотчас вздрогнула: разразилось пронзительное соло на рок-гитаре, которое длилось почти всю оставшуюся дорогу.
Вообще скучно ехать ей было в компании студентов, тем более, когда буквально все из них – сынки и доченьки миллионеров. Эти персоны были взбалмошны, раскованны до неприличия и уж совсем не хотели трудиться уделять внимание кому-то еще, кроме себя и мимолетных друзей – орудий убийства скуки и наживы.
Более-менее Элис был симпатичен только Стив, резко выделяющийся от всей окружающей толпы юношей: пока некоторые ярые приверженцы одного из музыкальных направлений, делали наляпистые татуировки, изощренный пирсинг, раскрашивали волосы и лицо; он оставался абсолютно элегантным именно естественностью, даже старомодностью, которая выражалась в любви к оригинальной прическе вкусов былых эпох, предпочтении майкам и джинсам простого костюма-тройки и галстука-«бабочки» и выдавала его верность правилам этики и нрав романтика. В то время, как другие молодцы только и гоготали шумно, нескромно сплетничали про своих подруг, Стив тихонько сидел и почитывал классику, либо делал в записной книжке глубокомысленные рассуждения о жизни.
Все это отражалось и в его поведении: он один из немногих мог спокойно сидеть и тайком поглядывать на понравившуюся девушку (то есть на Элис), умел поддерживать разговор с ними и не в кое случае не ограничивался грубыми пошловатыми комплиментами и демонстрацией знания матерной лексики, как его товарищи.
Ничего удивительного в том, что Стив положил глаз именно на Элис: она тоже предпочитала гламурным журналам подруг философскую и нравоучительную литературу, что показывала на самом деле ее рассудительность, скромность и наивную мечтательность.
И одежду Элис воспринимала, только как одно из средств существования, потому терпеть не могла прозрачные кофточки и мини-юбки, на которые были падки студентки, а носила старые по стилю пышные юбки и изящные блузы с пиджаками.
Немного даже жаль, что такая отзывчивая, мягкая и неприхотливая в общении девушка была одинокой: над нею смеялись сокурсницы, ее кололи издевками их парни, а она… и не огорчалась, поскольку вполне спокойно переносила свою непохожесть на них.
Да и Стив за нее заступался – незаметно, но решительно, чтобы она в итоге осознала его чувства к ней. А сейчас не было времени что-либо осознавать: группа студентов высыпала из автобуса и застыла перед невыносимо светлым и сказочного стиля зданием, гордо красующимся надписью «Детский мир».
Элис потихоньку овладевало приятное изумление и стремление исследовать в нем каждый уголок, побыстрее познакомиться с малышами. Тоже испытывал и Стив. А вот остальные… устало ныли и требовали немедленного предоставления им жилых комнат, обзывали здание «мишурой детсадовской».
А «мишура» была поистине фантастической: внутри здания красовались неясные прозрачные двери всех цветов радуги, скрывающие за собою залы игрушек, сна, мультфильмов, образования, трапезы… Но что удивило Элис, так это то, что мистическим образом над всеми этими залами была общая стеклянная крыша, освещаемая… радужным солнцем!
- Как это необычно, Стив! – шепотом подчеркнула она, наблюдая солнце, которое чуть зловеще переливалось всеми цветами радуги. – Не бывает такого светила, может, сказать кому-то, чтобы избавились от него? Оно светит не по-хорошему, Стив!....
- Кому ты скажешь? - удивленно заметил тот, заворожено наблюдая игру красок, и подумав, добавил. - Тут ведь одни дети!.... Товарищи наши не знают и не хотят от него избавляться… Да и зачем? Посмотри, как малышам весело под его лучами!....
Элис немного успокоилась: и вправду, какая может быть опасность, если здание окружено колючей проволокой, студентам уж нельзя было отказываться от ответственности за детей, так что те под присмотром.
И все же неясное подозрение напрочь засело у нее в душе: что-то есть фальшивое и непростительно жуткое в этом мире детства, где есть кукольные спектакли с Бабой Ягой и Богатырем, в которых немного сладко и навязчиво черпалась одна истина: «Добро победит».
В котором дети могли сколько угодно гулять во дворе и играть с механическими животными, рискуя стать инфантильными от готовой морали такого общения: «Тебя никогда никто не обидит, если будешь ласков и добр!».
В котором сутками дети (особенно девочки) с восторгом наблюдали сцену в волшебных книжках, где принц будит принцессу от магического сна, поцеловав ее.
Стив неоднократно пытался убедить ее в том, что нет повода для переживаний: дети накормлены, имеют, чем заняться, так что «можно наконец-то побыть тихонько вдвоем».
Как раз верность и всех остальных студентов этому принципу пугала Элис: чересчур они быстро стали скучать в обществе маленьких глаз и ушек, жаждущих какой-нибудь еше сладкой идеальной морали.
Слишком скоро студенты поняли, что кормить, поить, одевать, находить занятия ребенку – долг мистического здания, в котором, них и малышей никого не было!
«А ведь жутко, что никому в голову не приходит даже поговорить с бедняжками!» - печально осознавала Элис, наблюдая, как одинокие дети ищут глазами теплой души, чтобы элементарно согреться среди этой яркой, быстро надоедающей фальши.
Потому она изо всех сил пыталась играть с детьми, общаться с ними и контролировать все их забавы, причем совершенно чистосердечно! Она трепетно ценила их и была благодарна обстоятельствам, которые подарили ей блаженство снова на миг стать ребенком.
Для других студентов эти обстоятельства скоро укрепились в противоположном эгоистическом значении и напрочь отбили совесть: в начале они позволяли себе свободно кричать на детей и грубо отталкивать их от своей суетной занятости неясными «делами».
Потом они уже сочли делом чести втайне выпить и покурить в этом рае детства (хотя попросту издевались над несчастными душами малышей, ведь все двери в «Детском мире» были прозрачными). А после… и вовсе вернулись в свое русло, изобилующее драками, обманом и разными едкими принуждениями!
Элис стало по-настоящему страшно: она устала урезонивать распустившихся сокурсников, а они только ухмылялись ей в ответ.
Стив тоже тратил все свое красноречие на доказывания того, что «нельзя показывать детям нашу, взрослую жизнь!». Но его так же швыряли, насмешливо нарекая «святошей».
И девушку стало пугать даже не то, что подобное хулиганское поведение отразиться наказанием на них и на товарищах (это вполне будет справедливо).
А вот как сделать так, чтобы оно не отразилось на невинных детях? Увы, казалось, что на этот вопрос лишь безмолвно отвечало радужными лучами.
И Элис с ужасом осознала, что настал тот миг, когда эти лучи засияли роковым светом: однажды она пришла проведать детей в их залу сна утром. Какой же был ее шок, когда она увидела нескольких девочек и мальчиков мертвыми, с перекошенными от испуга лицами, крепко что-то сжимающие в своих руках.
Подбежав ближе, она с изумлением обнаружила в руках одного мальчика диск, красующийся жуткой обложкой садисткой компьютерной игры, у другого - дискету с роликом насилия над животными и детьми.
Одна девочка сжимала в руках толстенный роман, изобилующий неприличными сценами грязноватой любви. А другая сцепила руки под журналом, в котором была представлена очередная коллекция прозрачных ядовитых великолепий потерявшего стыд модельера.
- Стив! – плачущим голосом позвала моментально девушка, пытаясь поднять с кроватей похолодевшие от мучительного страха тела детей. – Ты должен это видеть!... Я была права – тут таится зло!
Мигом прибежал запыхавшийся юноша и, печально осведомившись, что малыши мертвы, с досады был готов рвать на себе волосы, искренне жалея погибших и только спрашивая:
- Оно действительно есть, и наши обормоты его внесли! Неужто они не понимали, что это запрещено давать детям? Как они посмели?
- Наши товарищи не отличаются особым умением делиться своими меленными отравами с другими, так что вряд ли они могли сами дать это детям, Стив! – грустно решила Элис. – Ведь они жадные, равнодушные типы…. Тогда кто? Неужто бедные маленькие сами от отчаяния и одиночества взяли эту дрянь?
- Вполне возможно! – согласился тот, с чувством свидетеля аварии, который испугался или опоздал, но не спас жизней, утерянных от этой аварии, хотя мог:
– Дети – любопытные и любознательные ангелочки, они ко всему тянутся своими маленькими ручками! Но…. – он взял диск с монстром игры и с презрением отшвырнул его от себя, с сомнением заметив. – Вряд ли они бы сами захотели смотреть на такой ужас и разврат! Они же знают, что это – плохо, и потому сознанием не должны были тянуться к этому!...
Элис бросило в холодный пот. Она с ужасом прошептала:
- Ты думаешь, что кто-то из наших посмел заставить их знать про это?
- Нет! – честно ответил Стив. – Но проверить – не будет лишним это никогда!....
С этими словами он поднялся с колен и, тайком смахнув слезинки, бережно уложив маленьких жертв монстров современного мира, быстро направился выяснять среди студентов, кто посмел совершить такое преступление.
Однако, как и ожидала Элис, как ни странно, даже под изощренными психологическими пытками Стива, не признался никто; даже отъявленные распутники и типы, по которым тюрьма плачет, положа руку на сердце, говорили, что они «даже не парились думать о малых сопляках, не говоря уже о том, чтобы что-то им давать, на свой риск (вдруг сломают что-то, сорванцы?)».
На этих исповедях обескураженный Стив вынужден был поставить точку в весьма нелепом, по его мнению, расследовании. А Элис все же была уверенна, что это страшное событие – не просто так.
Тем более, что последовало еще несколько жутких ночей, в результате которых обнаружено еще нескольких маленьких ангелочков, умерших от страшного и павших жертвами некоего злодея.
Стив, не желавший верить во всю «фантасмагорическую ерунду», на этот раз принял версию своей возлюбленной и поклялся при всех поворотах мистических событий защищать ее. Не хватало только зацепки, дающей право называть все их догадки реальностью.
Впрочем, тут у осмотрительного Стива, страстно грезящем о пафосном образе шпиона для своей девушки, уже была припасена некая информация о как-то не встречавшейся ему раннее студентке Энни.
Это была до того смазливая мордашкой и уверенная в своих женских чарах личность, что почти все его товарищи мечтали о ее внимании (во всех гнетущих его проявлениях), а их, уже покинутые, подруги не стеснялись с бессильной ненавистью и завистью обзывать Энни представительницей давней темноватой профессии.
Впрочем, юноша бы прошел вниманием мимо этой загадочной девчушки, если бы она сама вдруг не стала ему вешаться на шею и прилизываться к его внешности.
Стив из обиды и чувства униженной наивной куклы стал следить за ней. И оказалось, что совсем не зря: Энни забавляла всех студентов своими странными речами о «хрупкости, желании стать непобедимой с помощью детских грез и страхов».
Юношу, как он и рассказал незамедлительно Элис, неимоверно взволновали подобные речи и сначала, разумеется, привели к брезгливости из-за ложного сумасшествия девчушки, а потом, когда стали таинственным образом погибать дети – и к догадкам о ее нечистых умыслах.
Элис поддержала его план, заключающий в себе неусыпную слежку за таинственной «личной» жизнью Энни и сама попыталась войти к ней в доверие.
Когда ей это удалось, она была шокирована кругом интересов и представлений подруги: Энни любила змей, яд которых «убивает и избавляет от иллюзий, лечит тем самым», механические куколки, изображающие детей, ведь «они только пытаются сделать шаг, а ты имеешь право его перечеркнуть, это здорово!».
Еще она что-то любила лепетать о «бедных простодушных мечтателях, которые все грелись в лучах радуги и совсем не знали, что мир принадлежит туче, проглотившей их!».
Последняя фраза стала для нее словно светом в конце тоннеля: Энни каким-то образом заманивала детей в мир веселья и красок, а потом уверяла их, что и жестокость – «радуга».
И наверняка, как и всем ведьмам, ей недоставало все новых жертв, дающих ей силу, и которых она нежно зазывала в свои темные лабиринты, обещая «что-то интересное» (это Элис сама видела).
Она решила срочно исследовать ее комнату и храбро уничтожить все, что помогало колдунье губить детей. Стив нагнал ее, решительно стремящуюся к недрам сомнительного вида комнаты, подписанной «Энни – хранитель лучшего!» и аккуратно дернул ее за плечо, взволнованно спросив:
- Ты что надумала?
- У меня появилась мысль, что Энни, пользуясь любовью у наших распутников, похищает у них орудия растления душ и прячет это все для заманивания детей!.... Необходимо все это уничтожить!
- Я ценю твою храбрость, Элис, очень ценю! – вкрадчиво ответил тот и встревожено взял ее за руку. – Но ты ведь не думаешь делать все это сама?... Я этого не допущу!
Элис улыбнулась в ответ на его чуть нелепую усмешку и с силой толкнула дверь.
Едва зайдя в нее, она замерла так же, как и Стив: посередине комнаты стояла массивная будка из железа, опутанная цепями, а в ней сидела…. Ожившая кукла Бабы Яги, явившей миру приветливое и добродушное лицо девочки.
- Проходите, проходите! – радушно бросила она, нервно дергая цепи. – Да не бойтесь меня, мне надоело играть плохую на сцене для детишек, сейчас я абсолютно никого не обижу!
Слова Бабы Яги звучали настолько искренне и…жалостливо, что Стив поспешил закрыть дверь на замок и засов, подбежать к сказочной колдунье и помочь ей высвободиться из цепей.
- Ох, спасибо, милок! – облегченно вскрикнула та, с наслаждением разминая способность летать у скромного вида метлы, на которой сидела.
Она сделала важный круг и наставительно заметила:
- Я все тут тайны и ловушки знаю, за это меня и посадила на цепь жестокая хозяйка. Но я ей всыплю перцу и проболтаю все ее секреты!... Спрашивайте, просите – ни в чем не откажу!
Элис смущенно поблагодарила Бабу Ягу за такую отзывчивость и спросила лишь одно:
- Как нам пройти к кладам злых чар твоей хозяйки?
- Знает это только он! - вдоховленно нашлась та и, проявляя чудеса ловкости, стала усердно тыкать в бок метлой безмятежно храпящего на подушках роскошной кровати… Богатыря, на самом деле являвшимся обрюзгшим небритым стариком в неряшливой кольчуге.
Увы, тот лишь перевернулся на другой бок и, нежась, только любовно погладил подушки.
- Вот аспид сонливый! – с раздражением бросила Баба Яга в его сторону и со вздохом объяснила:
- Видишь, милок, тут нет ни дня, ни ночи, поскольку луны нет, а только солнце с наляпистыми радужными лучиками. Оно навевает расслабленность и беззаботность и… Вот результат! – она еще раз с ехидным наслаждением изловчилась и пихнула Богатыря в плотные бока метлой.
- А как же он выступает перед детьми, если все время спит? – совершенно по-детски спросила Элис, хотя понимала, что без волшебства такого не бывает.
- А это все чудо-порошок! – шепотом ответила маленькая колдунья. – Хозяйка дает его понюхать Богатырю, и с него сон как рукой снимает!.... А когда спектакли заканчиваются, хозяйка ему что-то мерзкое вкалывает в руку…. И попробуй его потом разбуди! – драматически заключила она.
- Похоже, речь идет о наркотиках! – с ужасом догадался Стив и тотчас поддался вперед с вопросом:
- Но как же проникнуть к чарам твоей хозяйки? У нас мало времени, надо детей спасти!...
- Детей? – переспросила Баба Яга и, печально изменившись в лице, опустила метлу пониже и рассказала:
- Да-да, милок, видала и я этих чудных творений!.... Одного хозяйка заманила прямо на моих глазах: она пустила его сюда, посадила меня на цепь, хотя я знаю, что не трону детей, а потом, завидев, что ребенок все же испугался меня, стала его разуверять в моей робкости. Она говорила, что поделиться с ним секретами, с которыми ему никто не будет страшен, а сама дала ему какую-то блестящку с чучелом мерзким. Через несколько минут после знакомства с этим чучелом бедный малыш умер от испуга. А хозяйка, видя это, только улыбнулась и поместила его светлое облачко души в безобразную темную тучу!....
- Так вот что лепетала Энни о «всесильной туче»! – с жаром догадалась Элис и попросила сказочную колдунью: - Милая Яга, открой нам дверцу к этой туче!.... мы обязательно отблагодарим тебя!
- Ой, ну что вы, милочки? – смущенно добродушно отмахнулась та, - мне даром от Вас ничего не надо!.... Вон дверца к гнусным чарам хозяйки, спешите!
Стив с Элис хотели было идти к указанной двери, но добрая Баба Яга остановила их:
- Вы думаете, что так легко с моей хозяйкой справиться? Возьмите метелку мою и колокольчик, они вам пригодятся!.... Да только осторожнее!... – напутствовала она, наблюдая, как юноша бережно усадил на метлу Элис а сам сел у самого ее края, подумала: «Ну вот и конец тебе, самая гнусная из всех ведьм! Попомнишь ты тогда робкую Бабу Ягу!...».
Лабиринты, ждущие за дверью, оказались действительно такими, что без летающего транспорта не обойтись: повсюду были развешаны стреляющие автоматы и пушки, от которых явно испуганная метелка только успевала увертываться, делая даже «мертвую петлю».
Много жуткого повидала она и крепко вцепившиеся в нее Стив с Элис: и мега-экраны с самыми гнусными фильмами на свете, от которых душа уходила в пятки.
И ролики, иллюстрирующие… их товарищей, которые побоялись показаться не выполнившими задание и просто струсивших, за все это они были наказаны…. пленом своих же пороков: любители компьютерных игр и фильмов были вынуждены смотреть на все это, пока не ослепнут и умрут от голода; любители плотских утех, вроде еды и пива, неведомые силы заставляли есть и пить до тех пор, пока те не лопнут; обожателей амурных приключений обрекали на смерть от избытка этих изощренных видов пытки; а меломаны слушали все подряд взаперти, пока не становились глухонемыми и умирали от наступившего полоумия!
Но все эти уловки только укрепляли в бесстрашном юноше и решительной Элис мысль - необходимо спасти детей.
И, минуя совсем неясную залу из зеркал и плакатов пестрящей ядовитой моды, метла с большим облегчением опустила их в темной зале, не украшенной ничем.
Кроме каких-то кабалистических знаков. В целом эти знаки составляли ужасную картину: «Вот-вот должно было освободиться Буйство. Которое поглотит все чистое и укрепит власть темного!» .
Стив, внимательно присмотревшись, нашел коробку с играми и мультиками, заманивающую своими звуками, полную детей!
Тех, которых еще не усели шокировать показом пороков и тем самым осуществить их убийство и напитать «всесильную тучу» их душами. Он был в полном отчаянии и совсем не знал, как освободить их, как вдруг вспомнил про колокольчик, подаренный ему бабой Ягой.
Элис наблюдала, как он позвонил в него и коробка сама открылась, а навстречу выбежали заплаканные и запуганные дети: они явно услышали в звуке колокольчика зов спасительной и бесценной маминой песни, папиной улыбки, шелеста зеленой травки, дуновения ласкового ветерка, беззаботного и чистого детства!
К счастью, коварная Энни успела похитить не много детей и они все легко уместились на метле, осторожно контролируемой Стивом и готовящуюся уже вернуться к маленькой доброй хозяйке.
Но, словно накренившись на невидимую перетянутую вдоль всей дороги нить, метла с испугом упала на пол и трусливо вскочила в угол, отказываясь лететь.
Элис только и успела подхватить детей и обернуться: позади них стояла Энни и громадная, безобразная туча с, казалось зловещим лицом монстра. Стив поспешил выступить веред и грозно заметить:
- Все кончено, Энни, мы раскусили тебя! Прекращай свои деяния и отпускай всех детей на волю!
- Дети любознательные… - медовым голосом заметила та, - они хотят знать правду жизни… Зачем же им уходить от меня, когда я могу их научить этой правде?
- Не притворяйся, Энни! – теперь крикнула Элис. – Мы знаем твои замыслы: ты только похищаешь их,заманивая играми, а потом убиваешь страхом этой «правды»! Не смей этого делать!.... Отпусти их!
Энни изменилась в лице, но ее спокойный издевающийся голос не сменился:
- Пока над их головами будет светить радужное солнце, они не захотят его покинуть, ведь оно так не обычно! – и разразилась зловещим хохотом.
За этим смехом она совсем не заметила, как Стив украдкой все же отшлепал капризулю-метлу и отправил ее с детьми в маленькое окошко, в безопасный мир, прочь от из ослепительного зловещего здания.
Однако эта попытка бегства не осталась без внимания…тучи: она выплеснула разряд молнии розового цвета, распавшейся на ласковых птичек и бабочек, которые стали бить бедняжку-метлу и в итоге обрекли ее в позорный бег обратно к Бабе Яге.
А дети потянулись за розовыми птичками, которые вели их… в камеру, прикрытую улыбающимися мордочками на занавесах, ведущую на самом деле к плетням и ножам.
Элис почувствовала это и швырнула в тучу с розовыми созданиями осколками стекла, непонятным образом покоящиеся на полу.
Туча зарычала и, обернув розовых зверюшек в темных летучих мышей, направилась вместе с ними к детям.
Этого Стив не мог допустить. Он вспомнил, что, между прочим, взял от скуки во время экскурсии по «Детскому миру» невзрачную каменную пепельницу с изображением змей.
И сейчас ему в голову не пришло ничего умнее, как разбить эту пепельницу о пол, запустив ее в тучу, сверкающую глазами и тянущую к детям свои крючковатые куцые крылья.
От этого из пепельницы совершенно неожиданно выползли змеи всех пород и цветов радуги и, грозно шипя, быстро поползи к, никак не ожидавшей этого, Энни.
Она кричала и билась, отмахиваясь от враждебно настроенных к ней ползающих комет, норовящих ужалить, в то время Элис испуганно наблюдала за этим и не знала, куда глаза и ноги девать от этого здания, навевающего в самый неподходящий момент трусость.
Стив мигом заметил ее испуганное лицо и с ужасом наблюдал раскрывшиеся черные двери камеры, норовившие затянуть в них его девушку!
Он, ни слова не говоря, наотмашь плюнул в сторону дверей и те, жалобно заскрипев, растаяли.
А Стив, не теряя ни секунды, поспешил вернуться в главную залу с Элис, чтобы показать ей царящий там хаос: черная туча злорадно сверкала темными молниями, порождающими призраков и теней, которые незамедлительно тянулись к каждому убегающему, чтобы одним только прикосновением обратить его в серую пыль! А само громадное грохочущее создание тьмы спешило жадно поглотить солнце.
Элис внезапно ошеломила догадка: сколько несчастных пленяло это радужное солнце, сколько жаждало прикоснуться к нему.
Вот и она любила под ним загорать, совсем уж сведя с ума Стива своим причудливым загаром, изредка отливающим ….всеми цветами радуги!
Значит, радужное солнце стало частичкой ее, как всякое светило, глупо было надеяться убить его, погасить.
Но легко можно было прервать нить жизни того, кто впитал в себя его лучи.
Она отчаянно взвесила в уме эту мысль и, прежде чем Стив успел обернуться, храбро вышла навстречу туче и сказала:
- Знай, есть живое, светлое солнце!
С этими словами она прыгнула вниз с мерзкого и, казалось, бездонного обрыва.
Стив хотел было ее остановить, но не успел: она уже лежала, почти безжизненная, в куче пыли.
Но, как ни больно было это осознавать ему, подлетевшей Бабе Яге, Элис поступила мужественно, и совсем не зря: радужное солнце резко, точно падающий человек, тоже сорвалось со сказочного небосвода и, ударившись неимоверно об пол, разлетелось на …. сотни кусочков зеркала пыли, которая рассеялась тотчас дуновением ветра.
Вместе с этим обрушился и весь сказочный небосвод, навсегда уступая место настоящему, с теплым искристым Светлым солнцем!
Под лучами солнца туча растаяла и, огласив неимоверным стоном стены «Детского мира", выпустила из себя сотни, счастливых солнцу детей, а потом навек сгинула.
- Ну я еще доберусь до вас, слишком много вкусившие выродки! – злобно орала Энни, труся в свои темные подвалы. – Я еще завоюю мир тучей.
- Ну не спеши, голубушка! – вдруг зычно заметил у нее над ухом Богатырь, который наконец проснулся.
– В начале побудь ты эдак до конца жизни за такое под замком! – философски изрек он и накинул на нее кучу веревок и цепей. А из них хиленькая Энни не имела возможности выбраться. Вскоре зловещую Энни увели полицейские.
- Молодец! – похвалила Богатыря контролирующая бывшую хозяйку с полета Баба Яга и обрадовано предугадала:
- Теперь-то нас не будут считать плохими, и эти бугаи не будут кидать в нас пустыми бутылками, ведь мы действительно хорошие.
Группа студентов, о которых шла речь, оторопело раскрыли рты и зареклись не прикасаться более к спиртному.
- Пойду, уничтожу это безобразие! – решил Богатырь про скопища дисков и оружия, что хранились в подвалах.
- Успеешь! – бросила ему Баба Яга. – Помоги лучше эту бедняжку вытащить из хлама, пока она еще дышит.
С этой установкой она придала метле максимальную скорость и окунулась в недра обрыва.
Стив, стоящий на его краю и все никак не верящий своим глазам, не знал, существует ли после смерти Элис мир.
«А она, бедная, даже не усела попрощаться со мною!» - с горечью думал он. – Видно, она хотела жить, ведь жизнь так ярка… Она желала их спасти и она сделала это!... Благодарю тебя, Элис, но как же я без тебя-то, милая?..»
Он чуть не плакал, не надеясь уже услышать прощанье от чуть живой девушки, которую нескладный Богатырь весьма небрежно положил перед ним на пол (за что, конечно, получил от Бабы Яги).
Стив тихо поблагодарил добрых сказочных созданий за помощь и, кивнув в ответ на их увещания в вечной готовности помочь и пожелания удачи, осторожно чуть толкнул в плечо Элис.
- Очнись, умоляю!.... – чуть не плакал он.
Но девушка, увы, умерла. А насколько она еще юной была, насколько очаровательной.
Поглядев на ее изящную ранку на лбу, Стив с подавленной грустью заметил:
- Прощай, моя любовь! Хотел бы я тебя оживить поцелуем!.... Пусть, за твои дела, ты в Свете получишь покой сполна!... Прощай, Элис!....
Он тихонько поцеловал ее и еле-еле побрел к студентам, поразительно равнодушно вернувшихся к своим привычным забавам.
«Вот несчастье!» - с досадой думал он, оплакивая свою девушку и правильно читая ее последние мысли: - «А ведь ты была права: все беды, пороки – от нас самих!.... Пусть хотя бы они их не имеют - дети…..Они пусть знают, что такое внимание!.... Они так жаждут нашей заботы, любви... Я с удовольствием дам им ее… так, как дал бы ее тебе, Элис!».
Он внезапно понял: дело было не в ведьме Энни, и не в зловещей туче. А в том, что дети все еще отчаянно хотели друга.
И Стив подарил им друга. Он уговорил Бабу Ягу выбраться с Богатырем из подземелья и ухаживать за детьми в «Детском мире», на что те согласились, не колеблясь.
Сам с удовольствием общался с малышами и играл с ними, кормил их и обучал, веселился с ними и гулял до упаду, оставшись жить в здании "Детский мир"…
Здание теперь только радовало его. Радовало счастливым детским смехом, сладким сном ребенка, веселыми перепалками между Бабой Ягой и Богатырем и … самым Светлым небом над всем этим, самыми нежными облаками и теплым солнцем.
Теплым и трогательным, как вечная для него улыбка любви, жизни и Элис!....

[Gazero]

Самая... кремовая история...

1. Преступления Венеры

Кто бы мог подумать, но очаровательная богиня любви и красоты, а точнее - ее статуэтка, совершает такие вещи, о которых и вспомнить жутко...
Но еще более жутко понять, что все ее жертвы задушены...
- Конечно, у нее невидимые руки! - скажите вы сами себе, не представляя, насколько будете правы.
Всякий, кто покупал статуэтку Венеры, наутро оказывался настолько жестко задушенным, что на шее оставались опечатки, синие-синие.
А у статуэтки отрастали руки, человеческие, каждый раз, неодинаковой длины, потом исчезали, необъяснимо.
И вот, однажды, за одной такой статуэткой устроили слежку...

2. Объектив, который... покраснел

Когда часы пробили двенадцать - дверь скрипнула и черные, бесшумные тени прокрались в комнату девочки.
Она спала и не заметила, как ей сунули в руки статуэтку.
После... Объектив покраснел на ней, и ничего не стало видно.
Когда его протерли, осмотрели заснятое, ничего не нашли - только обнимающие статуэтку руки мирно спящей девочки (а человеческие эти останки - их на статуэтке так и не обнаружилось).
Подумали, что это неполадки камеры и решили повторить опыт.
Но каждый раз объектив краснел после того, как успел поймать в углу черные тени, словно кровью был залит - настолько он был мутный и красный, терли, он все краснел, так и покрывая тайной происходящее...

3. Окно-монстр

Как-то, мелкий шалун решил украсть статуэтку, у которой заметил вновь появившиеся человеческие руки.
Он подумал, что легко пролезет через полураспахнутое окно, отнесет ее в милицию, бившуюся над разгадкой этих вещей.
Мальчик залез на раму и приподнял окно - это было огромное, острое стекло, поднимающееся медленно вверх. Ему было очень больно, но любопытство и желание закончить эту жуткую историю прибавляло ему сил.
Однако стекло окна, едва набрав высоту, резко опять приопускалось, оставляя больные порезы на ручках ребенка.
- Глупое стекло, отодвинься! - в сердцах воскликнул мальчик.
И тут, как по волшебству, точно окно услышало его, оно отодвинулось уже быстрее, но опять не полностью.
Мальчик облегченно и быстро полез в него; и тут - раз - огромное стекло, точно лезвие гильотины, молниеносно опустилось полностью назад, раздавив и разрубив его.
Больше мальчика никто не видел.
А через несколько ночей его историю повторили еще несколько людей...

4. Погрустневший клоун

У одного богача, который тоже купил статуэтку, вдруг загрустил клоун на картинке.
Это было видно очень отчетливо - уголки рисованной улыбки стали тянутся вниз, хотя до этого он улыбался, как и положено.
Богач очень удивился и попробовал закрепить утекающую краску своими средствами - не помогло, картинка все текла.
Тогда мужчина позвонил знакомому ученому-химику, чтобы тот помог ему восстановить картинку.
Тот пришел и сказал, что это не краска, а полоски мышц, которые отклеились.
Богач испугался и приказал сжечь картинку.
Наутро он проснулся и увидел, что клоун опять улыбается, абсолютно узким, уродливым и темно-темно красным, неровным ртом.
Он умер от страха, а статуэтка так и осталась с картинкой, вскоре обретя ожерелье-наряд из костей богача...

5. Вкус сладкого

Одна дамочка тем временем купила ко Дню Рождения не только эту статуэтку, но и красивый торт, изображающий озеро с белоснежными кувшинками лилий.
Он показался ей очень сладким, но на следующий день у нее нестерпимо стал болеть зуб.
Дамочка пошла к стоматологу, а он ничего подозрительного не обнаружил, наоборот посоветовал есть сладкое.
Она с удивлением пришла домой и решила съесть еще торт.
Вдруг почувствовала, что лилия во рту стала очень твердой и невкусной.
Она выплюнула ее и увидела, что это кусок ее зуба.
Дамочка так испугалась, что подавилась очень сильно и задохнулась.
А торт так и остался, только у него скоро вместо лилий стали появляться человеческие зубы...

6. В салоне красоты

И все же статуэтки Венеры, иногда поразительно белоснежные, порою - странного кремового цвета, жутким образом продолжали вдруг появляться (и также внезапно исчезать) в самых неожиданных местах.
Так, в один салон красоты, где тоже находилась эта статуэтка, пришла девушка, заказавшая массаж для ног.
Ей сказали, что сначала надо почесать обе ноги.
Девушка удивилась, на противоречить не стала.
Ей чесали на коленях ноги, сначала приятно и слабо, потом все сильнее.
Девушка испугалась и попросила прекратить, но ей продолжали чесать ноги все сильнее, вплоть до ран.
Тогда она закричала и стала звать на помощь, вместе с этим все требуя прекратить чесать ноги.
Но ей продолжали делать это. Никто не знал, что случилось потом с девушкой...

7. Тощий юноша

Один юноша был странно тощий, такой, точно почти живой скелет.
И одевался он очень бедно, и носил при себе один серп.
Все удивлялись и смеялись, спрашивали, зачем ему серп.
Он не отвечал. И куда-то часто исчезал.
Но одна девочка, у которой были очень густые и длинные волосы, не отставала от него и пошла за ним.
Дома у юноши с серпом было полно чего-то мягкого, что висело повсюду - черного, рыжего, светлого, коричневого, серого и даже белого, оно было повсюду, как ковры или одеяла, скатерть для стола, и не сено, и не мех, и не паутина, но что-то такое, что огромной кучей скрывало все предметы.
Сквозь перемешанную кучу этого девочка увидела статуэтку.
Она помнила все приключения, внезапно и столько раз случавшиеся со всеми, кто хоть на метр приближался к статуэтке или тем более, касался ее.
И потому она захотела закричать и убежать.
Но юноша это заметил и пообещал, что отпустит ее, если она забудет, что видела у него статуэтку.
А девочка честно сказала, что вряд ли такое забудет.
Тогда он честно ответил ей, для чего ему серп, и не просто сказал.
Прежде чем она успела крикнуть, он набросился на нее и серпом отрезал ей голову...

8. Проломанный театр

Еще одна статуэтка стояла перед входом в странный театр - вход в него был бесплатный, но никто так и не поделился впечатлениями после него - пропадали навсегда.
Одна девушка по имени Стейси, решила пойти в театр и посмотреть, что там такое.
Сколько ее не останавливали, показывая на статуэтку, она не слушала.
"Кто-то должен остановить того, кто расставляет в городе эту красивую безрукую смерть!" - храбро отвечала она и вошла в театр.
Там была кромешная тьма, кроме лампочек, освещавших большую круглую сцену.
На сцене группа актеров, состоявших из причудливо одетых юношей, девочки и старухи, разыгрывала сцены, которые было смотреть либо омерзительно, либо скучно, либо очень интересно.
И заметила Стейси, что каждый из зрителей, кто кричал: "Прекратите, ужас! Не могу на это смотреть!", слышал со сцены: "Неблагодарный!", вскакивал с кресла, хотел убежать, но не мог - проваливался, безуспешно цепляясь за высокие и ломкие ступени под ним, в пропасть.
Каждый, кто зевал или отворачивался, начинал болтать с соседом от скуки, тоже слышал со сцены: "Скучно тебе?!" - миг, и тоже проваливался.
Каждый, кто смотрел тщательно сцены или из страха, или из вежливости, или ему действительно было интересно, слышал: "Хорош глазеть! Дай отдохнуть!", и тоже проваливался.
Так, тишина стояла жуткая, если не считать сумбура заученных ролей, доносившихся со сцены, редких реплик из зала (и так нечастых, и зрители исчезали, как по команде) Никто не успевал выбраться оттуда...

9. Закрытые глаза - завязанный рот

В этой фантасмагории Стейси только ждала своей очереди, краем надежды на исцеление от злосчастных статуэток и их хозяев, только придумав пробираться отчаянно к сцене и заставить играть актеров, из-за которых расшиблись в неизвестном месте насмерть столько людей.
Она поскользнулась на ступеньке, сейчас же проломившейся, удивительно, что она не привлекла внимание злодеев внизу, продолжавших играть свой бред, ведь она тихонько вскрикнула или хотела вскрикнуть.
Стейси осознала, почему этого не произошло - она ощутила перед своим лицом абсолютную темноту, даже теплую, точно кто-то темным плащом закрыл ей глаза и мягко невидимо завязал рот.
Она обернулась и сквозь сумерки от бликов дальних лампочек разглядела лицо юноши, у которого был зримо он завязан, а глаза которого пристально были обращены к ее, словно хотели поведать что-то...

10. Коварные хозяева статуэток

Ни слова не говоря, он, все также прикрывая девушку свои плащом, бесшумно и быстро повел ее из театра, и только на улице, которая походила на него своим жутковатым гулом и темнотой, снял повязку, сказав очень тихо и серьезно:
- Беги от меня.
Он как раз находился возле статуэтки у входа, не предвещавшей Стейси ничего хорошего.
- Простите... - только и могла сказать она, изумляясь этим словам.
- Я - один из них - серьезно едва не шепотом признался юноша, отчего-то, приближаясь к девушке, снов поднося медленно повязку к своему рту. - Из тех, кто рассылает эти иродовы статуэтки, кто продает торты, а потом собирает в него зубы, кто до дыр чешет ноги и животы, руки в салонах красоты, кто дробит детей стеклом и душит их... - он торопился высказать все, прерывисто дыша и чуть дрожа, - Я один из тех, кто ворует волосы и кровь, ковыряет даже кости у тех, кто сорвался со ступенек этого проклятого театра, кто пугает до смерти, оставляя руки, мышцы на картинах и жаря их...
Видно он ждал, что Стейси убежит, но она тихо и внимательно слушала...

11. "Беги от меня!"

Ночь становилась еще темнее, от ее мрака статуэтка недобро посинела.
- Беги от меня! - едва выговорил, волнуясь, юноша опять, - Я - один из них, кто не оставит от тебя ничего!..
- Почему тогда ты меня спас? - просто спросила она, чуть улыбаясь.
- Я давно за тобой наблюдаю - стеснительно ответил ее собеседник, - ты же тоже приобрела статуэтку, очевидно, желая поймать нас... - он запнулся, потом продолжил с улыбкой - Ну вот ты и поймала его, одного из них, давно, тут даже... Как бы там ни было, я рассказал тебе все, теперь... Беги скорее!
- Ты добрый, мне жаль будет тебя оставлять - призналась Стейси, бесстрашно чуть гладя его по щеке, - Ведь, кто бы ты ни был, ты рассказал такое, за что можешь пострадать... Пойдем со мной, я спрячу тебя от них...

12. Тринадцатое пророчество

В свою очередь она взяла его за руку и повела в сторону здания милиции, к ее приюту, где свидетели в бегах могут быть в безопасности, но тут...
Он не вытерпел и с невнятным шепотом, который донес до нее что-то вроде: "Молю, беги от меня скорее!", резко откинул свою назубную повязку и впился в нее...
Он делал ей совсем не больно, успокаивая и грея дыханием после долгих ночей, убитых ею в поисках склада статуэток, с целью его уничтожения.
Он, при этом, как ни странно, не царапнул ее, ни порезал и не укусил ни на кусочек, не ударил, не бил, не душил, но впивался в нее все сильнее глазами, руками, губами...
Вдруг он упал, успев отвести ее от себя, резко, немного грубо, отчаянно, нехотя - в спину ему выстрелили раскаленной пулей-продолговатым ножом из палки... другой "один них"...

13. Гибель "Нового общества"

Стейси, не в силах произнести ни слова, переводила взгляд с мертвого юноши на них. Это была группка тех же самых актеров, помимо этого была там и "кондитерша" по кличке Зубная Ведьма, и парень с серпом, и Сшитый Мальчик, на которого и взглянуть было страшно, по телу которого, криво сшитому заново были видны следы от стекла окна-палача...
И девочка, с остриженными волосами, с огромной раной на лбу, выставившая разряженную палку.
Видно, или из-за скорби по убитому товарищу, или из-за раздумий по поводу очереди по нападению на девушку, или из-за... безразличия они все не двигались, не прикасаясь ни к умершему, ни к Стейси.
- Чего встали? - огрызнулась девочка с раной на лбу, - теперь она не убежит от нас... Да и этот предатель на черный день сгодится... Его мы разделаем с особой жестокостью, за то, что разбудил тринадцатое пророчество... Верно, "Новое общество"?
Остальные, скорее, по раболепию, закивали и одобрительно зарычали.
- Что за пророчество? - храбро спросила Стейси, пряча слезы по мертвому юноше, бережно уложив его, прикрыв плащом, подальше от злых ее оппонентов - единственного, кто не побоялся раскрыть тайну, кто спас ее, и все это время странно вот так не выполнял приказа...
- Если объяснение избавит твой лобик от морщин мысли, - саркастично отвечала девочка, перезаряжая палку, - Знай, ведь мы не очень любим морщины на коже, они только для супа годятся... - отвлеклась она, хищной улыбкой сверкая неприятным рядом острых зубов, после прибавила: - То, хорошо, я отвечу: тринадцатое пророчество гласит об исполнении самого нежелательного для "Нового общества", если хоть один из нас посмеет прикоснуться к жертве хоть пальцем, не убив ее прежде... А ты думаешь, откуда у нас эти статуэтки Венеры? Да потому, что мы ненавидим ваше общество и его законы, где нужно что-то хорошее, полезное приятное, делать другим, где почти выше всего ставят жизнь, даже если она бесполезна на все взгляды...
Тут она гадко рассмеялась, так, что, Стейси, не из трусливых, ощутила мороз на коже...
- Это такие-то напускные, фальшивые законы, приторные, как крем! - выкрикнула девочка, продолжая, - Вот мы и решили слизнуть его, оставив только начинку, полезную... И не удивляйся, что именно так решили слизнуть... избавиться от еды, не проглотив ее - глупо!
Наслушавшись страшных и несправедливых слов, точно маленькая девочка, Стейси заплакала.
- Ну уж, рыдать! - зло воскликнула девочка, дав знак своей команде нападать. - Будешь плакать - будешь еще более худенькой, невкусненькой... Молчи...
Тут она шагнула и, едва проронив: "Ой-ей!" - исчезла.
Больше девочку не видели.

14. Берегите статуэтку!

Другие, они пробовали подбежать к девушке, но тоже пропадали и больше не возвращались, все до единого.
Изумленная Стейси смотрела в темноту и пыталась понять, что происходит.
Оказывается, статуэтка, что стояла у входа в театр, была крупной ловушкой: если к ней подойти близко, она, при помощи механизма, чуть вдавливалась в землю, открывая люк в пропасть, который потом быстро закрывался.
Но как туда не попала сама девушка?
На этот вопрос ей ответил... милиционер.
- Я действительно знал о том пророчестве, когда они убьют своего, им придет самое "нежеланное" - гибель.
- Но как статуэтка могла их загнать в пропасть? А меня не загнала? И того бедного, что был одним из них, но спас меня? - изумленно спросила Стейси, радостно встречая лучи рассвета в теперь спокойном городе.
- Это единственная магическая статуэтка из всех, что они делали, дабы запутать и заманить людей - ответил полицейский. - Она не тронет добрых людей, тех, кто ценит жизнь.
- Но как же она заколдовалась? - спросила Стейси опять, но тот лишь улыбнулся и потрепал ее по щеке.
- Это секрет. Не бойся, они уже никому не смогут использовать его во вред, ведь за что боролись - на то и напоролись... А сейчас... Иди домой... Да, ту статуэтку, что была ими изготовлена, можешь не выбрасывать (все-таки искусство)...

15. Самая... кремовая история...

Случилась в одном городе, с одной девушкой по имени Стейси.
Девушка очень рада, что люди живут, спокойно радуются жизни, искусству, статуэтками, не опасаясь быть украденными, убитыми и пропавшими навек в руках их, что больше не смогут причинять никому страх, боль и ужас...
Она все еще задумывается, как волшебство проникло в современный миг, в котором...
Ощутила перед своим лицом абсолютную темноту, даже теплую, точно кто-то темным плащом закрыл ей глаза и мягко невидимо завязал рот.
Она обернулась и сквозь сумерки от бликов дальних лампочек разглядела лицо юноши, у которого был зримо он завязан, а глаза которого пристально были обращены к ее, словно хотели поведать что-то...

[Gazero]

Смешинка

Пусть звучит это смешно, зато… действует волшебно!
Чтобы это доказать, не надо далеко ходить…. Например, мне вспомнилась простая история про… обыкновенного мальчика Петю.
Петя был очень серьезным. Он не считал, что естьчто-то стоящее и греющее душу, кроме роботов и технологий, ведь почти целыми днями он сидел дома и конструировал маленьких искусственных человечков иприборы.
А когда он уставал и хотел отвлечься, то включал телевизор, компьютер. Это целые миры, всесильные и фантастические. Они, ввидутого, что были исполнены боевиков, ужасов и грубости, оказывали чудное влияние.
Из-за этого влияния Петя сначала стал совсем серьезными разучился улыбаться и смеяться, критиковал и трезво смотрел на вещи, где можно было и не подходить к вопросу столь сурово….
А потом… мальчик вовсе потерял интерес ко всему, что не касалось боевиков, роботов, приборов и ужасов. Петя только сидел дома,успевал переключать каналы, сайты, менять инструменты и складывать в сундукмаленьких роботов.
Но, к счастью, в один день к нему постучало солнышко.Оно ласково щекотало мальчика лучиками и освещало… мир за пределами монитора ителевизора.
«Оторвись от этого скучного!» - словно шептало оно,ласково трепля Петю за ушко. – Послушай, какие дивные, забавные вещи там происходят… Например: договорился Волчонок с Ежиком о пробежке; кто выиграет –тот возьмет себе теплую норку. Ежик сначала плакал.
А потом подумал: «Волчонок – хвастунишка, он быстрый,но порою такой глупенький… Попробую я отвоевать норку е сколько ногами, сколько умом…. И придумал он: когда пробежка началась, Волчонок ныл и уставал, а Ежиквсе бежал!
Потому, что… помогала Ежику его жена, очень похожая на него, на поворотах сменяющая отдыхающего мужа!... Так и остался хвастливый крепыш-Волчонок ни с чем!... А Ежик и его жена стали в теплой норке поживать да добра наживать!..»
И внезапно, вместе с этой солнечной простой сказкой,вырвался у Пети … самый светлый, самый легкий смех в мире. Каждая его смешинка так преобразила мальчика, что тот с трепетом гулял по лесу, позабыв про мрачныйкомпьютер, ужасы.
Он стал жизнерадостным, общительным ребенком, срадостью заглядывающим под деревья и кустики леса, в надежде встретить Волчонка с Ежиком, которые подарили столь волшебную, солнечную смешинку!..

[luckyd99]

Самая... кремовая история...

1. Преступления Венеры

Кто бы мог подумать, но очаровательная богиня любви и красоты, а точнее - ее статуэтка, совершает такие вещи, о которых и вспомнить жутко...
Но еще более жутко понять, что все ее жертвы задушены...
- Конечно, у нее невидимые руки! - скажите вы сами себе, не представляя, насколько будете правы.
Всякий, кто покупал статуэтку Венеры, наутро оказывался настолько жестко задушенным, что на шее оставались опечатки, синие-синие.
А у статуэтки отрастали руки, человеческие, каждый раз, неодинаковой длины, потом исчезали, необъяснимо.
И вот, однажды, за одной такой статуэткой устроили слежку...

2. Объектив, который... покраснел

Когда часы пробили двенадцать - дверь скрипнула и черные, бесшумные тени прокрались в комнату девочки.
Она спала и не заметила, как ей сунули в руки статуэтку.
После... Объектив покраснел на ней, и ничего не стало видно.
Когда его протерли, осмотрели заснятое, ничего не нашли - только обнимающие статуэтку руки мирно спящей девочки (а человеческие эти останки - их на статуэтке так и не обнаружилось).
Подумали, что это неполадки камеры и решили повторить опыт.
Но каждый раз объектив краснел после того, как успел поймать в углу черные тени, словно кровью был залит - настолько он был мутный и красный, терли, он все краснел, так и покрывая тайной происходящее...

3. Окно-монстр

Как-то, мелкий шалун решил украсть статуэтку, у которой заметил вновь появившиеся человеческие руки.
Он подумал, что легко пролезет через полураспахнутое окно, отнесет ее в милицию, бившуюся над разгадкой этих вещей.
Мальчик залез на раму и приподнял окно - это было огромное, острое стекло, поднимающееся медленно вверх. Ему было очень больно, но любопытство и желание закончить эту жуткую историю прибавляло ему сил.
Однако стекло окна, едва набрав высоту, резко опять приопускалось, оставляя больные порезы на ручках ребенка.
- Глупое стекло, отодвинься! - в сердцах воскликнул мальчик.
И тут, как по волшебству, точно окно услышало его, оно отодвинулось уже быстрее, но опять не полностью.
Мальчик облегченно и быстро полез в него; и тут - раз - огромное стекло, точно лезвие гильотины, молниеносно опустилось полностью назад, раздавив и разрубив его.
Больше мальчика никто не видел.
А через несколько ночей его историю повторили еще несколько людей...

4. Погрустневший клоун

У одного богача, который тоже купил статуэтку, вдруг загрустил клоун на картинке.
Это было видно очень отчетливо - уголки рисованной улыбки стали тянутся вниз, хотя до этого он улыбался, как и положено.
Богач очень удивился и попробовал закрепить утекающую краску своими средствами - не помогло, картинка все текла.
Тогда мужчина позвонил знакомому ученому-химику, чтобы тот помог ему восстановить картинку.
Тот пришел и сказал, что это не краска, а полоски мышц, которые отклеились.
Богач испугался и приказал сжечь картинку.
Наутро он проснулся и увидел, что клоун опять улыбается, абсолютно узким, уродливым и темно-темно красным, неровным ртом.
Он умер от страха, а статуэтка так и осталась с картинкой, вскоре обретя ожерелье-наряд из костей богача...

5. Вкус сладкого

Одна дамочка тем временем купила ко Дню Рождения не только эту статуэтку, но и красивый торт, изображающий озеро с белоснежными кувшинками лилий.
Он показался ей очень сладким, но на следующий день у нее нестерпимо стал болеть зуб.
Дамочка пошла к стоматологу, а он ничего подозрительного не обнаружил, наоборот посоветовал есть сладкое.
Она с удивлением пришла домой и решила съесть еще торт.
Вдруг почувствовала, что лилия во рту стала очень твердой и невкусной.
Она выплюнула ее и увидела, что это кусок ее зуба.
Дамочка так испугалась, что подавилась очень сильно и задохнулась.
А торт так и остался, только у него скоро вместо лилий стали появляться человеческие зубы...

6. В салоне красоты

И все же статуэтки Венеры, иногда поразительно белоснежные, порою - странного кремового цвета, жутким образом продолжали вдруг появляться (и также внезапно исчезать) в самых неожиданных местах.
Так, в один салон красоты, где тоже находилась эта статуэтка, пришла девушка, заказавшая массаж для ног.
Ей сказали, что сначала надо почесать обе ноги.
Девушка удивилась, на противоречить не стала.
Ей чесали на коленях ноги, сначала приятно и слабо, потом все сильнее.
Девушка испугалась и попросила прекратить, но ей продолжали чесать ноги все сильнее, вплоть до ран.
Тогда она закричала и стала звать на помощь, вместе с этим все требуя прекратить чесать ноги.
Но ей продолжали делать это. Никто не знал, что случилось потом с девушкой...

7. Тощий юноша

Один юноша был странно тощий, такой, точно почти живой скелет.
И одевался он очень бедно, и носил при себе один серп.
Все удивлялись и смеялись, спрашивали, зачем ему серп.
Он не отвечал. И куда-то часто исчезал.
Но одна девочка, у которой были очень густые и длинные волосы, не отставала от него и пошла за ним.
Дома у юноши с серпом было полно чего-то мягкого, что висело повсюду - черного, рыжего, светлого, коричневого, серого и даже белого, оно было повсюду, как ковры или одеяла, скатерть для стола, и не сено, и не мех, и не паутина, но что-то такое, что огромной кучей скрывало все предметы.
Сквозь перемешанную кучу этого девочка увидела статуэтку.
Она помнила все приключения, внезапно и столько раз случавшиеся со всеми, кто хоть на метр приближался к статуэтке или тем более, касался ее.
И потому она захотела закричать и убежать.
Но юноша это заметил и пообещал, что отпустит ее, если она забудет, что видела у него статуэтку.
А девочка честно сказала, что вряд ли такое забудет.
Тогда он честно ответил ей, для чего ему серп, и не просто сказал.
Прежде чем она успела крикнуть, он набросился на нее и серпом отрезал ей голову...

8. Проломанный театр

Еще одна статуэтка стояла перед входом в странный театр - вход в него был бесплатный, но никто так и не поделился впечатлениями после него - пропадали навсегда.
Одна девушка по имени Стейси, решила пойти в театр и посмотреть, что там такое.
Сколько ее не останавливали, показывая на статуэтку, она не слушала.
"Кто-то должен остановить того, кто расставляет в городе эту красивую безрукую смерть!" - храбро отвечала она и вошла в театр.
Там была кромешная тьма, кроме лампочек, освещавших большую круглую сцену.
На сцене группа актеров, состоявших из причудливо одетых юношей, девочки и старухи, разыгрывала сцены, которые было смотреть либо омерзительно, либо скучно, либо очень интересно.
И заметила Стейси, что каждый из зрителей, кто кричал: "Прекратите, ужас! Не могу на это смотреть!", слышал со сцены: "Неблагодарный!", вскакивал с кресла, хотел убежать, но не мог - проваливался, безуспешно цепляясь за высокие и ломкие ступени под ним, в пропасть.
Каждый, кто зевал или отворачивался, начинал болтать с соседом от скуки, тоже слышал со сцены: "Скучно тебе?!" - миг, и тоже проваливался.
Каждый, кто смотрел тщательно сцены или из страха, или из вежливости, или ему действительно было интересно, слышал: "Хорош глазеть! Дай отдохнуть!", и тоже проваливался.
Так, тишина стояла жуткая, если не считать сумбура заученных ролей, доносившихся со сцены, редких реплик из зала (и так нечастых, и зрители исчезали, как по команде) Никто не успевал выбраться оттуда...

9. Закрытые глаза - завязанный рот

В этой фантасмагории Стейси только ждала своей очереди, краем надежды на исцеление от злосчастных статуэток и их хозяев, только придумав пробираться отчаянно к сцене и заставить играть актеров, из-за которых расшиблись в неизвестном месте насмерть столько людей.
Она поскользнулась на ступеньке, сейчас же проломившейся, удивительно, что она не привлекла внимание злодеев внизу, продолжавших играть свой бред, ведь она тихонько вскрикнула или хотела вскрикнуть.
Стейси осознала, почему этого не произошло - она ощутила перед своим лицом абсолютную темноту, даже теплую, точно кто-то темным плащом закрыл ей глаза и мягко невидимо завязал рот.
Она обернулась и сквозь сумерки от бликов дальних лампочек разглядела лицо юноши, у которого был зримо он завязан, а глаза которого пристально были обращены к ее, словно хотели поведать что-то...

10. Коварные хозяева статуэток

Ни слова не говоря, он, все также прикрывая девушку свои плащом, бесшумно и быстро повел ее из театра, и только на улице, которая походила на него своим жутковатым гулом и темнотой, снял повязку, сказав очень тихо и серьезно:
- Беги от меня.
Он как раз находился возле статуэтки у входа, не предвещавшей Стейси ничего хорошего.
- Простите... - только и могла сказать она, изумляясь этим словам.
- Я - один из них - серьезно едва не шепотом признался юноша, отчего-то, приближаясь к девушке, снов поднося медленно повязку к своему рту. - Из тех, кто рассылает эти иродовы статуэтки, кто продает торты, а потом собирает в него зубы, кто до дыр чешет ноги и животы, руки в салонах красоты, кто дробит детей стеклом и душит их... - он торопился высказать все, прерывисто дыша и чуть дрожа, - Я один из тех, кто ворует волосы и кровь, ковыряет даже кости у тех, кто сорвался со ступенек этого проклятого театра, кто пугает до смерти, оставляя руки, мышцы на картинах и жаря их...
Видно он ждал, что Стейси убежит, но она тихо и внимательно слушала...

11. "Беги от меня!"

Ночь становилась еще темнее, от ее мрака статуэтка недобро посинела.
- Беги от меня! - едва выговорил, волнуясь, юноша опять, - Я - один из них, кто не оставит от тебя ничего!..
- Почему тогда ты меня спас? - просто спросила она, чуть улыбаясь.
- Я давно за тобой наблюдаю - стеснительно ответил ее собеседник, - ты же тоже приобрела статуэтку, очевидно, желая поймать нас... - он запнулся, потом продолжил с улыбкой - Ну вот ты и поймала его, одного из них, давно, тут даже... Как бы там ни было, я рассказал тебе все, теперь... Беги скорее!
- Ты добрый, мне жаль будет тебя оставлять - призналась Стейси, бесстрашно чуть гладя его по щеке, - Ведь, кто бы ты ни был, ты рассказал такое, за что можешь пострадать... Пойдем со мной, я спрячу тебя от них...

12. Тринадцатое пророчество

В свою очередь она взяла его за руку и повела в сторону здания милиции, к ее приюту, где свидетели в бегах могут быть в безопасности, но тут...
Он не вытерпел и с невнятным шепотом, который донес до нее что-то вроде: "Молю, беги от меня скорее!", резко откинул свою назубную повязку и впился в нее...
Он делал ей совсем не больно, успокаивая и грея дыханием после долгих ночей, убитых ею в поисках склада статуэток, с целью его уничтожения.
Он, при этом, как ни странно, не царапнул ее, ни порезал и не укусил ни на кусочек, не ударил, не бил, не душил, но впивался в нее все сильнее глазами, руками, губами...
Вдруг он упал, успев отвести ее от себя, резко, немного грубо, отчаянно, нехотя - в спину ему выстрелили раскаленной пулей-продолговатым ножом из палки... другой "один них"...

13. Гибель "Нового общества"

Стейси, не в силах произнести ни слова, переводила взгляд с мертвого юноши на них. Это была группка тех же самых актеров, помимо этого была там и "кондитерша" по кличке Зубная Ведьма, и парень с серпом, и Сшитый Мальчик, на которого и взглянуть было страшно, по телу которого, криво сшитому заново были видны следы от стекла окна-палача...
И девочка, с остриженными волосами, с огромной раной на лбу, выставившая разряженную палку.
Видно, или из-за скорби по убитому товарищу, или из-за раздумий по поводу очереди по нападению на девушку, или из-за... безразличия они все не двигались, не прикасаясь ни к умершему, ни к Стейси.
- Чего встали? - огрызнулась девочка с раной на лбу, - теперь она не убежит от нас... Да и этот предатель на черный день сгодится... Его мы разделаем с особой жестокостью, за то, что разбудил тринадцатое пророчество... Верно, "Новое общество"?
Остальные, скорее, по раболепию, закивали и одобрительно зарычали.
- Что за пророчество? - храбро спросила Стейси, пряча слезы по мертвому юноше, бережно уложив его, прикрыв плащом, подальше от злых ее оппонентов - единственного, кто не побоялся раскрыть тайну, кто спас ее, и все это время странно вот так не выполнял приказа...
- Если объяснение избавит твой лобик от морщин мысли, - саркастично отвечала девочка, перезаряжая палку, - Знай, ведь мы не очень любим морщины на коже, они только для супа годятся... - отвлеклась она, хищной улыбкой сверкая неприятным рядом острых зубов, после прибавила: - То, хорошо, я отвечу: тринадцатое пророчество гласит об исполнении самого нежелательного для "Нового общества", если хоть один из нас посмеет прикоснуться к жертве хоть пальцем, не убив ее прежде... А ты думаешь, откуда у нас эти статуэтки Венеры? Да потому, что мы ненавидим ваше общество и его законы, где нужно что-то хорошее, полезное приятное, делать другим, где почти выше всего ставят жизнь, даже если она бесполезна на все взгляды...
Тут она гадко рассмеялась, так, что, Стейси, не из трусливых, ощутила мороз на коже...
- Это такие-то напускные, фальшивые законы, приторные, как крем! - выкрикнула девочка, продолжая, - Вот мы и решили слизнуть его, оставив только начинку, полезную... И не удивляйся, что именно так решили слизнуть... избавиться от еды, не проглотив ее - глупо!
Наслушавшись страшных и несправедливых слов, точно маленькая девочка, Стейси заплакала.
- Ну уж, рыдать! - зло воскликнула девочка, дав знак своей команде нападать. - Будешь плакать - будешь еще более худенькой, невкусненькой... Молчи...
Тут она шагнула и, едва проронив: "Ой-ей!" - исчезла.
Больше девочку не видели.

14. Берегите статуэтку!

Другие, они пробовали подбежать к девушке, но тоже пропадали и больше не возвращались, все до единого.
Изумленная Стейси смотрела в темноту и пыталась понять, что происходит.
Оказывается, статуэтка, что стояла у входа в театр, была крупной ловушкой: если к ней подойти близко, она, при помощи механизма, чуть вдавливалась в землю, открывая люк в пропасть, который потом быстро закрывался.
Но как туда не попала сама девушка?
На этот вопрос ей ответил... милиционер.
- Я действительно знал о том пророчестве, когда они убьют своего, им придет самое "нежеланное" - гибель.
- Но как статуэтка могла их загнать в пропасть? А меня не загнала? И того бедного, что был одним из них, но спас меня? - изумленно спросила Стейси, радостно встречая лучи рассвета в теперь спокойном городе.
- Это единственная магическая статуэтка из всех, что они делали, дабы запутать и заманить людей - ответил полицейский. - Она не тронет добрых людей, тех, кто ценит жизнь.
- Но как же она заколдовалась? - спросила Стейси опять, но тот лишь улыбнулся и потрепал ее по щеке.
- Это секрет. Не бойся, они уже никому не смогут использовать его во вред, ведь за что боролись - на то и напоролись... А сейчас... Иди домой... Да, ту статуэтку, что была ими изготовлена, можешь не выбрасывать (все-таки искусство)...

15. Самая... кремовая история...

Случилась в одном городе, с одной девушкой по имени Стейси.
Девушка очень рада, что люди живут, спокойно радуются жизни, искусству, статуэтками, не опасаясь быть украденными, убитыми и пропавшими навек в руках их, что больше не смогут причинять никому страх, боль и ужас...
Она все еще задумывается, как волшебство проникло в современный миг, в котором...
Ощутила перед своим лицом абсолютную темноту, даже теплую, точно кто-то темным плащом закрыл ей глаза и мягко невидимо завязал рот.
Она обернулась и сквозь сумерки от бликов дальних лампочек разглядела лицо юноши, у которого был зримо он завязан, а глаза которого пристально были обращены к ее, словно хотели поведать что-то...

По настоящему мрачно и страшно.Хороший образец ужасов.

[Gazero]

Спасибо, я к этому жанру редко обращаюсь)))
ПС рада, что понравилось, буду стараться

[Gazero]

Колосс смекалки...
- Кто это?
(Или - "Где Выход?")

Знаете, иногда... Выход может затаиться в белоснежных перинах...
Заоблачного, широко известного, но Секретного Правительства - Олимпа!
Да, того самого, где сила и ум помогают стать богом, а потомки последних сейчас, в далеком Загадке-Будущем, летают на кораблях по Тайне-Космосу и сражаются за Знания, Мир и Благо.
И там же, да-да, в Светлом Парфеноне миллионы братьев-сестер богов и божеств ночи-дни создают и контролируют сами, для всех, кушая райские плоды апельсинов и запивая чистейшим медом, оставляя на недра воздуха, воды, земли, огня...

Северу (викингам-галлам, скандинавам) - Грозного Бурри и хитреца-Локки, добряка-Дагду и мстительную Повелительницу фантомов и луны - Морриган, чащобу друидов и Чашу бардов с Брагой, Фрею и Пурри, Тора с Великим Одином.
Утонченному востоку - прелестную, вечно юную и добрую Сургаи (девушку-журавля), романтичного Йетти, Галлаго, Индри, Превращенного крестьянина, Наказанного Мандарина, Тигра Звезды, Дракона, Янки, Данке, Тоскливый крик и полет Ладе, долгожителя-солце-яка, мумию и Сфинкса, Сета и Омона Ра, Божественный Лотос, Будду и Летающие Мечи Самурая, незримое пение гейши.
Рыцарскому нраву Запада - мятущихся русалок, фей, водяных, леших, Верли-Око, кикимор, Пане Аркана, Ведьму Аггу, Бабу Ягу, Кощея Бессмертного, Змея Горыныча, Тридцати трех Богатырей и Ученого кота…
Йоррика, пылких инкубов и преданных гриммов, Тень Гамлета, Кентервильского Призрака, мистический портрет и влюбленного нищего…
Раппунцель и гнома-Пенкернора, пряничный домик и хрусталь Любви, Ланцелота, пещеру Мерлина, Меч Короля Артура, светила, светлячков, малышей-привидений и горгулий и Самый Светлый в мире Лес с кротким единорогом и грифоном, вампира с оборотнем, неугасающие костры…
Безвинно убиенных и несмолкающий топот копыт коня Девы Облака и платочек Прекрасной Дамы, Колодец Раскрытой Тайны Алисы, неунывающего Дон Кихота.
Ну а еще одному местечку - послушных джиннов, лучезарного Скарабея, Птицу Рурх и Синдбада-Морехода, Суламифь и Бесконечность Ночей Сказки, Ковер-Птицу Дария и рев храброго слона Ганнибала...
Краснокожие бессмертные войны и неусыпные таммагаки, затонувший вигвам и...
Дождь, со снегом и Северным сиянием, Земли Обещаний...
Копье шамана и рык льва в тумане саванны, амулет и Кокосы Счастья, Алмазы и Жемчуг Везения, Неуловимый Крокодил.
И - проказниц-мартышек Ханумана, Пурришу, Пленительный танец звезд и Шахмат Неба, Сторукого Шиву, Равви и Рамаяне, Кедр и нежный точно закат пера розового павлина, пестрого соловья и кукушку, Вишну и Ганеше, Безмерность Жизни и Чувства, Мысли...

Именно она разгадала головоломку, над которой Зевс только покряхтел-покряхтел и... шандарахнул молнией сатира, подающего ему нектар, а…
Добродушный Посейдон - плюнул в бескрайние глубины Тезисса и уплыл на своей колеснице из дельфинов к моржам-касаткам; что и говорить о…
Труженике Марсе - рассердился и только его и видели - новые земли пошел для любимого народа, капризной Фемиды с Нике, добывать.
И только в глубине Тартара, где ленивцы-Циклопы сторожат Сизифа и Нарцисса с Пигмалионом, а кроткий кроха-Церберр скучающе ловит крошечным ротиком…
Пролетающих Мойрр, иногда гоняясь за своими пятью, светящимися разными цветами, хвостиками, вопросительно покусывая и ворча на них черными, как ночь, усиками, лая на пробегающих Эринний и Гарпий...
Где Пандолла, хоть убей, держится обеими руками за сундук с Пророчеством и Фатумом, того и гляди, упадет в недра, постоянно рушащихся, а потом собирающихся, ступеней и моста, дуясь на лодочника Харона, что…
Костлявой, высохшей рукой тыкал подолы ее туники и накидки... шваброй, тщетно пытаясь смахнуть пыль с сундука и под ним...
Где возлюбленная, молодого и своенравного незлобивого, но порою сурового, Аида - тихая красавица Персефонея, скромно укутавшись в…
Закрытое мрачное платье и плащ с капюшоном, вновь обходит лабиринты своей Безмерной Империи, с силой иногда постукивая длинным жезлом с наконечником в форме черной луны с белой-белой звездой по огромным зеркалам: за одним из них...
Нежилось Золотое Руно, за другим - дремала Эхо, за третьим - Все двенадцать Муз, в первом - монстры ужаса, боли, пороков, страха, смерти, во втором - приятные нимфочки и дриады, купидончики и аммурчики любви, радости, счастья, здоровья, добра, жизни, покоя и согласия...
Раз-зеркало - все порывается улететь к солнцу Икар, два-зеркало - тоскует о Медее Ясон у разбитого Арго, еще-его стеклянная гладь - грустит о Цирцее Минотавр, и вновь-его блестящая грань - жадно и с трепетом ловит дыхание Тучи Кентавр...
Снова-оно - плывет, мимо Сирен и Медузы-Горгоны смелый и соскучившийся по Итаке, своему сыну Теллемасию и любимой Пенелопе, Одиссей; и-зеркало - утонет в водах Летте Троянский Конь, Ахиллес, вкусивший Яблоко Раздора, и - Мидас, пресытившийся золотом и дерзновенно разрубивший Гордиев Узел; да...
В одном зеркале... Все кокетливо моргает глазками Карлик Весперро; надеясь лестью пленить верную и разумную Персефонею и, покорив ее себе, самому овладеть властью и Землями-Сокровищами Аида, Посейдона, самого Зевса и далее - еще Одного,... Благовейного... Света, под...
Чьим, кротко голубиным крылом и, Агнцовым, Добрым, Любящим и Милостивым, терпеливым, Оком держится все Галактики, Системы, Планеты, Миры и Народы, Олимп и Все его помощники Востока, Севера, Юга, Запада!...
Весперро уже пробовал один раз покорить мир, выпытав у древней бабки-колдуньи секрет вечной молодости и жизни, силы, расти и крепнуть, да так, чтобы никто не смог сопротивляться ему, а после...
Узнав вожделенную тайну, жестокий и самовлюбленный Карлик превратил свою наставницу в божью коровку и, без угрызений совести, раздавил ее, а далее - отправился покорять преизвестное "Седьмое Королевство", где...
Незамедлительно принялся льстить Королю, Королеве и всячески, безответно, добиваться Чувства у их прекрасной стеснительной дочери - Принцессы Леи, у которой уже был жених - Цирюльник, простой, но готовый ради своей невесты на все.
Многие месяцы пробовал всеми осторожными да гладкими способами добиться взаимности у Леи Весперро, но жадность и алчность с тщеславием скоропостижно продиктовали ему заточить Короля и его супругу в темницу и, под страхом смерти, готовиться к свадьбе с ним Принцессе, а так же всячески не пускать и мучить ее жениха, чтобы все воины всех стран изгнали его из Королевства, подчинившись одному Карлику.
А тот лишь хвастался перед своими друзьями и родными роскошной будущей женой, богатствами, оригинальными и обильными, каких не имел и сам Вождь Филинов или Влад Цеппеш, докучая и терзая Лею своими капризами.
Однако, в один прекрасный день, сам... Аид и его ненаглядная, единственная и бесценная Персефонея, увидели ее муки, в очередной раз посаженной в тесный подвал, рядом с ее подругами - Крыской в Ботфортах и Говорящей Бленни, прикованной цепями к уродливому дереву, оставляя красивой, тонкой и беззащитной бедняжке совсем мало света, воздуха и еды с водой; пока Карлик нагло хвастался кельтам-варягам и египтянам с китайскими вельможами и индийскими султанами-шахами, и...
Попросил Аид о помощи, очень аккуратно, мягко и смиренно, у... Одного, Вечно Заботливого и Понимающего, Мудрого; пока его половинка, хрупкими и фарфоровой белизны пальчиками освобождала изнеможенную Лею, угощая ее нектаром и молоком; не обращая внимания, а лишь закрывая ее собой от...
Вернувшегося Весперро, принявшегося усердно рвать и метать, грозиться властью и связями, но лишь он увидел Аида, в руках у которого возник такой же жезл, как и у Персефонеи, задрожал, забелел, зашатался и стал плаксиво, наигранно и быстро просить пощады; не зная, что...
Во все времена Рок будет, неизбежным и справедливым - бог Тартара, ни слова ни говоря, лишь заслонил собою свою подругу и Принцессу с ее друзьями, сорвал со стены подвала зеркало и с усилием треснул по нему жезлом.
Из зеркала резво выскочил малышка-Церберр, который вдруг завилял всеми хвостиками и запищал от радости, припадая на передние лапки, подпрыгивая от счастья, облизывая руку…
Хозяина и хозяйки с Принцессиной, мокрым язычком и прохладным, мокрым носиком, подставляя смышленые ушки и глазки с грудкой для ласки, преданно присев на корточки и, переминаясь с лапки на лапку, ожидая команды, с недоверием косясь и рыча на Весперро.
"Фас!!..." - отчеканил Аид, еще больше выступая вперед и сильнее ударяя по зеркалу – внимательный, добронравный щенок залаял, оскалил изящные зубки, зацарапался, неприятно покусывая Карлика за штанину и прыгая со всем старанием на него, ударяя больно лапками.
А противник его... не заметил, как снова стал лилиппутным карликом, а мощная и твердая в своих мнениях и решениях ладонь Хозяина Иных Миров прихлопнула его в миг, как назойливую и паршивую мушку, а душонка Весперро тотчас отправилась в самое плотное, самое стойкое и загрязненное, душное зеркало...

А, скажу Вам по секрету, подлый Карлик, мягкий душою и сердцем Аид, очаровательная Персефонея, потешный малыш-Церберр, Лея, Король и, впрочем, сам Зевс - не Колосс смекалки...
И выход не в угрюмых и манящих порою, глупо и задумчиво, покоях Тартара, а у Чистого Ручейка Глаз...
Одного,... Благословенного... Будто Хранителя Света, под...
Чьим, кротко голубиным крылом и, Агнцовым, Добрым, Любящим и Милостивым, терпеливым, Спасительным Оком будут держаться все Галактики, Миры и Народы, Небо и Все Его помощники!...
Знаете, иногда...
Выход может затаиться у...
Врат в Наш Общий Дом, Его...
Бесконечно-Прекрасный и Святой Мир, в...
В белоснежных перинах...

[Gazero]

Delirium…

...Шаги его уже тихо приближались, не предвещая ничего доброго. Замок еще чутко спал, сонно играясь огоньками канделябров, а мрак на цыпочках уж поблескивал пронзительным лезвием не то молний, не то...
Его рыка, редкого, но пробирающего до мурашек своей мистической густотой; бродящей гулко по тусклым лабиринтам коридоров и лестниц.
На миг стало тоскливо и захотелось спрятаться от этого, от проносящихся светящихся силуэтов и листьев теней, которых в помине не было - то виднелись отголоски того, из чьего выреза бедного пиджака когда-то, оптимистично и робко, выглядывала вылитая буковка "И"...
Замок, словно, совсем привык к ней, к его внимательному взгляду темных глаз, очень странно теперь скрывающихся за высоким воротом и складками буквально бескрайнего плаща.
Один раз закат ослепительно дернул ворот и открыл их, злорадно усмехаясь и отворачиваясь на мольбы и почти призрачную дрожь их хозяина. Снова проносятся мигом игра паутинок тумана, стрелки предупредительно шипят и... вдруг оглушают едва слышным, чуть ли не колокольным, звоном - он долго и безмолвно кричал, зовя кого-нибудь, кто бы успокоил, утешил, сорвав с потолочных роскошных цепей и кинув во тьму алмазные решетки его ядовито-золотой темницы.
Она же только кривляется скрипящих хрипло покачиванием, пробуждая от сна быстрые, живенькие ручки, глазки, хитро-безразличную улыбку...
Огромного, медленного порождения, уверенно преследовавшего его, терзая воспоминаниями о маленькой, дивной Сказке, смешно и неумело прятавшейся от него за дождем вымысла дел, шороха темноты и... поругиваниями добродушного, но обремененного домашними хлопотами, друга - малыша-слуги.
Сейчас - ночь, тормошащая перепугано всех и приказывающая малышу чутко ходить по замку: порождение не желало покидать его мерцающий полумрак. Решительно маленькие шаги приближаются к нему, таинственно покачивающемуся в сыром воздухе, стеснительно теребящему бескрайние рукава и капюшон пречерного одеяния, как будто, ожидающему его; и обнаруживают...
Знакомый ласково-печальный взгляд, преданно ожидающего возможности вновь почувствовать хоть на миг благовейные радужные искорки голоса неповторимой Сказки. А угрюмый замок чинно и упрямо шествует по кругу своих забот, нахмурившись и обязав ее, такую хрупкую и неповторимо-трогательную таять в водовороте серости скупого и жестокого царапания... когтей, страшного черной сединой, заката; того самого, из-за которого его пленило жуткое темное порождение...
И его, трепетавшее при одном вспоминании о Сказке, лицо исказила на четверть, как кусок мерзко-черной повязки, тьма; нагло и победоносно чиркнув по его брови жгучей, так и не зажившей, раной.
Малыш опускает руки, самоотверженно приготовившиеся стукнуть метлой, притихло провожая глазами смущенно-тепло удаляющееся в причудливые лунные узоры углов, высокое, фантасмагорически удивительное, порождение, под булавкой-буковкой которого навсегда уносились удивленно-робкие, чудные глаза Сказки...

[Gazero]

Неушедший закат

Он – в нашем окне, чрезвычайно красив уходящими красками дня. Но, порою, в заботах и мечтах мы не оборачиваемся на него, а стоит взглянуть – и понять, что небо, теперь отливающее розовыми и фиолетовыми прекрасными тенями, когда-то было черным…
Не от древности и усталости терпеть шум и время от времени проплывающую глупость; а от дыма фабрик, чем-то очень быстро пленивших королевские дворы и, с их милости, процветавшие по всем странам.
Они смаковали удобство от карет, над которыми уже не потели месяцами группа кузнецов, от платьев, от которых не слепли глаза у коллектива портных. И краски искусства оттеняли теперь каким-то… химическим цветом; и мысль человека как-то странно и… торжественно облекалась в четкую печатную статую, для воздвижения которой требовались, не месяцы упорного труда рассуждений, а… считанные минуты, и порою – секунды!
А кто, как ни короли, знали в них толк. Драгоценных секунд, по их мнению, было достаточно, чтобы успеть напустить туман на важных заморских гостей, укрыться хитростью и ослепительным блеском жемчугов от недовольства крестьян и простых жителей; провести насыщенно день и ночь, присвоить себе модную собаку, платье, … невесту.
- Но мы не можем взять в невестки простолюдинку! – сокрушались король и королева, глядя как их упитанный, капризно надувший губы, сын снова отвернулся и упрямо глядел в окно. – Это же опозорит нас перед другими королевствами!...
- Я не хочу ничего и слушать! – раздраженно крикнуло на отца и мать Их раздраженное Высочество. – Либо в ближайший срок она поселится во дворце и вскоре выйдет за меня замуж, либо… Я снова убегу к помешанным разбойникам!... Решайте сами, да побыстрее!
С этими словами принц нервно вскочил и, ни слова не говоря, направился к себе в покои; а король с королевою вздрогнули – только недавно они сходили с ума от горя и разыскивали безуспешно сына месяцами, после – в ногах валялись у шайки бандитов, вымаливая вернуть его у разбойников, славившихся неуравновешенно-опасным нравом.
Они готовы были снова отсылать своих лучших стражников и гонцов, лучшие сокровища в качестве подарка новой семье, терпеть все унижения со стороны других королевств ради выполнения желания сына и его безопасности; и вот снова…
Стучат копыта усталых до безразличия лошадей, несущих массивную карету с… маленькими железными человечками, смешными железными нитками и стеклянными огромными каплями. Все это ужасно пугало Жанну: она ощущала, что железные человечки дело рук машины и какого-то нехорошего, черного желания общества освободиться от привычного.
Совсем обычным делом было и то, что по-прежнему разгуливали, едва ли не перещеголивая солнце, придворные дамы, играя напыщенно веерами, и не мигающе красуясь перед… крепкими, немного лоснящимися от душной модной одежды, аристократами, чинно хвастающими новыми оружиями и ленивыми конями.
А за их громким гарцеванием было едва, но щемяще видно, как скулят побитые собаки и тихонько ежащиеся от холода коты с липкой шерстью, бегают едва заметно тощие и беспрестанно вздрагивающие от голода и болезней крысы, голуби, вороны.
Они-то знают, что такое свалка успевших забыться завтра напитков, булочек и статуэток! Кому, как не им, известно тихо, что когда-то неуклюжие слепые черви поселятся на потускневших жемчугах, а комки грязи после дождя в один день покроют блестящие монеты.
И эти деньги, потресканные и ржавые, испачканные и тусклые, мелкие, вышедшие из моды, старательно отыскивали в хламе и пыли улиц нищие. Как все же больно было Жанне наблюдать их дрожащие движения рук, изъеденных комарами и ранами, синяками и язвами, их помутневшие, от едва заметного солнца лучин, глаза, с ужасом осознающие приближающиеся…безразличие к ним, даже к слезам, незаметно капающим после очередного гордого отказа в милости кривляющихся вельмож и удрученного вида рабочих фабрик!
Само слово «их работа» теперь звучало для Жанны ужасающе: это было не по-доброму – стык королей, нищих и рабочих, это означало перемену, может даже – темное небо, все неумолимо затягивающееся тучами… Вот и первые капли – вдали настырно зазвучал хохот аристократии, неподалеку пугающе доносилось эхо колоколов фабрик, а совсем рядом – чья-то теплая и щемящая дрожь.
Жанна тотчас поспешила на ее скромный зов, столь светлый среди пустых толпою улиц застывшего города, жадного до нового. Она увидела хромого старика с белоснежной сединой и глубокими порезами по лицу. Он, не имея почти одежды, робко жался к какой-то, в голос подвывающей от душащего безразличия вокруг, дворняге.
Она радушно завиляла хвостиком, почуяв живую душу – Жанна быстренько и незаметно побежала в дом, чтобы не разбудить старика, после - выбежала с теплым полотенцем и большим куском пирога, который немедленно был разделен на две части. Одна была ласково кинута дворняге, вторая украдкой уже покоилась в руках старика, когда Жанна хотела пойти к себе в дом, от накатывающей сырости погоды и обещания вышить сорочку для кузины, которой короли, под предлогом «милостиво наказания за возмутительную роскошь в быту трудящейся» парализовали руки.
Они, старческие, сухие и тонкие, внезапно поняли – есть еще кто-то, кому не безразлична чужая жизнь. И он – такой юный, заботливый, такой чудной и… милый, теперь снова запирает неряшливую дверь, покинув все суеты. От драмы всего этого сам собою вырывается скромный крик:
- Не оставляй меня!
Жанна обернулась и, еще раз осознав темноватых подозрений преждевременного замысла, накинув темный шерстяной плед на белую рубаху, успевшую уже немного намокнуть, опустилась на колени рядом со стариком, спросив виновато и ласково одновременно:
- Что дедушка, тебе плохо одному?
Могла ли она представить, какую иногда пустоту вызывает это простое обращение. И, неожиданно, снова вспомнила… саму себя, в период разочарования в смешенном водовороте – она так же, как и старик, тихонько была за шиворот оттаскиваемой от привычных радостей, все же с надеждой озираясь на время; анализировала и сильно жалела об одном – все неумолимо движется, и ее ход тоже; остановить его преждевременной трусостью – тоже… страшно! Как это смешно – иметь радость от положения и так сильно желать об его исчезновении…
Уход краткого дождя снова усилил черные и незаметные пятнышки грусти и старика, и Жанны: что она может дать такому простому, по-своему волшебному и бесценному дедушке? Деньги, еду, ночлег? Казалось, это и могло облегчить его состояние, открывающее внутренне все пути к подвигам; но он желал другого, и так сильно пытался сказать это взглядом, что, будто, это было в силах маленькой и хрупкой Жанны. Но что именно?
- Что, хороший? – жалобно сказала она, осторожно беря за руку старика, чтобы поддержать и увести от холодной ночи к себе в дом – это она могла сделать.
Но… Мелькали зловещие сумерки, цокот умащенных копыт, огни, словно жадно ищущие блестящими глазками что-то, да еще и колокола фабрик, выдающих все, что принадлежало тишине – мысли Жанны.
- Куда ты торопишься, счастливица? – фамильярно осведомились, подъехавшие на конях, стражники. – Иди лучше, прихороши личико и садись к нам в седло.
- Ноги есть, и они пока не нашли путь! – мудрено отрезала та, чувствуя сжимающимся сердцем что-то дурное в вечернем хаосе такта, стука машин фабрики, плачущего воя бездомных собак шороха и блестящих бокалов аристократов. – Потому я не знаю, считать ли себя счастливицей?
- Конечно, считать! – стражники переигрывали наглостью в голосах. – Ведь ты – невеста принца!... Садись в седло, Ваше будущее Высочество, пока мы не проявили неслыханную грубость по отношению к Вам и сами не затащили в него!
- Я пойду пешком! – паломническим тоном смирно ответила девушка, бережно поддерживая старика под руку. – Лучше отдайте лошадь для этого почтенного человека!...
- Виселица по этому несносному бездельнику плачет! – резко фыркнули стражники и уже приготовили копья, чтобы ударить несчастного дедушку по, обезображенной незаживающими следами от ударов копий, спине.
- Это мой приказ! – вынуждена была временно подчиниться их правилам Жанна, смело загораживая старика.
Стражники пожали плечами, и один из них лениво и небрежно уступил лошадь дедушке; второй насмешливо и недоуменно наблюдал, как ее берет под уздцы Жанна и сама, не жалея худых ножек, ступает по битому стеклу, камням и грязи.
Она неслышно притаилась за выбеленными мраморными статуями и роскошной люстре, усыпанной алмазами, подобранными специально к ее приходу. Также зала блестела золотым полом и тремя бархатными тронами, на которых пытался удобнее расположиться принц.
- Вот и она, как приказывали! – безразлично гаркнули стражники и удалились.
- Как я тебя ждал! – счастливо воскликнул тот, вскакивая с тронов так резво, словно увидел вдали новую, красивую и преподнесенную незаметно, заманчиво, игрушку. – Я хотел сказать…
- Прежде чем, Ваше Величество скажет то, что оно изволило, - наивно и самоотверженно вдруг парировала Жанна, неловко переминаясь с ноги на ногу среди разбросанных фруктов, меха и драгоценных камней. – Я прошу его о милости: дайте немного денег из Вашей щедрой руки этому почтенному пожилому человеку!
Принц сначала туповато-недоуменно уставился на нее жадноватыми глазами, а потом расхохотался и осклабился, вновь усаживаясь на грани трех тронов:
- Вот поэтому ты мне и понравилась: ты всегда имеешь глупость беспокоиться обо всем давно ненужном!... Пусть он ступает, пока я добр и не приказал его высечь за бездеятельность…
- Но он немощен, болен, одинок! – горячо бросилась к трону Жанна. – Что Вам стоит, Ваша Милость?.... Дайте лишь несколько монет на воду и кусок хлеба бедняку, Вашему верному подданному!...
- … Оставайся у меня жить и выходи за меня! – безразлично продолжал принц, указывая на старика и изредка прибавляя голосу жестокости. – А иначе я прикажу его казнить!... Выведи его подальше с глаз моих и возвращайся, только быстренько!... Я так ждал!...
Жанна была шокирована: она не знала, зачем была нужна вдруг королям; но приказ нельзя было не выполнить: и не потому, что она трепетала перед блеском короны, еле держащейся на усилиях, раздраженной усталости и страхе миллионов.
Ей было жаль старика, жаль было расставаться с его, только согретым вниманием, взглядом, глазами, которые вероятно скрывали в себе всю мудрость и красоту, радость, которую не видно за дворцами и колоколами фабрик.
Они почти насмешливо провожали ее, сопровождаемую еще более постаревшим, после опускания в несносное, вечное одиночество, стариком и напыщенными стражниками. Их копья почти доставали немного взгрустнувшую и все же надеющуюся луну.
Глядя на нее, верил и дедушка, с благовением поглаживающий одеяло Жанны и с трепетом держащем во рту кусочек подаренного ею пирога. Он напоминал, что девушка готова была принять его душу, измученную сожалением обо всем происходящем и казалось, невозможном: о возврате к пониманию труда, ума и красоты прошлого.
Оно уже спряталось за скучными днями, проведенными Жанной во дворце: с первыми лучами солнца принц спешил ее нарядить и привести на одобрительное льстивое цокотание и прицеливание своих приятелей. Затем Жанна с внутренней скукой была направлена к пышнейшему завтраку, за которым придворные дамы делали фальшивые комплименты, запивая свои мысли вином и сладостями, золотом и нежащими мехами.
Но они были только некоторыми ржавыми цепями, единственным свободным глотком в которых было навещание старика, к которому с Жанной приходило светлое небо, с мечтами и надеждами, сеющее рассуждения подобные этим:
- Фабрики дело ведь достойное, но почему они меня так пугают? – спрашивала нередко девушка, спокойно уложившись возле свалки рядом с теплыми руками дедушки.
- Наверное потому, что они шумные и лишены труда человеческих рук? – мудро отвечал тот, благодаря все на свете за минуты, проведенные в обществе Жанны.
- На труд время никогда не обижается! – мягко возражала та. – Мне кажется, это по капризу королей, которым стало трудно просто терпеть для выполнения прихотей.
- Но разве они не умещаются в слабости к еде, одежде, деньгам и пренебрежении к бедным? – грустно спрашивал тот, с отчаянием подчеркивая свое, близкое к последним положение.
- Мне кажется, и они будут услышаны, и.. Вы! – неожиданно утешалась Жанна, с благодарностью глядя на поблекшие глаза дедушки. – Ведь вы добрый и умный, помогите себе этим!... Напишите что-нибудь, так лучше убедить в том, что царит у тебя внутри!...
- Смогу ли я? – краснея, сомневался тот, растерянно глядя на руки, почти не шевелящиеся из-за порезов и ожогов.
- Сможете, конечно!... Я в вас верю! – тихо говорила Жанна, прижимаясь к солнечному сердцу старика и ощущая сказочные солнечные зайчики, исходящие от него.
Увы, она вскоре должна была их покинуть, услышав обеденные колокола на фабриках – следовало вернуться к принцу, неприятно раздражающегося на проявление внимания к кому-то, кроме себя, неистово крича, швыряя дорогими вазами, словно пылинками; постоянно силой удерживая Жанну и невидимо сжимая замок от ее просторных, богато убранных, комнат.
- Я же люблю тебя, волнуюсь! – кричал он, закрывая даже окна в замке, полагая, что и они пропитаны духом ненавистным ему стариком.
- Что плохого в том, чтобы и бедные, пожилые, имели друзей? – с плачем спрашивала Жанна, ломая руки и стремясь выскочить из опостылевшего дворца. – Им же тоже нужно внимание!...
- А мне нужна ты! – твердо и повелительно ставил точку принц и с чувством власти удалялся в покои, оставив свою «маленькую принцессу» на мягких перинах в одиночестве и размышлениях.
Они не давали ей покоя и все оборачивали ее всю на миг, правящий вокруг: на разрастающиеся фабрики, беспечно пышущие дворцы и… эхо речей старика. Он ведь не виноват, не имел силы восстать против законов пребывания в своем мире.
- Как легко и подло такое говорить! – одергивалась Жанна, срывая с себя ненавистные жемчужные платья и надвигая темный простой плед на лицо. – Я маленькая, я слабая, несчастная, вынужденная подчиняться, быть благодарной тому, кто меня кормит, одевает!... Все это исчезает, и только мысли вечны, книги ценны… Как у него дела? Как я посмела бросить его?...
Так она опрометью выбегала из дворца и спешила снова хлебнуть чистой воды успокоения из… общения со стариком: он черпал в лице Жанны радость и силы, вдохновение, он мог просто читать вслух свои, изложенные на бумаге рукописно, мысли; быть с ней и забыть о еде и сне, обо всем на свете!...
А он, несмотря на свое ослепление, под маской пышного и приходящего в бешенство, принца, так жестоко платил Жанне за преданность «милому и доброму, единственному дедушке»: принц даже бил ее, распространяясь всем, что его невеста «последняя продажная и грязная кукла, готовая отдать все, что имеет, дряхлому, нечистому старику».
Девушка, наконец, возненавидела весь этот пафос, и ужимки вообще: она поняла, что без старого, нет настоящего; пожилые – живительное дуновение ветра в стоячий надушенный мир суетных масок, их необходимо помнить, ценить, любить и… Просто помогать и заботиться, хотя бы «ради того, что они тоже имеют душу и простые, тихие просьбы».
- Я больше не прошу, а приказываю тебе молчать!! – неузнаваемо завизжал однажды принц, с наслаждением отмечая, как три недели его невеста тайком покидала замок, чтобы увидеться с дедушкой, отдохнуть от его власти и прихотей. – Я клянусь, если ты не будешь возле меня, как ты обязана; я нареку тебя отступницей от общества!... Слышишь, нареку!.. Не толкай меня на это, ведь я не хочу, чтобы тебя из-за какого-то пожилого нечистого, казнили!... Не ходи к нему!!!.. Я есть у тебя, чем тебе у меня плохо, любовь моя?... Что ты отворачиваешь лицо?!... Смотри на своего Государя!!... Это приказ – не смей к нему ходить, не то я лично тебя казню!!!!
Жанна проглотила это страшное предзнаменование раскола. Необычного, не просто прекращения лживой сказки, про всеотдавающую, самолюбивую любовь… А нечто более страшное и от жестокости, постоянства, какой-то отвратительной настырности, крепнущее – рекомендованный уход от верного отголоска быть с дедушкой.
Что могло быть проще, чем поддаться столь медовому и тихому уходу – тогда можно прожить все радости молодости и умиление зрелости, а потом… снова обернуться старости, снова встретить ее! Только она станет какой-то искусственной, мучащей чепчиками и вертлявыми служанками… А Жанна уже не стыдилась себе признаваться, что лучшей считала старость, мысли, чувства и жизнь… того, «единственного в мире, утешающего и поддерживающего солнышка на земле» - старика!....
Он был неописуемо рад, как свежее дыхание юности, крепнет в нем с каждым днем; он не боится будущего, и счастлив просто потому, что живет, видит Жанну – она торопливо пришла, скинув с себя все, кроме своей простенькой рубахи.
- Здравствуй любимый дедушка! – горячо бросилась она в объятья к, растрогавшемуся от столь теплого внимания к себе, старику. – Наверное, я больше не увижу тебя!... Прости, что вынуждена сказать тебе это, но… Если принц узнает, что я у тебя, он казнить меня (а прежде, наверное, тебя, что ужасно мне осознавать, милый, такой родной и единственный!)… А ты ведь не сможешь жить один, это трудно!... Я знаю, что это тяжело, почти губительно, особенно для таких слабых и немощных, как ты!... Потому я говорю…
- Я не немощен! – шокировано ответил старик, обжигаясь слезами от услышанного. – Мне всего лишь пятьдесят, старым меня сделали короли, все напивающиеся соков всех, подобных мне, кропающих на фабриках и свалках… Но я буду жить, буду писать, все… что ты мне говорила!... Я сохраню память о тебе, и это будет для меня лучшим утешением!... Я буду жить, я сильный, не беспокойся, Жанна… Прошу, возвращайся к принцу, не губи себя!...
- Книга… Вы написали свои мысли, вы подарите их потомкам? – только и переспрашивала та, беспорядочно порываясь… нет не уйти к принцу, а увести дедушку подальше от гнева королей, столь неожиданно показавших бессовестные клыки за мантией. – Ведь если передать книгу, то можно будет воспитать у них…
- Беги, беги! – взял ее за руку старик, у которого, от боязни за нее, дрожали руки. – Скоро пробьют колокола фабрик, беги!
- Куда бы я ни пошла, я не могу просто так тебя оставить! – задумалась Жанна, робко поправляя плохо сшитые листы, написанной стариком, книги. – Наверное, я продам ее в библиотеку, где она будет в вечной безопасности, а деньги отдам…
- Только не мне! – взопил тот, закрывая лицо руками. – Потрать их на извозчика, уезжай из королевства, но… не думай ни обо мне, ни о книге, я все сделаю сам, я… я смогу!!! А ты беги, беги!!!
Он хотел вдруг обрести крылья или ноги сказочного неустанного коня, чтобы только убежать с Жанной, увести ее на край того света, где нет ни безжалостных принцев, ни бесстрастных колоколов фабрик.
Они пробили полдень. Послышался угрожающий цокот копыт. Старик дрожаще глянул в окно: то ехал… сам принц, в сопровождении стражи с веревками и копьями. Он в ужасе отбежал от окна и застонал, повторяя лишь одно:
- Убегай, я не хочу, чтобы ты погибла из-за каких-то бумажек сумасшедшего нищего одиночки!!!... Принц, едет принц!... Прячься, выходи через черный вход, я постараюсь вымолить у твоего жениха прощение и клятву любить тебя, хранить!!...
Жанна стояла, ей было стыдно за себя, все что она имеет мысленно или вещественно – ведь все это заставляет единственного друга рисковать собой. Но она не могла не пойти мягко в тайник, за его мягкую жалостливую руку, чтобы не причинять ему еще больше боли.
Она усилилась с выломанной дверью: принц со стражниками вошел в убогую землянку старика и свирепо принялся сверлить глазами все, что имел он, дрожаще склонившись в поклоне.
- Отвечай, старый пень! – крикнул принц, недобро сверкая глазами. – Жанна у тебя?... Где ты ее прячешь от меня?
- Ваше Высочество! – тихо молил тот. – Я прошу у Вашей Милости одно: когда я верну вам Жанну, чтобы Вы берегли ее…
- Вернешь?! – взвизгнул принц так, что кони испуганно шарахнулись. – Кто ты такой, чтобы осмеливаться говорить такое?!... И что ты сделал с моей Жанной?... Ты ее прячешь, отвечай, не то я тебя казню!!!!!
Старик стал бледен как смерть… Впрочем, она ему не страшна, но он не готов к ней, без поддержки, простого слова, взгляда Жанны; за них он готов был отдать все…
- Ваше Величество! – он упал на колени. – Вы можете посадить меня в тюрьму, я могу отдать вам все, если Вам это угодно, только прежде Вы должны поклясться мне, что будете…
- Что?! – заорал принц, вспрыгнув на стременах. – Ты издеваешься надо мною, оскорбляешь Своего будущего Короля?!... Казнить его, никчемного сейчас же!!!
- Вы не смеете! – вскрикнула Жанна, смело выскочив перед самым конем своего жениха и загораживая старика. – Вы ведь даже не знаете, что он…
- Жанна, ты?! – прошептал принц, гнусно накручивая себе отравляющую нить предательств. – Ты защищаешь его, кричишь из-за него даже на меня?!... Да как ты смеешь не любить меня?!... Не я ли тебе отдавал все богатства, неблагодарная?!.... Ты нарушила мой приказ, изменница!!... Взять ее, немедленно!!!
- Беги, Жанна!!! – истошно заорал старик, уже теряющий сознание под, ужасными, приставленными к горлу, копьями. – Брось мою ничтожную книгу, забудь про нее!!!... Беги, спасайся!!!!...
И девушка, оглушенная, ошеломленная этим девушка устремилась в бегство, твердо сцепив руки под книгой «самого милого в мире» дедушки…
Он не выпустила ее, даже когда ее маленькие уставшие от бегства ноги, связывали тяжелыми цепями и проводили под копьями, через город, порою насмешливый и опьяненный оставшейся трусостью, посредственностью и удачей, к обрыву.
Это была самая страшная тьмой и глубиной скала, которую можно было только вообразить. И Жанне было суждено храбро кинуть книгу единственного, солнечного старика в ряды заинтересованных детей, наблюдавших казнь и явно испуганных и жалевших ее. Ей почему-то было легко крепко закрыть глаза, ощущая, как ее душно и больно привязали цепями к уродливой плоской доске…
И даже с некоторым интересом и радостью, наверное, от того, что книга сохранена, истины написанного, скромно украшенные ее робким наставлением: «Настоящее – всегда от души и для других, в этом счастье!»; окунуться, через глубину брошенного полета скалы, в другой мир…
Это в нем мы осознаем, что закат не может уйти – он вечно будет лететь в загадочную даль, переливаясь сказочными красками, наталкивающими на раздумья и мечты, словно книга тихого дедушки, и нести в себе эхо внимательных, честных и робких глаз Жанны…

[Gazero]

Север

Представьте себе, что мы на том самом заветном Краю земли… Скажете, что его не бывает? А где же тогда дуют снежные ветры и беспрестаннокапают капли чуть оттаявших ледников? Где ночами, сквозь страшный холод и тьму проблескивает туманно белом небе удивительное сияние, переливающееся всеми цветами чуда?
Правильно - на Севере. И не подумайте, что в нем давно нет ничего интересного. Стоит только заглянуть в его недра повнимательнее,чтобы найти его сокровище. Нет, не золото с жемчугами, и не алмазы с серебром.
Главное сокровище Севера – его история. И храниться она в обледенелых глубоких чуланах– пещерах.
Давайте не будем мешать играть веселым белым медвежатам и важно прохаживаться с умным видом смешным пингвинам. Не смотритетак подозрительно и удивленно на чуткого моржа, который охраняет своих собратьев на огромном айсберге, не удивляйтесь неженке-киту, который решил шумно поплескаться в воде, шумя своим огромным хвостом.
Лучше проберитесь тихонько к пещере. Правда там темнои немного жутко? Даже скучно и совсем нечего в ней искать? Вы не правы:взгляните внимательно на толщу льда у стен пещеры и Вы обнаружите ее сокровище.
Это замерзшие животные, трепетно охраняемые мраком и холодом пещеры. Кого тут только не встретишь! И благосклонного мамонта, и неуклюжего шерстистого носорога, и даже грациозного большерогого оленя. Можно встретить и саблезубого тигра, а если изловчиться – и зубастого кита. И конечно же можно повстречать удивительных птиц и насекомых, похожих на представителей нашего мира, правда – совсем фантастичных….
Не следует пугаться этих находок таинственной пещеры –это и есть ее история. Грустная, невыразимо печально уходящая от нас история про волшебные времена, когда не было ни пыльных городов, ни жадных до людской глупости денег, ни безразличных роботов.
А царили величественные льдины, победоносные шаги мамонта и гул зимних ветров….
Увы, они вынуждены спрятаться навеки здесь, в пещере.Может, для того, чтобы люди хранили их молчаливые подвиги и с уважением относились к той беспросветной тьме, в которой герои Времени Льда жили?
Как ни грустно, нам не всех их тайн дано понять. Нам остается только тихонько покинуть их снежное королевство и задуматься: а может как-нибудь можно вернуть к жизни свет Севера, надежно укрываемый холодами ветров?...

[Monty]

Север
Отличный рассказ! Я смотрю, тебе тоже нравится доисторическая эпоха

А царили величественные льдины, победоносные шаги мамонта и гул зимних ветров….

Да, необычное то было время... Величественные мамонты, дикие махайроды(саблезубые тигры) и неандертальцы, которые были куда гуманнее "человека разумного разумного". Люблю то доисторическое(а также, более раннеие, до и во времена динозавров) время

Как ни грустно, нам не всех их тайн дано понять.

Немного не так: "Как ни грустно, нам не дано понять всех их тайн"

[Gazero]

Спасибо, Монти, мне действительно древнее прошлое нравится )
Пс буду стараться)))

[Olgfox]

Пора издателя искать!!

[Gazero]

))) спасибо)))

Одно чувство...

...Стремительно пытается проникнуть сквозь вихрь снега и бесконечного ощущения холода, уносясь в белую долину...
Быть может, сна, краткого и привычно-теплого, укрывающего сугробом его... хозяйку, точно в первый раз, оптимистично закутывающуюся в шкуру неведомого зверя, быстрым цокотом копыт унесшего повозки с ее соплеменниками; открыв целый мир скользкого стекла льда и не менее будто гладкого воздуха, покалывающего снежинками...
Они, словно шаловливые детки незримого властителя тех земель, весело играли с короткошерстной шкурой, стеснительно укрывающую почти всю ее фигурку; с ее коротко остриженными волосами и руками, тонкими, худенькими, осторожно и беспрестанно прикасающимися к...
Пушистым пучкам моха, робко выглядывающим для летнего долгожданного и весьма быстрого солнышка, мелко усыпанному ягодками брусники; к тихо шелестящей глади воды, покачивающей массивные ледяные плиты и горки, стараясь аккуратно поймать морскую водоросль или устриц, а все чаще натыкаясь на...
Миролюбиво, довольно (всем на свете) сопящие носики крупных-крупных, умиляющих упитанными щечками, мордочек, радушно щекочущих ей пальцы пушистыми усами и подставляющих для поглаживания макушки с длинными, крепкими бивнями, так часто защищающих ее от...
Мощных и жадных когтей страшного существа, почти сливающегося со снегом, бесшумно, практически невидимкой, крадущегося к ним, с рычанием и погоней, распугивая редких птиц, пролетающих над ослепительно искрящимися белоснежными берегами, наверное, в глубине души, очень завидуя группке...
Важно прохаживающихся, быстро и смешно перебирающих лапками, вытянутым, плотненьким своим черненьким, с яркими грудками и клювами, сородичам, суетливо галдящим и булькающим в воде, гордо пронося добытую рыбу и иногда...
Тихонько преподносившим находки ей, вопросительно силившейся уловить глазами очертания забытых ее народом деревянных игрушек в форме журавлей и оленей, радостно-благодарно проводя по ним пальцем и прижимая к груди подарки и чинно рвущихся погреться на ее коленках пернатых любознательных друзей; с замиранием сердца и любопытством вздрагивая, очевидно чуть чувствуя, как тихонько бренчит струнами музыкальный инструмент, оставленный ими; улыбаясь и поводя губами, в душе очень желая выразить хоть смешком или словечком свою благодарность своим скромным крупненьким соседям с усами и потешными щечками, сидящих рядом с ней и тоже пробующих сладкие зернышки, найденные под метрами снега умиляющими малышами с полосатыми спинками и кротким попискиванием голоска, так часто благовейно затихающего в дреме под складками заботливо укрывшей их шкуры...
Несомненно, только она сохранит, молчаливо и безразлично, память о ранках и частой боли, терзающей ноги своей хозяйке, с трудом продвигающей их сквозь стены снега, точно иголки и ножи льда, в поисках несчастного кустика, скрытого в них, чтобы нарвать листиков для голодающих малышей с полосатыми спинками; о смертельной дрожи ее рук, со страхом касавшихся вместо оставленных деревянных досок (чтобы разжечь огонь в своем укромном убежище в близлежащей пещере), спящего морского чудовища, почти такого же толстенького и миловидного, как и ее усатые приятели, пестрящего пятнистой шкуркой, но злющего и кровожадного, с острыми зубами и свирепым нравом; о ее слезах, невольно капающих, тихо, неслышно, сливаясь с гулом капель сталлактидов в ледяном гроте, где лишь царило лишь морозное дыхание воздуха и одинокое несмелое эхо ее шагов...
Странно, но и, как другие, тысячи, спешащие в тепле и атмосфере близкого говора за многочисленными цветущими и быстроменяющимися благами, они украдкой восторженно бегали по, милостиво мягкой после прескверно претвердого льда, травке за пушистой беспечно порхающей бабочкой; шутливо догоняли, играясь с детишками усатых мордочек с щечками, со странной негой кормя их руки и нося на ручках, чуть покачивая и прижимая к себе; неконтролируемо замолкали долгими вечерами, осознавая себя погруженными в миллион тонких разноцветных полосочек сияния, звезд, тумана, словно впитавшего в себя белые лучи...
Далекого солнца, красивого и доброго, щедро питающего теплом тысячи ласковых светло-зеленых лучиков, убаюкивающе шелестящих и танцующих в тишине самого светлого леса, и это утешало задумчивостью ее, точно как... и вправду погруженную в него, изображенного на картинке...
Она верила, что ее краски однажды растворятся, согреют теплом и радостью ее друзей, раскрасят цветами и пением птиц, нежно-розовым облаком растопят белые просторы, заполняя все неким неповторимым, бесконечным, одним чувством, что...
Сквозь вихрь снега и бесконечного ощущения холода, уносится в белую долину...

[Gazero]

Мир трех нитей

Казалось, не могло ничего такого мистического быть - никто не мог быстро и легко добраться доуединенного замка, что украшал собою загадочную скалу!
А если бы и появилась у кого-то мысль его посетить, тоизощренные слухи помешали бы: поговаривали, что в замке живут привидения иведьмы, заманивающие гостей красотой, а потом скармливающие их мышам!
Но это, конечно, неправда: мыши при всем желании – неплотоядные. И никаких призраков в замке тоже не было!
Это … ходила печально в белом наряде принцесса Люси,тщетно ожидая хоть какого-нибудь посетителя в своем мрачном жилище.
Хоть ей и не часто приходилось грустить – она играла смышками и собаками, ухаживала за пыльными картинами и колонами замка, читалароманы и размышления мудрых; а все же, как сейчас, находила на Люси скука.
И было от чего затосковать: имела принцесса трехсестер, но они ее не ценили; день-деньской младшая (Карина) раздражалась, еслипредстояло общение с кем-то; лениво шила нарядные платьица, рисовала картинки,писала рассказы с мифическими существами, дуясь и даже огрызаясь на любое,обращенное к ней, слово.
Средняя – Роза, все строила воздушные замки ипрекрасно обходилась без собеседников; мечтательно глядела в темные залы замка,еле освещаемые свечами, и лишь, вздыхая, молчала, когда с ней пробовалипоговорить.
Что и говорить о старшей Лилии: несмотря на свою милуювнешность, она была капризной и требовательной до неприличия; все ее толки снею могли закончиться одним: Лилия требовала себе «золотой жизни» и продолжаланеотрывно любоваться своим отражением в зеркале!
Да, как это ни странно, всем трем сестрам Люси надоелодаже обращать на нее внимание.
А принцесса от этого только тише и печальнеестановилась: даже не потому, что сестры покинули душою; от того, что так и несмогли понять – она их любит, может дать столько интересного, стерпит все невзгодыради их внимания!….
«Эх, милые сестрички! – тихонько думала Люси, провожаявзглядом знакомые облака и с горечью слушая болтовню сестер, - Неужто вы мнеготовы улыбаться только за приготовленный ужин, убранный замок, подаренную вещьили исполнение прихотей?.... Мне не обидны ваши нравы, привыкла к ним… но ябоюсь за вас – не пришли бы недостойные незваные гости, которые бы заманили васблеском (он вам так нравится) и погубили этим...»
Будто по закону волшебства, от безмолвного крика этихмыслей принцессы не обернулись к Люси, а только больше стали сетовать на тихуюжизнь в удобствах замка: «Мне надоело быть одной, где постоянно отвлекают меняот ухода за собой!» - раздраженно топала ногою Лилия. Она не забывалаотчитывать сестер и ревностно отбирать у них свои блестящие заколки.
«Я принцесса, но что мне за счастье от этого, если нетпринца в моей жизни?» - тихо плакала Роза, уговаривая быть Лилию не стольсердитой: мол, в замке полно комнат – иди в любую и смотрись в свои безделушкии зеркало хоть с вечера до утра, но не кричи из-за такого пустяка на сестру!
«А ты не лезь не в свое дело! – явно заступалась застаршую Карина, топая ногами. – И никто пусть не лезет в мое дело, вы мнемешаете творить, неужели не понимаете, что это моя жизнь?... Ах, если бынашлась добрая волшебница, которая смогла бы меня разлучить с вами и перенеституда, где мой талант оценят!..»
«Но ты не знаешь, хорошо ли это – дары незнакомойволшебницы!» - пыталась одернуть Карину Люси, предчувствуя беду.
«Ты не можешь много знать, замарашка!» - еще громчекрикнула та и, просмаковав кивок поддержки горделивой Лилии, увела ее за рукуво тьму; так же, как и Розу, виновато глядящую вслед.
Принцесса печально проводила сестер глазами и селадумать на старинный стул: да, она, в отличие от них, не любила роскоши и ждатьчего-то необыкновенного; но ей обидно слышать и чувствовать такое презрение ксебе.
Чем его преодолеть, ведь она все равно любит сестер(при одном вспоминании о них возникает теплое желание заботиться и.. тревога -«Где они? Зачем убежали во тьму? Что произошло?..»)...
А настало… невероятное: три принцессы столпились срадостными лицами, предвкушая свершение всех своих надежд и мечтаний; с такимиглазами, словно луна спустилась в замок и теперь тянет их в свои холодныелабиринты (это Люси с ужасом увидела, притаившись за дверью)!
И причина этого сияла разноцветными искорками, туманомиз браллиантов, облачками со сладким запахом, в которых изящно кружилась…маленькая фея с кукольным личиком.
Она только что показала внимающим с жадностьюпринцессам, какая мода нынче, за пределами замка, все убрания и вкусы, чтосейчас приветствуются; и с лукавой улыбкой посоветовала принцессам выбраться изэтого «безвкусного убежища» к «настоящей жизни», дабы не сгубить «своюочаровательную юность»!
Слова феи, как-то недобро сверкающей глазками, веяли лживымтеплом, но оказались сильнее всех предрассудков для сестер: они, наслушавшисьрассказов об обществе, порядке и удовольствиях, тотчас столпились у гостьи спросьбами выполнить их желания.
Та осклабилась, и какая-то черная тень набежала на еенеестественно светлое личико. Этого Люси не могла не заметить; это холодомтревоги пронзило ей сердце. И она самоотверженно выбежала, закрывая собоюсестер.
«Мы тебя не звали! Уходи!... Мы и сами исполним своижелания!» – смело кричала она фее, оттаскивая ослепленных чарами принцесс отпосетительницы, с оттенком жуткого махающей переливающимися крылышками.
«Ты что тут нас позоришь, а еще раскомандовалась, а?»- дернула преданную Люси за руку Лилия, гневно сверкая глазами, - Я старшая – и мне решать!.. Мы готовызагадали свои желания, добрая фея!» - приветливопоклонилась она фееричной незнакомке.
«Верно, слушай старших! И не встревай в чужие дела!...- поддакнула угодливо та, готовя магический круг. – Говорите, Ваше Высочество!»- ласково скривила рот она в сторону Карины.
«Вот, слышала? – потеряла терпение младшая, пропихиваяЛюси. – Уйди, мой черед!..»
«Но вы же не знаете, хорошая фея или нет!» - отчаянно преградила дорогу та самой тихой ипослушной из своих сестер – Розе.
«Что в этом плохого – найти фею, которая бы сделаласон правдой? – тихонько пожала плечами та, скромно подвигаясь к фее. – Я и затебя скажу какое-нибудь чудо, не переживай!... А сейчас – отойди, пожалуйста!»
«Да что вы с нею церемонитесь, Ваше Сиятельство?...Позвольте, я позабочусь о том, чтобы эта нахалка не мешала исполнению Вашеймечты!» - льстиво усмехнулась волшебница и направила иголку света в Люси, елеуспевшую оттолкнуть сестер от этой жуткой вещи.
Как только иголка коснулась принцессы, она очутиласьза решеткой и темным стеклом, сквозь которое было отчетливо видно, что сестрывздохнули с облегчением и наконец произнесли заветные желания: Лилия, от взмахарук феи, оказалась в золотой башне и ощущала долгожданное блаженство – башнябыла без окон и дверей, там не было ничего, кроме яств, постели и огромногозеркала (теперь можно было полюбоваться собою всласть!).
Роза, которую подхватил столп искр, перенеслась в мирночи, освещаемый луною, звездами, убаюкиваемый синими садами и прекрасныминезнакомцами (которые просто светились всем загадочным и романтичным).
Карина улыбалась и осознавала всю свою гениальностьпри… вспышек фотоаппаратов, направленных в нее, демонстрируя и расхваливая своикартины, сотворенные наряды и истории (потом с еще большей самовлюбленностьюнаслаждаясь прибылями от них).
А Люси… невесть откуда стала вдруг окруженной мышками,собаками, книгами… Всем, что она любила и готова познавать от этого радостьвечно…
Какое радостное, казалось, слово: можно всегданаслаждаться уединением и сюжетами книг, серенадами влюбленных в тебя,похвалами публики, своим отражением; и жить, достигнув предела всех мечтаний!
Вот только… Скоро Люси наскучило быть одной за толстымстеклом; стало грустно, что не слышно больше ни фантазий Розы, ни указанийЛилии, ни капризов Карины!... Как же все-таки плохо принцессе без них.
Они, родные, не способны заменить хоть Вселенную книги четвероногих друзей, уютную ограду и довольно летающую за нею фею.
«Собственно, чему ты радуешься? – с обидой на гостью,подумала Люси, гладя мышек, - Тому, что сестрички мои, быть может, с ума сходятот таких однообразных и пресыщающих даров?... Как они без меня?... Надо их навестить,а то чую – что-то неладное фея затеяла.. Действовать!».
С этими мыслями, она изо всех сил стала стучать потолстому стеклу, надеясь привлечь волшебную посетительницу. И она подлетела,сияя еще больше молодостью и неестественной красотой.
«Чего тебе?» - грубо спросила она; и ни капли отпрежней учтивости у нее не осталось!
«Я не могу больше оставаться тут! Это невыносимо!... Яхочу к сестрам!» - твердо изрекла Люси, безуспешно дергая решетку, чтобысломать ее и выбраться наружу.
«И не надейся! - гордо вскинула голову фея. – Ты будешь сидетьстолько, сколько я захочу – такое у меня условие, и это - твоя благодарность завсю роскошь, о которой мечтала!... А сестры… Им и без тебя хорошо!».
После таких, ранящих душу, слов фея холодно улетела;ведь была права, только… сначала – ей было невдомек, что, время спустя, взолотой башне уже и знать не хотела о зеркале, металась Лилия, соскучившись поКарине.
Та, без внимания слушая опостылевшие дифирамбы в свойадрес, ругала себя за то, что была так поглощена творчеством, грубила из-занего тихой Розе и очень хотела вернуться к ней.
А синие сады уже успели сильно разочаровать эту робкуюпринцессу: путалась она в тропинках вечной ночи, стараясь не попадаться наглаза жутким своею неотступностью кавалерам и выйти к Люси!
Она давно испугалась своей расстерянности и поэтому оставилапопытки пробить стекло и выломать решетку, осознавая страшный факт: чем дольшесестры находятся в мирах своей мечты, тем моложе становится… фея!
«Как же я могла допустить такое? – только и спрашиваласебя Люси, рассеянно играя с собаками. – Сестрички, почему вы меня непослушали?... Что же делать, чтобы спасти вас?».
И она быстро встала с колен, чтобы найти нечтоволшебное в своем мирке (связанное с феей, заключающее ее силу).
Сначала принцессе показалось, что сила кроется вкнигах, и она поспешила их порвать – однако, остались просто кусочки бумаги, аковарная волшебница все прохаживалась перед решеткой, безудержно молодея ихорошея.
Попытка Люси вычернить ослепительно-подозрительно белеющиестены темницы тоже ни к чему не привела – осталась лишь грязь, такая же темная,как и хитрая душа все светящейся и довольной этим феи.
Тогда принцесса горько заплакала и со стыдомосознавала, что слишком слаба для противостояния недоброй волшебнице; а сестрывсе еще в беде; как некстати она упала духом! Ее слезы капали гулко в тишине извездочками падали в тусклый пол темницы, равнодушный и обыкновенный…
Но от чего тогда Люси с изумлением увидела в немсвечение, отдающее черным, к которому непрерывно тянулись три ниточки – одназолотая, другая нежно-розовая, третья ярко-синяя?
Почему эти ниточки было так радостно и… тревожнонаблюдать принцессе? Из-за чего они придали ей сил бороться с подлой феей доконца?
Потому, что они были душами ее сестер: в каждой из нихотражалась ненависть к непрекращающимся благам и стремление вернуть все назад –замок, родные сердца рядом, счастье!
Как хотела Люси, чтобы оно вновь настало, сколько былоуверенности в его близком дыхании; как она торопилась успеть сделать шаг…
Не успела фея и глазом моргнуть, как Люси полезла,балансируя на тонких перилах сломанных лестниц, к потолочной балке захранящимся там светлым ножиком, сверкающим надеждой на возврат всего утерянного(принцесса это осознала; как и то, что он волшебен, способен перерезать нитимучений от коварных удовольствий).
Зря волшебница кричала ей о несметных богатствах, посравнению с которыми сестры – мелочь; и угрожала муками за одно прикосновение кножику.
Напрасно феяпосылала в мирок за решеткой чудовищ с совинымиглазами и крыльями летучих мышей, огнедышащих миловидных газелей и засасывающихв бездну черных волков, чтобы запугать Люси – та неумолимо уже тянулась заножиком и, не глядя на сказочный шум, феерическую пыль, спешила к светящимсяниточкам.
Как они красиво сверкали, даже жаль было принцессе ихрезать… Но какую радость она испытала, глядя, что фея превратилась в камень, растаявшийпод облаками навсегда!
И не описать счастья Люси при виде разрушающихся….паутинных садов, тающих болотных вспышек славы, разлетевшегося, наиспепелившиеся кусочки, отвратительного зеркального овала чудовища!
Из этого плена иллюзий освободились сестры: пусть невсегда внимательные и ласковые, но такие родные, милые и.. немного испуганныепроисходящим Роза, Карина, Лилия…
Они подбежали к сестре и, целуя, плача от счастьяснова быть вместе, поклялись – будут слушаться ее впредь и не летать в облаках!
Ведь принцессы осознали, что, главное желаниевыполнено – они вернули счастье тихой жизни.
Больше не совершат подобных ошибок потому, что узнали- доверяя незнакомой гостье свои мечты, можно не вернуть настоящего, света и тишины!…
И она теперь течет так же тихо и ярко, в неприступномзамке, озаряемом солнцем; не смущающемся своим одиночеством; искрящемся согласиеми дружбой неразлучных сестер!...

[Gazero]

МИг

Всего лишь его краткость – и талант даст плоды. И это явление настолько яркое, настолько быстротечное, что все путает и сметает подряд. Вот и в 21 веке, какни странно все перевернулось вверх ногами: хрупкие женщины чем-то оскорбились и совершенно амбициозно заявили о своих правах. А мужчины, сильные и храбрые природой устало и с упоением засели за технику, видя в ней столько же радости, сколько и дети – в ярких игрушках, вроде наляпистых кукол и игр с победами над монстрами.
Миг – и они, повинуясь какому-то неясному наплыву, просто исчезли! Может, за ненадобностью, ведь наказывать разбаловавшихся и грубых малышей легкими пуганиями – в этом пропала необходимость: дети почти неисправные, жестокость обернулась, да еще так, что монстры трусливо стали жаться к своему маленькому мирку, даже охраняя красоту для людей.
А еще все перепуталось в 21 веке, и потому в мире монстров, с первыми лучами фиолетового солнца внезапно раздалось:
- Что я тут делаю-то?! …. И чего у меня глаза космические какие-то? Один зеленый, другой прозрачный?
Толькои успевало это спрашивать это Маленькое Привидение, которое в его средневековой родине ласково называли Светлячком.
Оно облетело пустые и развалившиеся агрегаты фабрики воспитания детей монстрами и совсем приуныло, что его малюсенькое умение выпускать лунный поток волшебства только вызывало раздражение у лиц, которые нагромождено и нехотя оказались втом же месте: сирен, скелетов, теней, тыкв и мифологическо-пугающих созданий всех народов и времен!
- Ну, освоимся, ведь не зря мы тут появились!– ободряюще заметил Водяной, с интересом ковыряя разбитые дверцы к детям в мире монстров, которые уже успел случайно запачкать тиной.
- Как это не зря?! – возмутился Светлячок и, перелетев всю залу вдоль и поперек, заметил: - Ведь нет тут ни жадных властителей, которых проучали мои приятели, ни равнодушных сытых, которых пугать – твое задание!... Даже если мы и в помощь монстрам – куда они делись?
- …Вы их больше не увидите – тихо отделился от стены женский голос. Из темноты вышла курносая аристократка в темном высоком парике и черном, богатом платье.
Она неспешно прошла по маршруту Маленького Привидения, словно любуясь на собственную работу, ни слова не говоря. Такое поведение очень смутило Водяного, но он рот не успел открыть, как потихоньку грозно засверкали лунные потоки и Светлячок с высоты запищал:
-Это же один из бессмысленных обожателей роскоши!.... Бей ее, пусть знает, как налоги с честных людей собирать на шмотки!
Затем последовал его воинственный клич и бешенный полет, почти падение, в сторону аристократки.
- Не спеши, бледность! – рявкнула она неузнаваемо ясным…мужским голосом и протянула из ноготка указательного пальца левой руки длинный коготь, почти саблю, сияющую недобрым черно-синим цветом. – Не то пропадешь навек, и охнуть не успеешь.
Неожидая такого поворота событий, Привидение смущенно приземлилось рядом с сжавшимся в комок Водяным и робко попросило:
- Конечно-конечно, мы перестанем ослушиваться вас! Только скажите, где все монстры? Зачем мы сюда попали?
Аристократка осклабилась и, провожаемая учтивыми поклонами иных лиц миров, присела на поломанный агрегат, торжественно заявив:
- Вы больше не встретите их, хилых, не умеющих за себя постоять… Прячущих свою трусость за рычанием бесполезных созданий! Я прибыл сюда, чтобы сделать вас хозяевами мира, и, если будете послушными, сможете не бояться ваших заклятых врагов….
- Как, у нас есть враги? – с сомнением спросило Привидение, поражаясь тому, зачем столь могучему созданию прятать себя под жалкой смазливой женской мордочкой.
- По-моему, есть только еще люди, но без них мы тоже станем бесполезными созданиями… - замявшись, начал было Водяной, но аристократка с рвением его прервала:
- Так ведь о них и речь! Они сильнее вас тем, что имеют два начала в отличие от нас, и этим наглым образом пользуются: не верят в нашу помощь, видят в нас опасность и уничтожают нас, выводят наши силы на нет своими скандалами, суетой и неосмотрительностью… Но я поставлю этому конец!
- Два начала дают гармонию, сплетаясь друг сдругом…. – решился вставить словечко Водяной, но аристократка сказала:
- Конечно начало только одно… Но несовершенное… А вот надо бы сделать его совершенным, пока люди окончательно не перепутались между собою и тем самым не уничтожили вас!... Наше начало покорит их себе… Обязательно покорит…
Еще посмаковав эту мысль, она стала самодовольно поглаживать свою коготь-саблю и властно похныкивать и творений миров, которые тут же падали на пол и клялись скорее умереть от ее сабли, чем нарушить ее приказ.
А вот Маленькое Привидение не привыкло к громкому, оно вообще не любило шум и мешающие блики, потому резко загородило дорогу аристократке и спросило:
- Что за начало? Ты кто и чего хочешь?
- Меня зовут Преобразователь и хочу я, чтобы вы помогли мне защитить вас и сотворить начало… А какое – сами узнаете… Марш искать человека, пока живы! – внезапно заорала аристократка и гневно обведя круг в воздухе саблей, исчезла в тени.
- Притворство какое-то! – недовольно сказало Привидение. – И с какой стати мы должны искать человека?... Мы же можем его притащить сюда, когда он живет далеко, хоть и с нами… А сейчас, в 21 веке людям и без нас стало хватать острых щекоталок!... Разве что здесь ждать, но как?... Бред с этим началом!... Идем.
- Преобразователь говорит, что оно настанет… Он поможет нам… Не грусти! – душевно сказал водяной и обнял Светлячка, сидя на ржавом агрегате.
А из-под этого вдруг агрегата высунулось что-то незнакомое в этих краях: светлое, маленькое, с большим количеством изящества во внешности. Оно умело чувствовать и видеть, потому испуганно заметило:
- Ой, вы не монстры! А где монстры, где они?
- Вот тебе раз – тихо проговорило Привидение, с сомнением взирая на него со всех сторон. – да это же человек!
- Я же еще та девочка, ну почему вы не хотите поиграть со мною? – все плачущим тоном пригорюнивалась она, бережно перебирая обломки машин монстров.
- Ой.. – только и мог сказать Водяной: он почти не знал, что такое люди в целом и по отдельности, хотя стократ пугал их, и теперь начинает понимать, что они все же неплохие, неопасные, милые…
- А разве монстры не пугали тебя? – только и спросил глупо он.
- Они хорошие, они научили меня грамоте и сердечному… Только где они? Меня будто похитили, так я себя неудобно чувствую без них.
- Нет больше монстров, уходи домой. – с готовностью ответило
Маленькое Привидение и уже напрягло лунные потоки, чтобы открыть дверь в людской мир, но дверь не давалась: ее заперли… Да и уже свистела сабля Преобразователя, который, будто в издевку, был замаскирован аристократкой.
Светлячок только и успел закрыть лунным шариком от ее глаз девушку, как та внезапно приветливо сказала:
- Ну что же вы, как дикари? Их миг вымер, не позорьтесь перед хозяйкой мига, посетившей нас столь долгожданно.
- Как, а вас не съели эти существа? – наивно осведомилась та, уставясь глазами на темное платье Преобразователя. – Они сильные и жестокие, как Вы спрятались?
- Это мы-то опасные? Ты что-то уже плетешь про нас путанного, Пре…
- Прелесть моя, - громко перебил их тот, рассерженно сверкаяв их сторону глазами, - ну к чему тебе скучать среди них? Хочешь со мною подружиться, а я тебе покажу путь домой!...
Водяной сообразил, что недоброе затевается, и пытался было одернуть девушку от этогошага:
- Мы ведь уже нашли дверь к дому, всего чуть усилий - и мы ее откроем…
- А мне скучно дома, без подруги. – быстро и немного раздраженно отрезала та, чинно провожаемая за руку Преобразователем, который напрощание вкрадчиво бросил:
- Вот убедитесь сами, какой скучный мир пытается вас свести с ума и погубить! – и щелкнул незаметно саблей о, казалось железные ноготки.
Водяной только и успел ошарашено подхватить Маленькое Привидение, падающее в море каких-то искусственных звезд, как оказался на пронзительно открывающем все солнце, пыльно смотрящим на мир людей.
Оно все не утомлялось открывать, каким безрассудным и жестоким развлечениям подвергают себя люди, как они изнеженны относительно простого понимания и не желают даже трудиться всегда ценить того, кто рядом, с радостью предпочитая этому живительному ручейку души сытные до отравления соки из безразличных автоматов, казино, телевизоров, агрессивных компьютеров и навязчивых журналов,газет, сплетен.
Шум стоял, мимолетный шум и резкая радуга. От которой с тихой тоски упадешь от удовольствий, да и, по словам Маленького Привидения, «тронешься крышей».
А Водяной ему возражал, что есть и светлые нотки жизни вроде бескорыстного общения и помощи, уважения и ласки, контроля и старания. Именно они создали скульптуры, картины, книги, симфонии, книги.
И именно об этом рассказывала взахлеб своей новой подруге незнакомка. Также рассказывала облеске, о грезах и о том, как все-таки неплохо иметь скорость – ждать утомительно.
Аристократкаже льстиво поддерживала разговор и только злорадно потирала руки, словно радуясь захлопнутой ловушке…
- Ну нет! Я же совсем растаю! – жалобно пищало Привидение в ответ на требование немедленно выломать окно средневекового мира, представленного картинкой с горящей на костре женщины в черном платье и якобы должного вернуть их в мир монстров: в книжке были еще картинки с Ненасытным Кроликом, Гарпией, Грифоном….
- Я понял, что именно эта женщина – Преобразователь! – настаивал Водяной. – Он выучил заклинания и теперь что-то затевает. Ты обязательно пройдешь к нему, давай!
- Даже если и это так, что делать ему в мире монстров? – жалобно вскрикнул Светлячок, уже шмыгая и нехотя наводя лунные потоки, чтобы выбить дверь.
А дверь все не давалась потому, что была заперта, как коварный охранник планов Преобразователя: он уже придумал более зловещий шаг, ведь осведомился, что его любимые «перевертыши», при которых безобразное – всеми любимо, а маска – ключ к успеху, довольно презираемы Линдой (так звали робкую девушку, так надеющуюся все еще встретить монстра и тихо, с оптимизмом глядящую в темные двери).
- Аааа!!! – невольно отпрянул Светлячок, едва выбив потоками дверь и, упав на холодные разбитые кирпичи, наткнувшись на … труп монстра: он был ударен чем-то острым и длинным, от того и умер. – Смотри, вон еще!
И вправду, Водяной увидел, как неподалеку от него расположился самый безобидный монстр, которого знал, и бедняга был также убит глубоким длинным порезом.
- Тут вот в чем дело – скромно проговорил он, боясь, что кто-нибудь услышит и с этими словами повертел уже найденную из обломков ручку разбитой камеры.
Камера сама собою включилась (Маленькое Привидение из любопытства направило на нее лунный поток) и показала Линду, только совсем маленькую, в том возрасте, когда она знала, что нет ничего опасного и монстры только друзья.
Пленка ясно запечатлела, как она с радостью хлюпается в лохматые руки ныне погибшего монстра и играет с ним так тепло, как с друзьями. Тем временем в солнышко этого маленького счастья закралась жуткая тень женской фигуры и отчаянные крик монстра поменьше, который, перед тем, как испугать Светлячка своим мертвым видом, изо всех сил отбивал от лезвия Линду и проталкивал ее к спасительной двери.
А потом – миг – и несколько сверканий чего-то длинного оставили разбитую дверь, убитых монстров и огласил все это злобным рыком от того, что девочка все же успела спрятаться…
- Неужто это Преобразователь?! – с чистосердечным изумлением воскликнуло Маленькое Привидение, с трудом приходя в себя после просмотра пленки. – Это ведь его сабля мелькала!.. Спешим, быстрей, он что-то хочет сделать плохое той девочкой, я чувствую…
- Но он говорил, что защитит нас… - разочарованно произнес Водяной, уже увлекаемый взволнованным Светлячком. –Разве говорящий подобное может убить?...
- Не болтай чушь! – рявкнул его друг и еще стремительнее полетел вперед.
И как раз вовремя, когда Преобразователь усыпил Линду и уложил в жуткий агрегат, на стеклянных боках которого отражалось… все население мира людей.
Он смочил свой жуткий железный ноготь в грязно-липкой жидкости и, глядя набезмятежно дремлющую девушку, с иронией, победоносно произнес:
- Прелесть моя, скоро ты навеки тут останешьсяи будешь выполнять мою волю. Так, глядишь, мы и перестанем быть друзьями. Что может быть более робкого, чем то, о чем ты так мечтала: о радуге, о дружбе с монстром… Но нет, в этом мире их не осталось, как не будет и этих страшных и слишком любопытных существ, только я и ты… И сам миг откроет нам наше общее… Вот будет гармония – он разразился хохотом, под незаметный аккомпанемент безуспешного грохота двери, создаваемого потоками Светлячка.
- Но одно начало даст мне все – «перевертыши», с помощью которых я смогу завоевать признательность у глупых и жадных до всего быстрого людей, и власть, и в итоге, все что захочу, все миры … А люди будут в нем не нужны, я оставлю много-много сильных и могучих следов, чтобы все трепетали от одной памяти обо мне… И вот тогда я точно прославлюсь мудрым и могучим, избавивших всех вас от мишуры.
Преобразовательзанес над Линдой свой коготь-саблю со словами:
- Но и тебя я отблагодарю обязательно за твою так забавившую меня простоту: ты получишь роскошь, покорность и бесконечную жизнь в молодости, пока не захочу я спрятать тебя внутрь моей силы… Отправлю тебя домой, в безвесть, ведь твой светлый огонечек никому там не будет нужен… Достаточно лишь мгновения…
Но он не успел коснуться смертоносным когтем девушки – на него с размаху налетело Маленькое Привидение и стало от души колотить, стараясь, как только можно, и понимая, что монстры – оно само, только другого времени, а безнаказанно смерть близкого нельзя оставлять!
- Давай быстрей уноси девочку, долго я не удержу эту ведьму с сердцем ножа! – выкрикнуло оно и стало отчаянно выкидывать лунные потоки на Преобразователя, пытаясь уберечь себя и топчущегося на месте Водяного от его сабли.
- Куда? – зловеще хохотнул чародей с лицом аристократки и одним щелком сабли о пальцы сбил хрупкого Светлячка, откинул Водяного от Линды. – Вы не имели права проникнуть в мир людей вне вашего времени!
С этой укоризной встал рой теней и красных злых собак, не пускающих никого к спящей девушке и кидающихся на Водяного. Он с большой неохотой выбил их волной на свет, под которым они растаяли.
Внезапно с ними растаял и облик Преобразователя: он оказался парнем со старческими руками и неестественно молодым, похожим на волчье лицо.
- А ты же один из нас! – с рвением и обидой взметнулся Светлячок. – Как ты можешь на нас поднимать руку?
- Вы – жалкие куклы несуразные! – с бешеностью выкрикнул парень, чуть не рыча. – Но это у меня от людей внешность: я был красавцем и просто зашел к ним в мир, справедливо спалив на костре блудницу, тайно раздающую свои гроши ленивым беднякам. И отобрав у нее сокровища. Я-то думал пожить без оглядки с яркостью хоть в их пресыщенный век, но они включили себялюбие и облили меня препаратами, от которых у меня и стала волчья морда!...С тех пор я и горел желанием отомстить им.… Не мешайте, бледности, а то и вас прихлопну после этой девочки!
- Не имел и ты проникнуть право в мир людей и убить редкого вида животное, чтобы грабить, пугать и калечить людей! –возмущенно крикнул Водяной, держа в руках плакат с таманским волком, на котором был след от сабли Преобразователя.
- А ну положи, я тебе приказываю! – встревожено и неимоверно грозно прикрикнул тот, бледнея и отступая в тень.
- Видно у тебя перевертыши больше не будут губить оставшееся светлое! – крикнуло Маленькое Привидение и, весело облетая летучих мышей с головами обезьян, вырвал плакат у Водяного и порвал его на мелкие кусочки, испепелил их лунными лучами.
Преобразовательне мог поверить, что его сабля коснулась его! И, неимоверно хватаясь за черную почву, из которой, казалось, был рожден, он исчез навсегда.
А Линда тотчас проснулась от неимоверного эха проваливающихся стен. То прорезывалась стена, вновь потихоньку обливая все светлым и разделяя миры.
- Как, я больше не увижу свою подругу? – робко спросила она, с большой неохотой направляясь к выходу в свой мир.
- Это был враг в дружеской шкуре. – стеснительно заметил Водяной.
- Давай-ка ты повнимательнее там, у себя дома… Избегай подобных! Мы тебя от них защитим, мы ведь тоже сильные и добрые! –сердечно посоветовало Маленькое Привидение.
И Линда в безмерную благодарность выложила искренне теплое и крепкое объятие на прощание, с наслаждением, перед возвращением домой, вспоминая ту пору, когда она точно так же обнимала незаметный отголосок светлого мига!...