писанинки :)

[Gazero]

Солнышко ;)

Как все же хорошо, что есть оно.
Оно согревает, кормит, утешает, и дает отличный загар. Вот ради этого загара и вылезал любопытный, игривый Лягушонок каждый день на солнышко. Настолько к нему привык, что думал – это навсегда.
Но одним вечером, когда Лягушонок нехотя ложился спать, в канавку, за которой, в свою очередь, сладко дремало солнышко, проникла Темнота.
Вроде ничего в ней страшного не было – главная из привидений, характер незлобивый, пугать не любит – сама чего угодно испугается. Только недостаток маленький: любила темнота брать без спроса, особенно все блестящее.
Вот и захотелось ей однажды солнышко взять без спроса, дома поставить, чтобы только ей светило и ее согревало!
Заметил это сразу сообразительный Лягушонок: мету света, нету солнечных зайчиков, его лучших друзей.
Только ветерок остался, который от скуки по воде все хлюпает, раздражает. Вот наш малыш и решил проучить хулигана: взял у мамы пылесос и с ним наперевес, как с ружьем, к ветерку подходит, требует, чтобы тот перестал воду колыхать.
- Тебе заняться нечем? – сердито буркнул Лягушонок, внушительно еле удерживая трубу пылесоса с щеткой. – Шел бы лучше, овощи с фруктами сеял, скоро лето, а кушать нечего!
- Мне и самому это скучно делать! – со вздохом признался вдруг ветерок. – Это меня Темнота заставила, чтобы все к ее порядку привыкали!...
Наш малыш все же бросил тяжелый пылесос, которым недавно грозился ветерок засосать, и, убедившись в искренности его слов, переходит на теплый дружеский разговор – возмущается:
- А я, может, не хочу привыкать! У нас солнышко правит, а не Темнота.
- Так в том и дело! – горячо, шепотом говорит тот. – Она его похитила… И живет она в старой колокольне у окраины леса!... Удачи тебе ее найти, а я полетел, пока она мне уши не надрала за болтовню.
- Не беспокойся! – горячо поддержал нового друга Лягушонок. – Не надерет, мы ее в пылесос!... Спасибо!
Так мудро изрек наш малыш и, еле волоча пылесос в качестве главного оружия, пыхтя, медленно пошел в указанном направлении.
Шел он речками и камнями, перепрыгивал отважно через ямки и канавки… Путался и все равно шел к цели, огибая травы…
И так, пока не встретил Богомола – мастера дел железных, что жил почти у самого конца леса.
- Привет, малыш! – бодро поприветствовал его Богомол, отрываясь от шестеренок и ключей. – Куда путь держишь?
- К Темноте! – просто ответил Лягушонок, с силой пихая надоевший своей тяжестью пылесос. – Солнышко наше у нее, жадины, забрать!
- Но не с таким же средством! – вскинул брови мастер. – Так ты долго будешь к ней обираться!.. Дай-ка я тебе помогу!
Лягушонок не сопротивлялся, поскольку догадался, что пылесос, столь раздражающий его, пойдет от него наконец на благое дело.
Но счастливо вздохнул, увидев, как Богомол, в два счета, соорудил из прибора автомобильчик, работающий на росе. По сути, это был тот же пылесос, только с четырьмя колесиками вместо двух и щеткой, надежно привязанной к системе управления, ставшей рулем.
Наш малыш, живо усевшись в автомобильчик, расплылся было в похвалах и благодарности мастеру, но тот скромно пожелал ему пути и посоветовал не терять веру в себя.
Так Лягушонок подъехал к старой часовне. Заехать туда было дело непростым, но еще сложнее было найти похитительницу солнышка – Темноту.
Ведь вокруг малыша немедленно закружились… с полсотни таким созданий: с темноватыми покровами платья с капюшоном, с дрожащими и в то же время самоуверенными ручками, все хватающими на своем пути, с круглыми глазками и глухим-глухим шумом ветра вместо голоса!
Лягушонок испугался и разочаровался в своей способности быть героем, если бы не вспомнил урок мамы: если много лишнего и одинакового – зачеркни.
И хотя это наставление касалось занятий грамоте, он рискнул применить этот совет и тут: нашел длинную-длинную палку и горизонтально бросил ее прямо в ряды привидений. Верные друзья Темноты, они жалобно еще увеличили забавные круглые глазки и, глухо пискнув, приняли свой настоящий, прозрачно-белый светящийся, вид и разлетелись.
Так путь к царству жадины - главной из них был свободен и являлся… уж сильно сверкающей лестницей, ведущей к верхним этажам колокольни. Лягушонок хотел уже направить бодро жужжащий автомобильчик на высокие ступеньки этой лестницы, как все-таки подумал: если оно такое блестящее и яркое, значит, манит к чему-то нехорошему и в любой миг может провалиться в бездну или обернуться лапами монстра…
Малыш задумчиво крутил руль-щетку, соображая, как же поступить, что бы е попасться в ловушки хитрой Темноты, и неожиданно вспомнил слова папы: если сильно блестит – фальшивое покрытие, смой его!
На радостях от этого совета Лягушонок мигом выпрыгнул из автомобильчика и, раздобыв веревку, с энтузиазмом завязал ее крепко вокруг ведерка и бросил в маленький колодец, серо мелькавший в полумраке здания.
От рвения проучить жуликоватую хозяйку ночного мира, он бежал с полным ведерком к лестнице и чуть не расплескал воду. А когда она метко попала на сияющие ступеньки, огромная лестница сжалась и испуганно ойкнула притаившаяся за ней Лягушачья Кикимора, лакомящаяся лягушатами, но смерть как боявшаяся воды. Когда Кикимора, хлюпая ногами и водорослями по лужам, исчезла, Лягушонок увидел, что лестница никуда не делась, просто стала обычной – деревянной и даже крепкой.
Но и она своею простотой и безобидностью не могла обещать тех кошмаров, которые ждали нашего храброго малыша под куполом колокольни: отовсюду лезли черные цапли, лисицы, мальчишки с рогатками, так жадные до испуга и мучений лягушек.
Конечно, маленький Лягушонок сначала так и бухнул и съежился от навалившихся страхов, но потом подумал: что он, девчонка хилая дрожать и ждать неудач? Он должен быть сильным, не терять веру в себя, как учил Богомол, и показать им всем, что не боится!
С этой радостной идеей он стал прыгать и трогать массивные колокола, и это было не пустой забавой: создания, слыша громкий звук и видя колышущееся массивное, вскрикивали и убегали.
- А вы совсем не страшны! – с радостью говорил им вслед Лягушонок, весело перелетая с колокола на колокол и так азартно дергая их, что они стройным хором выдали уж совсем веселую мелодию, от которой хотелось радоваться каждому мигу.
Но, очевидно, кто-то был глубоко убежден в обратном и глухо робко пискнул. Малыш с любопытством отдернул ткань, на которой весело плясали лешие с кривыми недобрыми усмешками, и увидел того, кто это сделал.
Это была, дрожащая как лист Темнота! Она честно смотрела своими большими глазками и наверное очень жалела, что распугали всех ее верных друзей и помощников.
Но Лягушонок не разделял таких мыслей: он с неудовольствием глядел на… солнышко, весело выскакивающее из ее рук и стремившееся наплясаться в такт веселой песне колоколов.
- Отдай, это не твое! – сурово потребовал малыш, зная, что жадине ничего не осталось, как исполнить его просьбу.
Однако Темнота угрожающе нахмурила глазки, устрашающе сморщила платьице с капюшоном и тихо-тихо гулко завыла.
На ее таинственный зов вылетел Лунный шарик со зловещей рожицей и, завидев незваного гостя своей хозяйки, стыдливо вдруг окрасился малиновыми цветочками и, буркнув: «Извините», полетел обратно!
Главная из привидений странно-шокированно уставилась увеличившимися до невозможного глазками, не ожидая такого поведения от незадачливого вояки, сосредоточенно глядя ему вслед.
За этим она не заметила, как солнышко вырвалось из ее неумелых ручек и закружилось в ласковом вихре, щекоча Лягушонка и играя с колоколами.
А малыш был на чеку: хозяйка этого мирка затрясла малюсенькими кулачками в воздухе и обиженно зашипела.
Солнышко испуганно отлетело под защиту самого большого колокола, а Лягушонок храбро выставил вперед щетку от пылесоса-автомобильчика, рвавшегося в драку и от нетерпения пыхтящего во все стороны.
Как ни странно, но Темнота только фыркнула тихим-тихим звуком, словно как чихнула, и, надувшись, важно полетела в навек темные углы, очевидно, давая себе клятву ничего не красть, чтобы не приходили такие шумные и самоуверенные гости забирать у тебя краденное.
А жить себе тихонько во тьме и воспитывать привидений с Лунным шариком, чтобы те защищали свою хозяйку, а не разлетались с перепугу, куда глаза глядят!...
А глаза Лягушонка снова глядят на солнышко, танцующее в небе и щедро греющее всех: и его папу с мамой, и Богомола, подарившего семье нашего малыша скатерть-самобранку, и ветерка, усердно разносящего пыльцу с цветков в помощь бабочкам.
Такое ласковое, любящее поиграть, пощекотать, подарить загар… Еще раз восхвалить храбрость и умение не сдаваться милое, светлое солнышко!

Как хорошо, что будет сиять оно!...

[Gazero]

Вот... Ночкин-Кот :)

...Тихо приоткрывает черный ротик в почти беззвучном "мяу" - он еще маленький и потому еще неумело ступает лапками по облачкам, оставляя белоснежный след...
Ему придется постараться пасти мышек-звездочек бесшумно и быстро, и внимательно: солнечный песик вот-вот проснется и снова залает, погонится за ним, играючи, а все же неприятно покусывая за мягкий хвостик; да и...
Шустрые лапки паучка-тумана норовят опять забраться и на облачка, распугать непоседливых мышек, что, забавным писком будят прохладный ветерок и дождик...
Его капельки вновь стучат в дверцы-шляпки грибов леса, причудливо сияющие от сопящих в них светлячков, перебирают мокрыми озорными пальчиками по ниточкам паутин и листикам, наигрывая чудную колыбельную, точно мерцающую искорками сказки...
А ночкин кот... с перепуганными глазками снова кинется под тучку, свернувшись калачиком и чутко ловя ее ушками, ни чуть не жалея, что мышки-звездочки разбежались, а кончиков лап уже шаловливо касаются солнечные лучики песика (ведь все не смолкает та тоненькая, чудная песенка... подкравшегося снежка); наверное, она...
Совсем неопасна, мягкая, легкая шелковистыми переплетениями... звездочек-мышек, с радостью скользнувших в ее веселый поток и теперь ставших еще красивее и ярче; и солнечный песик сделался более тихим, с интересом оглянувшимся наконец и на собственные лапки, порою неаккуратно взъерошенные, тут и...
Ночкин кот зажмурился, храбро выпустил крошечные коготки и шагнул к ним, немного удивившись, почему...
Дождик больше не кажется пугающим, мышки послушно собрались в кружок и ладно попискивают в своем, самом неуловимом и чудном на свете, танце, даже... песик приветливо подбежал к нему и, виляя хвостиком, словно немножко гладя его, порою чуть капризными, но всегда добрыми лапками, лизнул теплым язычком; все потому, что...
В лес неслышно-долгожданно, кроткими волшебными шажками пришла... мелодия ноток, сильным и дружным потоком, что, всегда бережно укрывает его... и сейчас капельками дождя, шелестом листиков; а в ней...
Вот... ночкин кот, что тихо приоткрывает черный ротик в почти беззвучном "мяу" - он еще подрастет и еще научится правильно ступать лапками...
По облачкам, оставляя белоснежный след...

[Gazero]

Цокот… лучика…

Луны тихонько треплет меня за волосы, словно… мой милый, добрый папа, который вновь зовет меня, так тихо…
… гулять (какое дивное это состояние, как раньше этого не замечалось?). Меня встречают сказки ветерка и маленьких светлячков, что мерцают, и полные нежности глаза папы (он протягивает мне самый дивный на свете цветок, почему его лепестки все снятся мне, улетая?).
Он говорит, что скоро я буду большая, окунусь в мир, где будет много странных звуков и предрассудков, потому… надо быть послушной и расти, хорошо кушать.
Какая же дрема охватывает меня после того, как внутри стало сытно и… даже как-то сонливо, но папа бережно теребит меня за животик – нужно обязательно побегать, чтобы быть худенькой и красивой для…
Кого? Я отворачиваюсь от этой мысли, и вновь что-то тихонько ложится в самое сердце – для людей (какая фантасмагория, иная, холодящая и ослепляющая как оно явилось?); когда с маленьких лет я забываю мягкую постельку, неповторимо светлую крышу дома ради них?
Хожу будто в полумраке, он напоминает змею веревки, что не поймает силой, так приманит, а в сути одна, будь хоть соткана из жемчуга – не отпустит, только пожалуйся ей на скуку или на жажду свободы?
Этим сладким словом называют скупые похвалы и льстивые комплименты, блуждания по кругу, одинокий свет, вроде и светящий тебе, а отражающий безразличные лица тех, кто неволей-случаем рядом; редкий приятный кусок хлеба и скупой свежий ветерок тишины; мое имя и судьбу?
Я не в силах сказать «нет», сероватый привязанный ко мне ритм не дает мне сил сказать «да»: как все нежданно, резко, прямо; я не улавливаю малейших поворотов дороги, не слышу слов – просто миражность, убаюкивающая медленной тоской миражность…
Она красивая, нарядная, кто, как не она встречает меня танцем листьев и капельками дождя, снежинок, колеблющимися тротуарами и искусственным мерцанием сотни спустившихся звезд, опрокинутых в озеро; чуть слышным эхо пещер и перестукиваний леса…
Я… и сейчас слышу его, светлый-светлый, мелодичный шепот чистого, мечтательными облачками и задумчивым солнышком, неба, листвы, шороха кротких зверьков и птичек, шагов… папы: он идет мне навстречу, улыбаясь робко глазами; мы говорим без слов – он, словно в какое-то невиданное, и, отчего-то, такое близкое мне, время, рассказывает сказки…
Про крох-светлячков, что щекотали мои щечки и носик, когда я, еще неловко, бежала за ними и падала, сосредоточенно глядела на жучка, что, не смотря ни на что, перетащил свою травинку через большой камешек; и я… смеялась вместе с ним и папой, который аккуратно поднимал меня на ножки, и, нарочито близко шагая рядом, гулял со мною по следам неуловимых светлячков; они…
Все перешептывались над моим ухом, украдкой шаловливо пробуя щипнуть меня за ресничку, но папа отгонял их, заглядывая в мои опущенные глаза, словно спрашивая: «От чего грустишь?»; «Я тоже мечтаю о вечных радужных крыльях, папа…» - порывается ответить мой голос, но нечто, стеснительно-притихло сомневающееся, прячет его торопливо обратно – куда-то в отведенные пушинки ресничек; вдруг…
Я бегу так легко, как в тот дивный миг, сама не зная, почему; точно прошли все горечи и уныние, апатические пошатывания в изнуренных суставов и сонливая хандра, уставшего быть обмануто-забитым, желудка – все то улетело, как маленькие листики, так напоминающие сверкающих светлячков…
До чего же милы и смешны они – толпятся, вьются, толкают друг дружку, в тщетной попытке точно поцеловать мой носик; я осторожно подкрадываюсь к ним, невольно окунаясь в живительно-любимейшее занятие; и вот все эти, переливающиеся белоснежно-алмазными лучиками, малыши стайкой испуганно убегают: то была лишь моя песенка…
Радости, которая… заливает сумеречную темноту теплыми красками ноток колыбельной, сказки; мне так хорошо осторожно укладываться спать, слыша ее мягкие переливы; но сну придется сказать: «Пока…», ведь впереди, не то мерцанием грез, не то переплетениями лучиков звездочек, раздается…
Цокот… лучика, трепетно-восхитительного лучика…
Луны, что… тихонько треплет меня за волосы, словно… мой милый, добрый папа, который вновь зовет меня, так тихо…

[Gazero]

Прямо и... вкось..

. ..Все, не смолкая, пикает, свистит, грохочет - словом, это было... целым лифтом, не очень-то нормально петляющим во все направления, сыпля белыми бликами от...
Крошечных глаз, снова сбежавших из замка, от соседей-паучков (сторониться их, воздушно-туманных ниточек, домиков, затаившихся в лабиринтах поворотов и в углах; бояться их самих - дело чести для их маленького хозяина); да и...
Ну вот надо же было ему, такому крохотному и непривыкшему ничему удивляться, робко и глухо пискнуть от изумления: соседи милые, важно... пыхтя мохнатыми пузиками и степенно клацая сотнями зубиков, твердо изрекли ему, что "надо не упрямиться и сделать себе кашу, чтобы подкрепиться, быть здоровым и красивым, еще дольше и лучше бродить, где захочется!..."
Какой конфуз - кто еще во всем мире и так будет жить дольше тех, кто... вот как он, возмущенно зашелестевший складками платьица в ответ, попятившимися неслышно и решительно к выходу, поднимая пыль над плитами, чуть паря над ними в полумраке; и пауки еще, которые плетут домик дольше, чем глядят на все на свете своими молочными бусинками глаз, будут ему говорить "ешь, чтобы жить еще дольше"?!
Кроме того, Время на этот, ну очень любезный его ответ, исполненный тактичной... надутости и рассерженно нахмуренных глазок; точно приподняло в удивлении бровки-стрелки, оглушительно-заинтересованно щелкнув ими, словно подмигивало: "Такого я еще не видало! Это будет неповторимо-дивно, прямо... интересно, как ты это сделаешь, давай, не робей, ая погляжу" (а что он, с его хрупкими и маленькими кулачками, мог предоставить на такую просьбу; ведь не было ему равных в... передразнивании лесных филинов, раскачивании противно скрипящих дверей замка и катании на перилах кованных лестниц - и, наверное, торжественно заметить, все).
Но... кашу, эту жижу с мерзкими будто усиками погрязших там жучков и кислыми благовониями, даже он видеть не мог (куда ему уж ее готовить?); и потому, хоть куда, а бежать от каши надо...
Это мистическое "хоть куда" тотчас обернулось лифтом, пугающего прозрачными дверями и радугой панелей, пикающих и дребезжащих на всяк лад; что, разумеется, очень быстро отняло у перепуганного крохи остатки мужества.
Он, сопровождая это священным ритуалом неслышного ворчания (вперемешку со суетливым испугом) стал пробовать все кнопки, какие только видел, судорожно щелкать рубильниками и постукивать по низким лампочкам, жужжащим яркими волнами внутриот напряжения, как и... совсем не ожидалось...
Лифт вдруг круто взмыл вверх и, покачиваясь, быстренько затопал тросами... наверняка же не к, так давно ожидаемой, остановке.
"Ой-ей!!... - ужаснувшись, подумал его белоснежный малыш-пассажир, укоторого от волнения перепутались искорки, - Стало быть, он оторвался и летит в Космос!... Вот это да: я еще только, наверное, между кометами не летал!!... А ведь это... здорово!...".
С этими мыслями он немного успокоился и, с усилием стараясь удерживаться за стенки и двери лифта, которого мотало из стороны в сторону инеимоверно трясло, с интересом взглянул в окно (очевидно, надеясь там увидеть узоры танцующих звездочек, кольца и гордые мордочки планет всех размеров, населений и цветов, и, наконец, может, хоть сейчас, на миг пусть и только взглянуть, на то, что, так маняще, казалось, совсем близкое, дарило белоснежные блики на двери его престранного транспорта...
Он надоедливо вновь встряхнулся, негаданно... распахнув двери: туда тотчас проник запах подоспелых колосков, нектара и пчелы.
"Ну уж... - у его дивного ездока обиженно-с испугом задрожали края платьица вплоть до кончика капюшона, - Не хочу... Летите к себе...Ой!!..." - (он, торопливо вскочив на перекладину у стены лифта, балансировал на ней, изловчившись и махая руками, за что пчелы, обозлено отскочив и зашумев, кинулись на него, сыпля уколами жал и... крупными зернышками пшеницы).
Эта забавная атака длилась недолго - точно в насмешку, как только последнее зернышко упало на белые складки, суетливо-напрасно пытавшиеся отряхнуться, дверцы распахнулись и пчелы, победоносным строем вылетели; а лифт, ободрено встряхнувшись, полетел дальше...
И он... почему-то казалось его, очень ненадолго, заскучавшему обитателю, и на этот раз летел не в недра Галактики, не в глубину гротов и пещер, а...словно сами радары, вмонтированные в его раскрашенные панели, путались и не знали, какой путь выбрать из тех, к которому неунывающе вихлял непредсказуемый лифт...
Его дверцы снова открылись и... будто растворились среди облака взметнувшихся зернышек, как воронкой, затягивающегося в полумраковорот; как не крепился с отчаянным попискиванием тот, на ком они миг назад покоились, из последних сил удерживаясь крохотными ручками за перекладину, с любопытством выглянувший из них; а и его понесло...
В перекрестки колоссальных молотков, поочередно ритмично отбивающих попадающие под них зернышки, пересечения мощных струй фонтанов, орошающих лестницы, подхватывающие крупицу, что образовывалась после работы молотков; переплетений потоков воздуха и ежиков-пучков ножниц, очищающих и высушивающих крупицу.
Даже... совестно стало чьим-то крошечным глазкам, что не остались в лифте, а теперь, не знают куда и смотреть, чтобы не попасть под всесметающие паутинки воздуха, ошарашивающие исподтишка ручейки фонтанов, под чеканящие шажки молотков.
"Безобразие! - уныло подумал их совсем крохотный хозяин, едва успевая ухватиться за трубы и протереть кулачками глазки от постоянно осыпающейся крупицы, - Как тут шумно... Зачем я не послушал соседей?... Лучше бы постарался себе эту кашу сделать (не только же мне все мышей летучих пугать, книжки в замках разбрасывать и картины портить)... и скушал бы ее, чем тут мокнуть и затягиваться... Опять!!... Я же не протяну... На помощь!!...".
И тут... спасительно-чудно, он очутился в состоянии знакомого непосильного встряхивания лифта и его пулеметного взрыва, витающего над всеми панелями; вот он снова петляет во все стороны, словно вдогонку, спеша сделать что-то...
Оказывается, остановка лифта была в... знакомом полумраке замка, подхватившего ветерком малыша, радостно глухо запищавшего и замахавшего ручками и всеми складками, заблестевшего так красиво, что...
Точно белоснежные блики рассыпались повсюду в тумане, почему-то напоминающем пар и молочную кисею (кто-то будто заботливыми руками снимал с его капюшона, ручек, складок крупицу; пока он живительно-спеша трогал близкие картины и двери, вытирал их и смазывал; ставил на место книжки, старательно упражняясь в зоркости и силе ручек, забрасывая их в огромный шкаф; здоровался, мирился, играл с летучими мышами, филинами и паучками-соседями, взахлеб рассказывая им свои приключения); как вот...
Коснулся его аромат, тонкий, согревающий, переставший быть вдруг несносными противным - пред кроткими, робко пискнувшими, от удивления, вовсе крошечными,глазками предстали тарелки с кашей...
"Надо же... - благовейно думал их хозяин, аккуратно делясь ею с, окружившими его друзьями, помогавшими ему осторожно смаковать кашу, - Какая она живая, вкусная... Не буду больше капризничать, а с удовольствием кушать ее (это полезно)...".
Так думал он, потихоньку окунаясь в пушистые искристые листики сна, под привычными ступеньками в потемках, представляя себе, что...
Заведя дружбу и с... полезно-вкусной кашей, он однажды, станет еще "здоровее и красивее" будет еще дольше и лучше бродить, где захочется; и...
Когда-нибудь обязательно узнает, что за лифт, тот, за пределами замка,что...
Прямо и... вкось все спешит...
Не смолкая, пикает, свистит, грохочет, петляет во все направления, к, словно таким близким ему, белым бликам от...

[Gazero]

Малыш глубин

Тихонько смотрит на высокие-высокие облачка, они такие непоседы, что ни на секунду не желают побыть на месте, но он не грустит – как на ладошке, видна луна…
Вот вокруг все от нее прячутся за теплыми одеяльцами,не пускают ее посмотреть свои дома, а малыш… ей рад – все рыбы спят, немножко неровно, зато глубины, казалось, от одной его приветливой улыбки ей,становятся…
Дивной-дивной сказкой: отправляются в дальний путь белоснежные лепестки водорослей, сияет ловкий ветерок, что играет с кораблями и с жемчужинками, а те, просто крохи-кокетки, надувают важно губки и захлопывают изящную дверцу в свой домик, чтобы никто не увидел, в припрятанное за нею зеркальце, какие они красивые…
А малыш плывет к этому сияющему мирку волшебства, несмотрит, что все рыбы гордо посапывают да лишь то одной, то другой ручкой пошевеливают, лениво-скучающе дожидаясь дня; ему некогда прятаться в роскошно убранную мидиями раковину, как усачу-раку, что жадно-неусыпно стережет свои песчинки; не станет он, как сонно ждущие чего-то медузы, позволять волнам качать тебя и задерживать на пути, когда…
Целая… феерия вокруг – пузырьки-шалуны жонглируют монетками и алмазами, морские ежики становятся похожими на снежки из-за белого инея лучиков, исподтишка нанизывающегося им на иголки, а угрюмые закрытые сундуки вдруг враз раскрываются и подбадривают друг друга бравым поскрипыванием, приглашают малышу исследовать свои богатые и увлекательные лабиринты недр, вот только…
Он, совсем маленький, изумленно смотрит, на молочно-искристую кисею вокруг, круглыми глазками, вопросительно дотрагивается крошечными ручками к ней – самому большому в мире туману, загадочно загадочно пошатывающегося чуть жутковатой зыбью; и он, совсем крохотный, недоумевающе робко-глухо пискнув, бросается со всех ног к темной, прохладной коряге, за которую так удобно спрятаться, отдохнуть, помечтать, вздремнуть…
Туман все не унимался, будто как настойчиво предлагаяему сладким эхо продолжить свое, только начавшее купать в наслажденииприключениями, путешествие по, ставшим чудно-мерцающими и совсем не пугающими,глубинам…
И малыш сосредоточенно поглядел вперед – ничего особого или необычного, вниз – что-то словно как зеркальными бликами невидимкой танцует по песку, незримыми голосом зовя… никуда не идти, отправляться спать,как все взрослые, умные рыбы, отдыхать, не думать за какое-то там сияние тумана; малыш же только посмотрел вверх, счастливо пискнув, рывком вылетев вдруг из-под коряги, навстречу белоснежным сказкам дива глубин, ведь…
Они не пропали, только еще засияли, словно гладя еголасковыми, мягкими лепестками, волнами, в которых…
Все прихорашиваются жемчужинки, прижимает к себе песчинки рак, плавают медузы; ничего не… исчезнет, ведь, где-то…
Качает ветерок волны глубин, купая их в белоснежном свете, есть… причудливый мирок рыб, водорослей, пузырьков, тайн, там…
Малыш… глубин, такой маленький смышленый, идет сквозь мерцающие их белоснежные лепестки, он…
Тихонько смотрит на высокие-высокие облачка, они такие непоседы, что ни на секунду нежелают побыть на месте, но он не грустит – как на ладошке, видна луна…

[Gazero]

Балладой об... ответе

Проникнута была вся атмосфера очередной встречи; и глупо было бы ее не вспомнить, когда в белоснежных чертах, в глазах, встречающих меня откуда-то из глубины окна-зеркала читалась...
Некая добрая, ласковая и тактичная, укоризна, делающая их молчаливую хозяйку непохожей на себя; и... принимаюсь со странным энтузиазмом стыдливости про себя отмечать все глупости и недочеты, которые могли ее расстроить.
Ничего не вспоминалось - редкие наши беседы неоднократно одобряли все мои поступки, которые со стороны легко было бы назвать глупостями и бестактностью; в чем же дело, почему в сознание вдруг совестливо стучится напоминание о сотнях товарищей, пропавших, пострадавших, находящихся в трудном положении, из-за меня?
Ведь... что-то вынуждает опускать лицо и отводить взгляд от ее теплых, радушных, но загадочно-прохладных на этот раз, глаз; думаю, заставляю рассудок пересилить чувство шока, вины и думать: вновь ничего не приходит в мысли, кроме...
Ее мягких слов, произнесенных давно, при нашем знакомстве, а сейчас словно вводивших меня ее голосом, куда-то в глубину неясной и таинственной сказки; принадлежащих будто... какой-то древней балладе, повествующей об...
Смелом и любопытном человеке, владевшем множеством слуг, друзей и товарищей; он многие годы увлеченно играл с их чувствами и мыслями, покидал и менял порою на что-то более интересное (к примеру, на победу над очередной проблемой или врагом)...
Но как-то раз, самая неприятная ему личность-наиболее неуловимый и сильный конкурент, заверила его, что она сдастся, прекратит ему и его друзьям, товарищам досаждать, если тот сможет...
Ответить "да" на предложение расправиться с... крошечным малышом, доверчиво потянувшим к нему крохотные ручки и с интересом глядевшего на него бусинками-глазками; человек, зная, какая выгода и почет будет для него от этого поступка, торопливо сказал личности "да" и уже замахнулся мечом на малыша, но...
Поглядев на его маленькие, чистые и... беспомощные глазки, точно лучиками вечно-радостного солнышка осторожно согревающие его, отбросил от себя меч и прогнал личность, поспешив потом к малышу, немного дрожащему от холода и голодающе засовывая камень в лепетавший ротик; все это...
Так... живительно впечатлило человека, что он укрыл его теплым одеяльцем, угостил булочкой, положил отнес в уютный и безопасный уголок, позвав одного из своих слуг и попросив присматривать за малышом; тут он понял, как дивно-бесценно быть...
Не в шумном хаотичном, слепо-беспощадном кругу поля брани, не в бесконечно-утомительной и заглушающей почти все мысли и чувства, погоне за славой и богатством; а со своими друзьями, товарищами и даже слугами (всем им, одинаково всегда, будут желанны его внимание, доброе отношение и ласковое слово, забота и теплое вспоминание о них)...
Я... затаив дыхание, снова пытаюсь поймать окончание чудных переплетений мыслей и поступков человека, чтобы уловить его решение, почерпнуть его грани для себя, но...
Баллада как будто закончена, необычная атмосфера снова стала потихоньку скрываться за эхом предстоящих битв, достижения почета, "обязательных" целей, продиктованных не для меня и не мною; оглядываюсь - она со вздохом тихо уходит в тень залы, к двери, аккуратно придерживая полы длинного платья руками, наш разговор закончен, еще не начавшись, не приоткрыв собою главного, быть может, спасительного?
С подкрадывающейся и льстиво скалящейся ухмылкой усталости разбитых надежд и вялого оборота к приторным иллюзиям - как же хотелось все услышать конец и... начало своих светлых перемен, тоже поворачиваюсь к другому выходу из залы, готовясь вежливо сказать на прощание что-то, вроде: "Всегда приятно к тебе заходить, спасибо!"
"Мне что-то опять вспомнилась та баллада... об ответе… - вдруг остановил меня ее приятный, тихий голос. - Но... что с тобой? Тебя расстроило мое поведение (извини, постараюсь им больше не огорчать)? Или... может, тоже она вспоминается тебе?"
"Нет!... - с неловкостью почему-то пытаюсь скрыть свое замешательство. - Да!... Я, прости, затрудняюсь ответить...".
" "... Об ответе" - с, чем-то мечтательной, улыбкой повторила она. - Как немного надо знать о нем, на самом деле!... Лишь то, что его не избежишь (делом) и что он обязательно придет к тебе… на помощь, только не нужно стесняться прихода к нему!... Ведь, знаешь, нет плохих ответов - есть только, иногда… не очень ладные плетения мыслей...".
С этими словами она тихонько вышла из залы, опять став милой и приветливой, перед расставанием ободряюще обняв меня, будто исподтишка передав мне неиссякаемый лучик вдохновленности через длинные, шелковые косы и, вдруг...
Поцелуй, словно... как впитавший в меня силы, уверенность, внимательность и сейчас благовейно усыпляющий балладой об... ответе...
Которую невозможно забыть, ее не вспомнить, когда в белоснежных чертах, в глазах, точно вновь встречающих меня откуда-то из глубины окна-зеркала читается...

[Gazero]

Топот… башмачков

Раздается, кажется, и сейчас, «из-за молчаливых чащоб», вот-вот… сверкнут из-за угла, надолго очаровав один взгляд своими легкими контурами, точно сотканными из черного золота, усыпанного алыми капельками рубинов; когда закат мягко опускается на поляны лесов и сыплется…
Мягким, убаюкивающим звоном мелодия струн: и… они все не желают окунаться в теплую перину сна облаков, пока не услышите вы сказку о…
Маленькой, милой… девушки, с тоской часто поглядывающей на крутой овраг, что располагался возле домика ее матушки, строго-настрого запретившей дочери ходить к оврагу. Но…
Стала девушка замечать, что по вечерам это «страшное и опасное место» светится маленькими красными звездочками, что играли в тумане, как смешные проворные мышки, а потом… тонули в будто ласково шепчущем черном бархате цветочков; и…
Казалось ей все то таким красивым и безобидным, что, подождав, когда матушка уснет, дочь, даже не успев хорошо закутаться в сумеречную прохладу, не помня наставлений, бросилась с замиранием сердца к оврагу, где все еще играли точно алые мышки и черные цветочки.
Каково же ее удивление было, когда она увидела на его дне… самый очаровательный башмачок, который только можно было себе представить, но… странный – весь черный, блестящий, и только красные камешки будто дождичком осыпались на его тонких контурах.
Лучики, играющие на легких каблучках и гранях башмачка, щекотали ее щечки, гладили руки, дрожаще поворачивающие его, чтобы их хозяйка смогла разглядеть и вдруг она…
Почувствовала, что башмачок легонько танцует у нее на ладошке, в такт… второму, которого не было, но от этого перед глазами то появлялись, то исчезали лепестки ароматных цветов, едва переливающихся всеми цветами радуги, учтивые поклоны башен загадочного дворца, служанок и подружек, все то успокаивало ее, как оживающие мечты и надежды, вот только…
Промелькнула мысль, что матушка до сих пор топит печь не дровами, а соломой, питается краюхой и щепоткой соли, и девушка, ахнув, выпустила башмачок из рук, как подкрадывающуюся тень неведомого колдовства, что уже стремилась схватить ее – подкрадывалось уж нежданно утро, тихонько зовущее матушкиным голосом помочь убрать избушку и приготовить скромную поживу; разве это, такое привычное и иногда – радостное и согревающее, сравнимо с блеском башмачка?
И с этим убеждением хотела уж девушка бросить башмачок в овраг, чтобы никогда о нем уж не вспоминать, но рассудила так: находка красивая, наверняка любая богатая госпожа милостиво даст за нее немного грошей, и матушка перестанет голодать, может, и она сама попадет в милость к знатным господам, кто знает?.
Потому, старательно спрятав в рукав башмачок (который был ей как раз в пору), она побежала домой, к взволнованной матушке.
- Что же это ты, доченька? – встревожено сказала она, заметив бледное, испуганное ее лицо. – Никак, ночью привиделось плохое что-то?... Ну, подойди, я тебя обниму – и все плохое на себя возьму, а ты будешь пригожей и радостной!...
- Матушка, я нашла вещь… - стараясь не смотреть в ее глаза, ответила дочь, протягивая башмачок, - Не станет ли он нам в пригоде?... Можно выручить за него…
- Что ты! – вскликнула вдруг та, всплеснув руками, - Уж не украла ли ты это, доченька?... Видано ли дело – такую красу просто «найти»?... Прошу…
- Но матушка… - начала было дочь, придвинувшись к ней и желая помочь.
- Иди, иди, доченька… иди, хорошая, верни! – ласково возразили в ответ, - Верни, пока беда не постучалась к тебе!...
И вот… делать было нечего: как ни успел приглянуться башмачок девушке, а еще больше огорчать матушку она не желала и понесла его назад к оврагу, и, откуда ни возьмись, увидела там второй, казалось, еще краше первого.
Заиграли тут искорки на них так дивно, что, точно очаровавшись, девушка раздумала и взяла оба башмачка, примерив их на свои хрупкие ножки – они точно порхали над землей, когда каблучки чудной пары находки цокотом магической трели ходили по грубым лесным тропкам; она… негаданно решила что, пусть хоть матушка и дальше будет продолжать хлеб да соль есть, а натанцуется, накружится она вдоволь в простых, таких хороших башмачках…
Ошибалась девушка, не знала она, что… «давным-давно, среди полумрака холодного грота и цокота стрелок, долгожданный и могучий, неуловимый колдун надумал создать крохотный мирок, где все волшебно и чудесно – где пели бирюзовые птички и плели рыбки жемчужную паутинку, тени летали бабочками, а крохотные, белоснежные…
Глазки согревали леса по ночам; и вот, когда все было готово, он вдруг понял: то получилось дремой, грезой наяву, да чего-то не хватало; что могло бы развеселить его после стольких дней скуки в труде, помочь и утешать в молчаливом пении птичек, с радостью спорить с радужными облаками и гляделся бы без конца вместе с ним в зеркальные алмазы…
Вот и надумал колдун смастерить башмачки для «феи» (ведь они любят блестящее и красивое), чтобы жить вместе с нею в каком-нибудь гроте»; но узнал про это светлый столп ветерка, рассердился и забрал один башмачок, да второй…
Внезапно растаял на ножке девушки, когда она, весело напевая песенку, направилась к дому; что одернуло ее, точно ручками травинок и камешек, она упала, а когда приподнялась, то увидела прел собою…
Высокого, улыбающегося юношу, стоящего в роскошном костюме и с опасливо блестящей шпагой; на щеках у него были будто как вырезаны маленькие башмачки, такие же, как и те, что миг назад были на обеих ножках девушки, испуганно и нерешительно встающей, собираясь скорее побежать к матушке домой.
«Увы, ты не можешь от меня уйти! – словно сказал сверкнувший взгляд юноши. – Нашла мой башмачок – и наутек?... Не выйдет!»
С этими словами он вынул шпагу и толкнул ею травинки – трава перестала точно пускать девушку домой.
Она обернулась, глядя на него смешно-сердитым взглядом, говорящим: «Чего ты хочешь?... Уж даже если ты тот колдун, то я – фея, раз нашла башмачки; столь они пригожи, что не собираюсь их тебе возвращать!...».
«Но один у меня, другой у тебя!... – отчаянно остановился его взгляд, он явно почувствовал себя обманутым, - Столько дней и ночей я трудился, чтобы кто-то… разделил со мною башмачки, мой мирок, и ведь… Не злобный я, как можно?...»
От усталости и рвения поскорее забыться от теплых матушкиных сухарей и под теплым одеялом во сне, девушка вздохнула и с грустью посмотрела на дорожку к дому, сердясь на мгновение когда нашла башмачок и…
Окунулась в его чары, заставила из-за него волноваться матушку; отвернулась, словно бросив: «О, что может меня еще заботить, как бедная избушка и матушка без куска хлеба?... Мне все равно кто ты, но… Ты худой, раз обманул меня колдовством своих башмачков!.... Возьми их обратно, я не хочу их и видеть!!...».
«Ужель ты не видала еще моего дворца да верных слуг, да яств и украшений по моде и сласти, приготовленных тебе одной, той, что башмачок мой нашла?... – придвинулся ближе молчащий юноша, но это словно кричали его глаза, - Или не поняла ты, что за один твой приветливый взор отдал тебе я второй башмачок, чтобы ты матушке помогла?... Отчего же отворачиваешься от меня?... За что?».
Но девушка уже бежала, не оглядываясь, отшвыривая от себя второй башмачок и с плачем бессильной злобливости и жалости теребя свое простенькое платье ручками, всхлипывая…
Будто мыслями: «Даже не дал мне потанцевать вволю в этих башмачках; чтобы я стала еще краше и радостнее, и, быть может, меня бы тогда принял свет господ!!… Пускай же… никто не возьмет их у тебя, колдун поганый!!...»
Как только она это произнесла, раздался вскрик: светлый вихрь ручейка взметнулся вдруг из туч и сурово взглянув на юношу, смотревшего с печалью ей вслед, и ударил его по щекам, на которых рассеялся узор из дивных башмачков и вместе с ним – рассыпались и сами башмачки.
А с ними – исчез навек сам юноша, навсегда растаяли чудные бирюзовые птички, алмазные сады и радужные трели, дворцы и сласти с теплыми роскошными каминами, веселые карусели солнышка и звезд, все, что…
Лишь и вспоминала с грустью матушка, все ожидая, у потухших соломинок камина, у приготовленного обеда, у окна, дочери, которая, наверное, побежала за…
Топотом… башмачков, что…
Раздается, кажется, и сейчас, «из-за молчаливых чащоб», вот-вот… сверкнут из-за угла, надолго очаровав один взгляд своими легкими контурами, точно сотканными из черного золота, усыпанного алыми капельками рубинов; когда закат мягко опускается на поляны лесов и сыплется…

[Gazero]

Легенда о... мишке

До сих пор вызывает разные чувства и раздумья у ее слушателей (кто негодует, кто смеется, кто молчит); невольно вспоминающих о ней всякий раз, когда незаметно подкрадется рой белых жемчужинок...
Но стоит пролистать ее страницы, чтобы понять, почему...
В тот вечер он... снова не послушал соседей по дальним, суровым сооружениям: она проходила мимо них... на этот раз, со серьезным лицом, на котором все же затерялись трепетные лучики надежды и радости, спеша к...
Утонувшему в длинной, промерзлой и колючей, дороге, зданию с солидными окнами и богатыми занавесками в них (там, скорее всего, очень тепло и сытно, но это неважно - предстояли решающие минуты для нее)...
Казалось, один отголосок этой мысли пришпорил его наспех одеть прохудевшие и жмущие сапоги (другие отобрали и, так разозлившиеся, соседи), украдкой стащить у них плюшевого мишку, что давно привлекал его приятно-розовой, мягкой фигуркой и свежим видом; судорожно, ловя взрывающийся приближающийся крик и топот, запихнуть игрушку в невзрачный, вечно чем-то тяжелым, наполненный рюкзак (из всех застежек работала только одна) и, накинув на плечи последний, побежать...
По... удивительно темной и скользкой дороге, над которой витали неприятно щиплющие за нос и руки, пальчики мороза; грея себя одной мыслью: если у нее все получится - подарок будет поздравлением, если грянет неудача - станет утешением; в любом случае, ей...
Будет приятно обнаружить рядом притаившегося, такого милого мишку, застенчиво улыбающегося и опустившего бусинки глаз, а в лапках точно притихло придвигающего почти прозрачную сумочку-сердечко светло-кремового цвета, хранящую для нее ароматную крошечную, но утонченную розочку, вдохновляюще-радужный дождик конфет и открытку с нарисованной принцессой (так похожей личиком на нее!), содержащую несколько слов, в любую погоду и миг навсегда дарящие маленькое, доброе солнышко, будто сказку...
Оказывается, он, этим волшебным именем, еще может назвать унылую фантасмагорию коробок и настилок, со злющими соседями и безрадостным эхо сирены полицейской машины, все норовившей к ним заглянуть - кругом царил беспросветный поток тумана с темнотой, слабых огней фонарей, окон и витрин, гула машин, шагов, разговоров, музыки, льющейся из магазинов, кафе и клубов; истошного карканья, писклявого мяуканья и... подобного пулемету, разнообразного лая (вот уж что действительно, в секунде тишины, способного обратиться в рык чудовищ!); но...
Время вновь жадно забирало и малость тишины, чтобы остановится и подумать, еще немного - и будет благовейное здание, в котором ей, наверное, нелегко; только... что-то насмешливо-ревностно опять преградило дорогу, доносящимися переговорами группки полицейских, бдительным оком обводящих дорогу (напасть, ничего не скажешь, - его твердые, как скала, сапоги, своим чистосердечным шумным топотом, были им знакомы), он же стремился лишь скорее прийти к зданию, чтобы хоть взглянуть из окон на ее глаза и дивную улыбку, услышать ее, а тут их назойливый взор!...
Ничего лучшего ему не придумалось, как... со внутренним кротким всхлипыванием, усердно-быстро стянуть с себя сапоги и, положив под ближайшим кустом, оставив там рюкзак, а мишку спрятав под пазухой несчастного пиджака, направиться еще быстрее...
По холодным или только чуть остывшим камням и острым веткам, по мерзко подвижному и шелестящему песку, по коркам льда, ненадежно порою затягивающим лужи, по... хрустящим и лопающимся кускам стекла, немилосердно спрятавшихся в темноте и разбросанных по дороге, вздрагивая и сцепив зубы, не сколько от боли и пронзительного ветра, а сколько от того, что…
Полицейские или соседи могут услышать (тоже, наверняка, с ругательствами всего на свете, разыскивавших его), и стыда (вместе с этим, как в болоте, его ноги запутывались, проваливались в грязь и в ошарашивающе хлюпавшие недра луж, недавно, казалось, споткнувшись или поскользнувшись на льду и снегу, сильно разбавленным моросящим дождем), отчего...
Глупо предполагать, что они, (да и... руки с лицом) были чистыми и вполне приличными здоровым видом; нет, по его рассуждениям, пока полицейские не вернулись, а здание было совсем рядом, надо было вернуть им сладостное, давящее на них и на психику, поскрипывание сапог; этот же...
План, гордо и бесстыдно, был слепо перечеркнут кучкой собак, устроивших игры и беседы у... заветного куста, из под-которого кисло завидели хозяина очертания сапог; безрассудно, отчаянно его рука тянется к ним, взяв палку (хочется поразмахивать, чтобы отогнать собак) - но...
Его взгляд вновь падает на ноги - поцарапанные, почти окоченевшие от усталости, битв с дорогой и холода, незащищенные от кучки, окружившей его и... вполне приветливо улыбающейся, потявкивавшей, машущей хвостом и припадавшей на передние лапы, иногда с упоением подпрыгивающей; и его руки опять...
Делают отчаянно-спешный, неосторожностью и непреодолимым желанием, шаг: кидают палку, камни, ветки, собакам (и ведь те, доверчиво-глупо, но крайне благородно, с лаем, всей кучей-малой, кинулись увлеченно возиться с брошенным), он, со старанием в скорости выжатого лимона, натянул сапоги и, наконец, с мечтательным покоем внутри ощущая мишку за пазухой...
С усилием приподымается на подоконник, чтобы взглянуть во внутрь: все уже закончилось, публика наигранно хлопала и, с комплиментами, угощала ее открытками, цветами, конфетами и плюшевыми мишками; она благодарила и улыбалась, так...
Чарующе, что он готов был верить - есть тот мирок, что зовется одним, неповторимым, вечно волшебным именем, где тихо и тепло, небо покрыто белыми приятными облачками, днем сияет оптимистичное, веселое солнышко, ночью - рой белых жемчужинок, а дороги усеяны только шелковой, ласковой травой, и, окрыленный этой верой, изловчившись, кинул игрушку, столь кропотливо им сбереженную, прямо ей в руки, да...
Она, не желая покидать долгожданный звездопад почета, искрящийся сейчас и для нее, вышла из здания, мысленно уже готовясь к новым успехам и ожидая новых проявлений восхищения ею, даже не заметив мишку, что, точно как живой, с грустью прижав лапки к сумочке-сердечку, опустив головку, тоскливо смотрел ей вслед, вместе с ним; когда...
Кругом царил беспросветный поток тумана с темнотой, слабых огней, капал дождик и словно… скрипели нотацию сапоги; он вздохнул и уныло побрел к сооружениям, устало-смиренно, с тоненьким оттенком фальши, уверяя себя, что…
Соседи хоть на этот раз посочувствуют и перестанут грызться, что периодически звучащее эхо сирены машины полицейских тоже имеет свою прелесть и не надо ее бояться, что...
Она еще увидит, в, порою, приторных конфетах, однообразных открытках, в тускловатых роскошных букетах и игрушках, глазки-бусинки… того мишки, что стеснительно улыбнулся ей однажды, как и он, притихло придвинув свое сердечко, сохранившее навек маленькое, доброе солнышко, будто сказку и...
Легенду, что... промелькнет среди гула дорог и улиц, особыми, дивными искорками (не то тумана, не то снега или... дождя) всякий раз, когда...
Незаметно подкрадется рой белых жемчужинок...

[Gazero]

Right... Down...

...Ночь, холодная луна перед замком, в его дворе, запертый волк все грызет перегородку, упершись лапами, он обозлен - процветающая цитадель покрылась плесенью...
Чего - трудно сказать, что-то безмолвно мечется между усталостью и растерянностью ее молодого хозяина...
Дракула опять просто поправил плащ и вышел на охоту (летучая мышь-шпион учуяла кровь); бдительный старый вурдалак Озн, совершенно плешивый и костлявый, с провалившимся лицом, на котором выделялись по-совиному огромные глаза, полные зависти, темных желаний и ненависти ко всем, кроме себя и своего волка, незаметно юркнул следом...
Он прислуживал его роду, но явно чего-то жаждал, ведь внимательно ходил за госпожами и господами, выискивая их привычки и слабости, никогда не грея в душе ни дружбы, ни любви, ни искренней верности в службе, злорадно улыбаясь - род гас...
Округа отловила вампиров и убила, выжил один Дракула, встречающий мерной верховой ездой темный лес, сонно шелестящий недавним дождем, и вымершие деревни, в которых тщательно прятали детей и женщин, да и тех было мало (в борьбе все беспрестанно переворачивалось и мало не было никому)...
Юноша поправил старый цилиндр и вздохнул, слез с коня: мышь привела его к добыче - спящему старику; напоминавшему Озна. Ему стало вдруг жаль кусать и пить кровь жертве, у которой были натруженные руки, усталые глаза.
"А ведь он живет ради кого-то?.." - мягко одернул себя аристократ и отодвинулся от спящего, привычно отмечая смерзшийся от голода желудок, делать нечего...
Тут он разглядел завизжал волк - душа во плоти старого упыря-дворецкого (скоро он совсем превратится в кожу и кости, а куда потом, если волк погибнет?).
- Трус! - прошипел на себя Дракула, не питавший приязни ни к волкам, ни к летучим мышам, отпив соки старика и, вернувшись в замок, протянув руку серому, уставшему обгладывать жердь.
- Пей, продли жизнь Озну! Хоть кто-то рядом! - вздохнул он, терпя боль от трапезы волка (свою пищу он вынужден опять передать ему)...
Граф сам не понимал, что ему давал этот мелкий сгорбленный косой голый монстрик, кроме едкого хихиканий и шпионажа за ним, почему он не пристрелит волка, в которого тот должен заключиться после полного истощения...
Так еще прошли ночи и дни, скромных трапез, скучного сна и прогулок, пока, точно молнией в тусклом зеркале, не блеснула одна догадка - волку надоело жить в заточении, быть против своей натуры ласковой собачкой Озну, он хотел убежать...
"Хватит тебе его бояться! - отчаянно в мыслях сказал он себе - Ты мучаешь зверя, как мучал всех их!"...
"Их!.. - повторилось как в бреду (сумасшествие одиночества снова терзало его сердце). - Моих дочерей... Моих подруг... Моих любовниц..."...
Он перебирал рассудком все роли во всевозможных отношениях и родственных связях, какие может играть женщина, но... так и не мог понять, кем приходились ему те три девушки, пропавшие столь внезапно и так загадочно появившихся в его жизни, навсегда обещавшие быть в ней...
С первой из них, самой маленькой, почти еще девочкой, он познакомился, когда однажды его летучую мышь хотели посадить на кол, да помешала странная и юркая чуть глухая оранжевая змея, никогда не встречающаяся в этих краях (Гюрза, душа которой переходила в нее, шипела, танцевала магически, отчего змея бросалась и показывала клыки, распугав крестьян).
Гюрза была девочкой-вампиром вымершего египетского клана, ей завещали быть рабыней роду Дракула, самому богатому, сильному и живучему, а то "пропадешь"... Худая смуглая фигурка, одетая в легкий наряд, сдобренный украшениями, коронка по типу фараонской, острые когти... Она храбро готова была ими пронзить любого недруга хозяина...
За что постоянно ловилась, попадала в неприятности, из которых юноше было умиление ее выручать; но всегда возвращалась, сбегала, используя змею, в замок, с новыми следами увечья на шее. "Лентяйка! - кричал на нее недобро зыркающий Озн. - Ты даром хозяйскую кровь пьешь, а сама ничего не поймала!.." Гюрза лишь сжималась, забивалась в угол и плакала, прижимая к себе побитую змею: "Я туда не вернусь!"...
"Ты не вернешься, милое дитя!.." - Дракуле стало стыдно вспоминать моменты, когда она живо интересовалась, как готовить смесь волку и летучей мыши, тренировала их находить кровь, следила за чистотой озера, который хранил луну (если луна затмится в озере - род хозяина прервется)...
Прервалась и тоненькая спинка ее змеи - жестокий старик-упырь передавил ее раз ногой - и пропала девочка (чтобы скрыть следы, он бросил змею в озеро, туда она и ушла).
Граф искал ее самыми путанными коридорами и темными комнатами, но... Только пару бусинок с ее коронки проплыли печально перед его глазами - он все понял, горько плакал, точно о своем ребенке...
Вторую девушку - безклыкастую, с белыми волосами, круглым личиком, Велму он тоже не уберег, хотя вначале... бережно-из любопытства протер раз глаза ее подслеповатому коричневому тритону (его кожа оттенялась чешуйками на ее простеньком платье); никогда не слышал он столько благодарности, не видел столько добрых дел за этот, с его точки зрения, простой пустяк.
"Вы мне дали вторую жизнь! Смогу ли я отблагодарить Вас!" - радостно отвечала тогда Велма и чистосердечно, по дружбе, усмиряла дипломатическими договорами восстания на замок, выгуливала и чистила волка с мышью, помогала Гюрзе прятать тела жертв в статуэтки, картины, лестницы, неугасающие свечи; варила снотворное для жертв и дрессировала тритона незаметно их кусать, и приносить в горлышке кровь, поддерживала графа перед противным стариком, вечно недовольным его мыслями, поступками...
Свеча словно безобидно подсунутая хитрым стариком, просто манила ее тритона согреться после ледяной воды, но... роковую роль сыграла в жизни девушки - обожженный тритон ошалел и забегал по комнате Дракулы, от шороха она проснулась (его не было, он пошел тогда на охоту)...
Она верно хранила его секреты и дорожила не только добрыми приятельскими отношениями с ним, но и его ценностями, представленными в виде стопки старых писем, его собственных картин, изображавших солнце, книг о любви и радости, деревянных макетов деревень и человечков-куколок. Все грозило сгореть; преданный товарищ, Велма бросилась тушить добро юноши и...
Стала лишь горсткой пепла, которую Дракула с горечью утраты, точно лишился сестры, совал под нос Озну, на что тот сказал: "Сама виновата, девка, за тритоном своим не уследила"...
Последнюю, третью женщину, как со страшной пронзительностью осознал его хозяин, тоже убил (задушил, забив тигренка камнями) старик-вурдалак: уж очень он был зол и зловещ, с того момента, как раз ночью...
Юноша увидел в своем саду... Маленького белоснежного тигренка, шаловливо игравшего с бабочками, пушистого, волшебного; он, как околдованный, пошел к тигренку, полосатый малыш остановил забаву, посмотрел на него внимательно... Все же смутился, юркнул в кусты...
Раздвинув их, он не мог дышать: там была она, кроткая и нежная Сеи, "ночная гейша" - будто ожившая фея ночи, самый редкий и прекрасный вид вампиров...
Она была нема, но он понимал ее без слов: черные глаза на бледном личике, оттеняемом черными локонами, и всегда безмолвными светло-розовыми губами, любили тишину, маленькая шея и плечи были словно созданы для того, чтобы обзавестись крыльями и поднять в воздух свою хрупкую хозяйку, откуда она может усеять звездами землю, такими же, что были на ее кимоно...
Он чувствовал, что вместе с ее взглядом, тенью, дуновением ее фигуры, уходившей торопливо в сень леса с белым тигренком, нашел будто себя и потерял, нечто впилось в него сильнее и сладостней клыков...
Они у нее были крохотные, мягкие на его кожу, он млел, когда она касалась ими его усталых плеч при ее кормлении или просто, лаская...
"Я... Не помнил себя с ней!.." - вспоминая бессонные дни с мыслями о ней, отсутствие аппетита, желание бежать за дичью хоть на край света, ночи, когда он показывал ей старую арфу и с упоением слушал ее; читал вслух книги, просто... смотрел на нее, смотрел...
"Куда я смотрел?!.." - с болью сорвал с себя фамильный плащ Дракула; до сих пор, рой смешанных, еще живых, еще с трепетом просившихся из сердца и в него, хоть как-то успокоить и оживить, чувств, воспоминаний, трижды повторенных и не испытанных, втрое сильнее скупого на ощущения старика, теперь перевернулись, вводили в безумие, усиливаемое привычным воем (волк опять хочет есть)...
Юноша дико озирается - бьет полночь колоколами дальних башен или глухими часами, в замок проникает жидкий, холодный и темный туман, луна в озере кажется потемневшей.
"Наконец! - выдохнул Дракула, - Я не хочу вечности без мига с ними, с каждой из них... Сеи, Велма, Гюрза... Я хочу к вам!.. Моя девочка, не плачь!.. "
Он спустился к озеру, погладив, привязанную цепью незаметно ко дну оставшуюся, половинку оранжевой змеи, которую вот-вот хотел унести вдруг случившийся в неподвижном озере поток... Мыслей не было, пустота, вернулся...
Он поцеловал тигренка, которого спрятал в одеяльце под кроватью, прошелся по замку...
Мерещится тот пепел, который маленькой частичкой остался у него в кольце...
"А вы были со мной... Вы все еще со мной!.. Мне нечего терять!.." - воображение рисовало в кровь, до крови яркие картины, как девочка тихонько стоит в позе служанки, ожидая приказа, как безклыкастая девушка радостно делиться новостью о перемирии с ближайшим замком; как тихонько отдается его объятию третья, бессловесная, бледная...
Их погубил жадный до внимания Озн, обожавший своего волка, и только его, желавший прожить дольше всех в замке, чтобы самому владеть его сокровищами и жиреть...
"Никаких компромиссов!!!.. Ты отнял у меня все ради своего волка!.. Ненавижу! Не люблю, не жди!" - воскликнул он в глубину замка, зная, что Озн его слышит.
"Покорми его, упрямый юнец!" - прошипел ответ из недр погрязшей в пыльной паутине цитадели.
"Твой волк - ты и корми!!!" - заорал граф в ответ, с дрожью в сердце, дрожью бешенной усталости от шока.
"Я столько столетий был с тобой, терпел столько твоих... Э... Как их назвать, я путаюсь!.." - захихикал нагло Озн.
Дракула не слышал, он... Отпустил свою летучую мышь.
"Прости меня!.. Не мучайся хоть ты!.. - прошептал он. - Лети к ним!"...
Прошло вновь несколько ночей и дней в совсем опустевшем замке...
...Ночь, холодная луна перед замком, в его дворе, запертый волк уж грызет перегородку, упершись лапами - лишенный кормильца и внимания, он спит, вечным сном...

[Gazero]

Нерей...

...Он остался с нами до сих пор, и приходит в сказку...
Добрый Нерей плывет вдаль, поднимает сотни пузырьков, они узором складываются в истории...
Как хороши они в пурпурной пенке, что точно сотни рассыпанных лепестков роз тихим туманом укрывает море!..
Нерей их пробует ловить... маленькими несмышлеными усиками мордочки ламантина; он еще совсем маленький, с удивлением открывает для себя совершенно изумительные фигурки нимф, превратившихся в кораллы...
Все по-прежнему тихонько и живо в его мирке, оттуда не доносится грохот мотоциклов, пульсация огней в суетливых городах, сотни ипостасей одних проблем на сотни языках и ногах...
Нерей плывет и видит что-то похожее - беспорядочные серебряные россыпи радуги в виде рыбок, угрюмые крабы прячут к себе затонувшие сокровища...
Он с пониманием усмехается добродушным густым усом, укрывающим огромную бивню-клык... моржа: много чего поведал он на своем долгом веку, в своем царстве снега, льда и пронзительного ветра; северное сияние превращает небо над ним в дивный ковер, где узоры складывают снежинки, падающие капли сталактитов в гротах - колыбельная его детства...
Иногда сияние луны украшает темные воды, по которым, как ожившие морские титаны, двигаются сверкающие айсберги...
Дедушка Нерей - грузный, важный, ступает среди белоснежных льдин, впереди путающихся пингвинов и дружелюбно встречая фонтан соседа-кита (он спешит поделиться секретом яблок Гесперид, как и прежде)...
Все плывет, плывет вдаль, стараясь из всех сил поймать волну... гибким черным и мокрым тельцем, мордочкой так походя на умилительного котика, встрепенувшегося от крика экзотической райской птицы - следует торопиться, ведь...
Где-то там, в глубине, причудливыми тенями на приятном теплом белом песке рисующей зябью воды словно растущие неподалеку на земле кокосы и апельсины, рождаются... восхитительные, крошечные жемчужинки, как малыши, осторожно приоткрывающие глазки из красивых ракушек-раковин...
Похожими на заросли лиан в джунглях или дальние рощи бамбука, ветер моря играет с водорослями и черной, грациозной фигурке морского котика как никогда весело играть, нырять, кружить между ними и в них (быть может, их, неслышный никому, кроме него, и понятный только ему, шелест напоминает теплое солнышко, делающее по-сказочному светлыми листики?..
Они тоже летят вдаль, плывут, как и...
...Нерей, что...
...Поднимает сотни пузырьков, они узором складываются в истории, плывет вдаль...

[Gazero]

Взгляд… Йетти…

Прячется среди льдов и снежных покровов, со страхом ощущая на себе лунные лучи, что…
Обратили его в таинственного обитателя заброшенных храмов и гор, в свирепое неуклюжее существо, которым становятся злодеи; почему тогда…
У него бледные, робкие руки, чуткие уши, ловящие… унылую песнь тиши, и такие большие глаза, обрамленные мелкими белоснежными пушинками в форме не то крохотных листиков, не то сердца…
Его давно не радуют затерявшиеся в одном из храмов радужные стеклышки, из которых так интересно, так трепетно ему было складывать маленькое солнышко и цветы (они часто кружили его в танце, в снах, почему-то, никак не показываясь по-настоящему, в тех равнодушных холодом ветрах и снегах); и совсем…
Не веселили его, как прежде, золотые фигурки божеств, украшенные ниточками с колокольчиками, чей звон навевал дрему и мечты о… пениях красивых птичек, журчании теплого ручейка, о щекочущих озорных веточках со, словно, спустившимися розовыми облачками (казалось, когда-то и он видел миг той волшебной сказки, что безжалостно забрала вечная вьюга и лед); и больше всего, от чего-то…
Тосковали его белые, грустные лучики глаз, вновь беря в руки алую, крошечную, встревоженно-съежившуюся и потускневшую, ленточку (ведь… еще миг назад, с ней игралась маленькая, хрупкая девушка, почти девочка, не пугаясь хмурого снежного ветра, а гуляя по сугробам возле одного из пустых храмов, танцуя под едва слышный гул его колоколов, качающихся от ветра)…
И будто солнышко заглянуло ему в глаза, нежными лепестками цветов гладя и усыпляя щебетаньем птичек; неужто диво светлого тепла зашептало зелеными листочками и журчанием ручейка, растопило неприветливые снежные дюны (она словно смеялась и напевала, кружась по снегу и купаясь в его сверкающих белых искорках)?...
Он кротко шагнул вперед, из темноты мрака храма, протянул к ним руки, взглянув в ее, солнечных пушинок, глаза; боясь поверить в то, что также сможет прикоснуться к невыразимо-прекрасному мгновению тепла и чудной трели света; но тут...
Что-то резко повеяло льдом, жарким, раскаленной вспышкой, точно гордый тигр, бездумным громом рыка, спугнул… маленького, хрупкого, тепло-трепетного мотылька; лишь беспечно игравшего со снегом и танцем словно навек подарившего ему розовые воздушные облачка чего-то, быть может, неповторимо-светлого и теплого; поднялся дикий визг хаотичного топота и криков, камни и ножи, слепо-хитрые огоньки погнались за ним, так и не осознав…
Как что-то, дрожащее грустными искорками, согревающее щемяще элегией, какую не заглушить их снежно-пронзительному вихрю; долго-долго капало на алую ленточку, которая… будто и сейчас хранит крохотный лучик солнышка, прелестные глазки птичек и сладкую прохладу ручейка; лишь где-то, за снежным сумраком гор и опустевших храмов, за…
Тоскливым, все еще ждущим неоценимо-теплого ветерка от танца той девушки, ее напева, от одних ее глаз, убаюкивающих его бесконечно-прекрасной мимолетностью неведомой сказки; взглядом… Йетти, он…
Прячется среди льдов и снежных покровов, с грустью ощущая на себе лунные лучи, что…

[Gazero]

Находки стрелок...

Озорно перешептываются друг с другом, хвастаясь попутно новыми украшениями-ниточками, что незаметно им подарила луна, вспоминая, как...
"...Неуютно тут! - раздалось в самой глубине... огромного лабиринта цепи медленно двигающейся ввысь темноты - Ой-ей, что это впереди?!..."
И чей-то невиданно-забавный голосок робко и глухо пискнул, с дрожью наблюдали чьи-то увеличившиеся до невозможного круглые глазки, как...
Их маленький хозяин, чуть скользя по массивной цепи, двигается вне и, в то же время, в гулком эхо шелеста, тика, звона, цокота, дуновения, едва не отрывающего его хрупкие края бледно светящегося, белоснежного платьица, от подошвы цепи - щекотливо вращающихся на месте, плотно прижатых друг к другу валиков.
Их негромкий шорох был вдохновленным, успокаивающим: кто-то, совсем крошечный, с интересом словно оперся, для поддержания равновесия, крохотными кулачками на густую прохладу тумана, таинственно царящего вокруг, сгорая от любопытства, смотрел в загадочные горизонты поворотов цепи.
"Ну уж, скисать! - ободряюще сказал сам себе кто-то, складки чьего платьица осторожно ловили искорки, прилетающие откуда-то издали, - Тут наверняка есть что-то ценное, посмотрим!..."
Он с энтузиазмом отмечал каждый взмах цепи и тихонько смеялся от восторга, когда она неожиданно закручивалась в спираль и даже в круг, ведь это чем-то напоминало ему отголоски маленькой, такой ласковой радуги, что теперь играла с ним вот такими затейливыми качельками, обещая миг радости перед счастьем от найденных сокровищ; вдруг...
"Что это?! - встрепенулся кто-то, воздушно-щемяще хрупкий, чуть не упав с резко качнувшейся из стороны в сторону цепи, - Представить себе только: я... боюсь? Как?!... Ведь это не по правилам!... Ой, папочки мои!... Перестаньте, эй!... Ой!..."
И изумленно-притихло, встревожено уставились чьи-то бусинки глаз на все, на чем свет стоит - их малыш-хозяин все же вздрогнул и поскользнулся от неожиданности на цепи, перевернувшись на ней, повис на ее краях, вцепившись трогательно-беззащитными ручками и потешно раскачиваясь вместе с ней (а вокруг все раздавался глубокий и пронзительный бум, бум, бум, заглушающий и порою шокирующий)
Их кроха-хозяин отчаянно-возмущенно и весьма сосредоточенно, с усилием запрокинул головку вверх; посмотреть, что столь жутко сотрясает бумом всю цепь.
Кругом был сонм следов чего-то огромного и знакомо-неясного, кружащийся полумрак, в котором весело плясали искорки, беспечно танцующие в нем с паутинками и лунными лучиками; кто-то, старательно еле-еле снова взобравшийся на цепь валиков, по-волшебному все идущую вперед, очевидно, впечатлился этим и даже подпрыгнул с наслаждением на месте.
"Так вот кто меня решил с качелек стряхнуть! - философствовал он, смешно вновь шлепнувшись на валики и рассудительно ухватившийся за них ручками, - Решили, воображульки, что только они могут на них кататься!... А вот и нет! Качельки эти общие!... Вот я им покажу!..."
С этими словами его глазки с усердием всмотрелись в мелькающие тени, и он устремился по цепи вперед, к топоту, как ему казалось, убегающих искорок; на пути то и дело объявлялись огромные поршни-молотки, метко норовившие непоправимо топнуть своею тяжелою ножкой, словно ручки с острыми пальчиками-лезвиями, которые перебирали, мелодично и аккуратно, переливающиеся струны, чуть согнутые, трубки, из которых вырывался поток ветерка, легкомысленно то поднимающего, то опускающего железные пластинки, по которым лениво переваливались детали причудливых форм, стержни, поддерживающие и перемещающиеся, что вращали на себе пребольшие колесики с крючками...
"Странно, как ни лови эти искорки, они все равно убегают! - отчего-то взгрустнулось тому, кто только и успевал то подпрыгивать, то балансируя, изловчившись, пятиться, то припадать и быстро-быстро проползать в недрах массивной, все извивающейся вперед, везде, во всем этом, цепи, - И как будто без этих искорок нельзя, они мирные... Почему же они хотели забрать качельки только себе? Что-то тут неправильно... Надо просто стараться тут не потеряться, все тогда, быть может, встанет на места..."
С этим живительно согревающим настроем чьи-то маленькие глазки... не могли поверить в то, что цепь валиков как-то даже послушнее и увереннее побежала вперед, сияя крохотными искорками; они будто незаметно гладили по головке их малюсенького хозяина и делились с ним сказками, что так сладко убаюкивали - ему вспомнилось, что его зовет приятно-желанная колыбелька сна, да только...
Глазки восхищенно заблестели, и их хозяин в благовейном трепете завозился со складками платьица, чтобы хоть на миг остановить цепь и разглядеть это, укрепляюще как следует запомнить - длинная, мистически словно живая, бережно сопровождавшая его весь этот путь, она, облегченно-радостно шурша валиками, приостановилась, и... продолжила идти вперед, поспешно обвивая пару огромных, длинных, узорных и вытянутых стрелок, стеснительно-любяще, порою мягко журяще, а временами и скромно-радостно, напоминая неутомимо всем, что...
Стеклянный мирок с изящно искрящимися цифрами и рисунками - увлекательный и всегда полезный... феерией дремы, грез, новых мыслей и вдохновения; дарящий неповторимое сердечко нового мига, сияние звездочек, шаловливые паутинки ветра и луны...
Кто-то, счастливо вскочивший на цепи и протянувший ручки к ним, боялся поверить, что... легко, необъяснимо радостно взмывает в воздух, купаясь в искорках, тумане, полумраке гула, цокота, звона, бума, шелеста...
"Ой, как... здорово! - словно напевали сердечком круглые чьи-то глазки, - Тут интересно, не скучно, ведь все это... Научило меня летать!... Спасибо вам, странные качельки, блестящие воображульки, бум, стрелки, и всем-всем вам!..."
И чувствовали негу они, того, кто осознал лучшее из подарков - увидеть зарождение нового шага стрелок, услышать новый, словсем не страшный и, на самом деле, гибкий бум и шелест шестеренок, ощутить новый поворот все идущей вперед цепи, дружески подмигивая ей и приветливо улыбаясь убегающим в полумрак искоркам; там, в нем и вместе с этим, за ним...
Кто-то, радостно-счастливо шелестящий в прохладе воздуха и тумана белоснежными складками платьица, кружится под озорные нашептывания...
Находок стрелок, что мерцают магией, быть может, сна...
Хвастаясь попутно новыми украшениями-ниточками, что незаметно им подарила луна, вспоминая, как...

[Gazero]

Близнец солнышка...

...Однажды, давным-давно, Солнышко подумало: "Нехорошо мне одному!"...
Оно посмотрело вниз: земля беспечно радуется его лучикам, но... нет их - и ладно, еще придут!..
Светлое, золотистое чудо неба, осознав это, загрустило, тихонько укрылось тучкой...
Из-за нее выглядывали его лучики, что просились вниз, поиграть с травкой, пощекотать бабочек.
Солнышко же решило: "Нет, раз меня не ценят, не дам больше вас никому... Да и некому!".
Оно еще раз скучающе посмотрело вниз - трава, да и только... Глянуло вверх - облака, да и всего лишь!..
Так золотое тепло неба грустило, прижимаясь к тучке, думало, как быть... Внезапно встрепенулось: резвые облачка, водившие хоровод, окружили его, предлагая забыться в увлекательной игре их веселой компании...
И долго-долго весело плясали лучики по ним, белоснежным подушечкам бесконечной дальней высоты; гладя и согревая их, своих маленьких беззаботных друзей...
"А ведь можно оставить что-то на земле, что напоминало бы нам, что мы вместе!.." - озарилось идеей солнышко и...
Появился в зеленой травке изумительный цветок - серединка желтая, лепестки белые, будто снова и снова танцуют облачка по кругу друг с другом и с солнышком, что посередине!..
И Вы увидите его, это маленький и живой...
...Близнец солнышка...
...И словно говорит оно его лепестками: "Хорошо, что я не одно!"...

[Gazero]

Сказ о собаке, ее щенке и друзьях

Жил-был щенок - ушки торчат, носик ловит ветерок...
И была у него мама, что никак не могла нарадоваться сыном - и лает звонко, и бегает потешно, и сам добрый да понятливый...
Но, к несчастью, смотрели на него недобро коты, которые завидовали маме и хотели себе такого же сына.
Сами они были жадными, ленивыми и злыми, потому и дитя свое воспитали бы так; а хотелось им всем показать, что родители они чудесные, что вырос у них добрый и веселый сын...
Вот и задумали похитеть злодеи у собаки малыша.
Раз, когда она пошла за вкусной косточкой ему, они прокрались и схватили щенка, побежали быстро-быстро в свое темное логово.
Увидела пропажу мать и стала горько плакать - где искать, как найти сына? Но потом решила она отправиться в путь-дороженьку - воров наказать...
Тем временем кот и кошка придвигали похищенному малышу рыбку, показывали, как надо за бумажной бабочкой гоняться; а он и не глядел - очень по маме скучал и тихонько скулил, ведь маму помнил и любил...
Она шла-шла-шла и встретила маленькую козочку - острые рожки, что тянулась к блюдцу с водичкой, но не могла (крепко и далеко держала ее веревка с колышком).
- Добрая собачка, подвинь блюдце!.. - попросила козочка. - А я тебя из любой беды выручу!..
Собака быстро подвинула воду ей, козочка радостно попила, хотела благодарить, видит - спасительница ее плачет.
- От чего ты плачешь? - поинтересовалась она тогда.
- Как же мне не плакать! - отвечала мама. - Коты подлые дитя мое забрали (все глазом на него нехорошим смотрели, а сейчас и вовсе похитили)!..
- Пойдем вместе щенка выручать! - приготовилась в путь козочка. - У моей хозяйки они колбасу таскали, так что я тоже хочу их проведать да на орехи дать!..
И пошли они вместе.
А коты тем временем собрались в гостях у похитителей да вокруг маленького пленника ходят - дивуются, какие добрые и умелые их друзья, что щенка за сына держат; те и радехоньки - только похвал да лести им и надо было, и горя им мало...
Собака с козочкой, долго ли, коротко ли, встретили попугая - малиновую грудку.
- Куда идете, с какими вестями? - спросил попугай.
- Идем котов наказать. - отвечала собака, - Они сына у меня украли!
- А у моей хозяйки - колбасу таскали! - подхватила козочка.
- Я с вами! - встрепенулся тот, важно поправив хохолок и показывая немного куцый хвостик. - Вот что мне они сделали - поймали, перья дергали, еле удрал!.. Проучу их за это!..
Так, стали они путь нелегкий и приключения разные втроем делить...
А щенок все маму ждет, лапками и ушками дрожит - подул сильный ветерок, а глупые коты только себе теплого одеяла достали, укутались им удобненько, а про малыша и забыли...
- Это вам не игрушка! - вскричал кто-то у них над макушкой.
Кот вскочил, кошка метнулась к щенку - отскочила: собака закрыла сына собой и лаяла, не пускала.
- Мы вам покажем! - воскликнул кот, хватаясь за тростинку-рогатку, но...
Никак она не находилась: кот туда - ее нет, кот сюда - опять нет!
Кошка толкнула его в плечо: позади стояла козочка и дожевывала их оружие.
- Мяу! - только и могли сказать они, пятясь и побросав свое добро, готовясь убежать.
- Будете знать, как воровать! - весело проговорила им козочка вслед, норовя слегка боднуть рожками.
- И перья выдергивать! - прибавил попугай, легонько клюнув злодеев...
Так убежали кот и кошка.
А собака вернулась домой, стала жить-поживать, добра наживать со своими новыми друзьями - козочкой и попугаем; и все они радовались...
Щенку, что радостно бегал на солнышке - ушки торчат, носик ловит ветерок...

[Gazero]

"Планета Альби"

Корабль важно поглядывал на нее с космодрома;следовало быть крайне внимательным: вопреки всем слухам, Альби хранила, по крайней мере, для меня, в себе много тайн.
И я, немного еще поглядев на ее белоснежный шарик,видневшийся с выси, решил - что-то захватывающее и даже опасное может таится в ее краях; потому твердо изрек членам команды, что, следуя спасительному благородству, отправлюсь сначала на эту планету один.
Это надо было... слышать: какая варежка из их уст развернулась, что щедро сыпала ругательством, предостережении о возможном лишении рассудка, буквально воздух становился зеброй от вырывающейся зависти и тарама! Но...
Я уже бежал к кораблю, мысленно посылая товарищам отборные гримасы и чуть подлые злорадства: весь экипаж быстро... превращался в крохотную возню, может, муравьев, хаотично бегающей по стартовой площадке и забавно, а безуспешно порывающейся остановить корабль камнями; он только презрительно фыркнул громовым грохотом и пулей устремился в недра безгранной синевою звездной долины...
Что-то в ней одурманивало, лишало веса всех мыслей и знаний; весьма стыдливо это было отмечать, на всяк лад болтаясь в... густой кисее пространства корабля, что, и ведь противно-резко изловчившись, встряхивался и словно отбивал такт пролетающими астероидами, забавляясь с ними, как с безразлично-послушными барабанами...
И какое мне дело до их навязчивой музыки, когда предстояла целая... ответственность за этот массивный комплект кабин, радаров, пультов, индикаторов и кнопок, мини-компьютеров, панелей?
Я уже горько-робко вспоминал,призывая кисло-беспомощно, каждого члена команды, не зная как самому сладить со всей той электронно-космической феерией: пульты выскальзывали из рук, за бортом ловко проносились кометы, от которых, как на зло, рвались провода и ломались все панели управления, радары бешено гудели и показывали еле-еле такой букет точек, что я терялся, куда направить корабль...
Он же все не уставал выветривать из моего рассудка последние остатки романтики - пыхтел, качался и петлял во все направления;едко напоминая тем самым, что в пылу своего глупого бегства у меня не хватило ума прихватить емкости с топливом, все то - кошмар, в такой не берут подобных мне, и все же...
Словно гроза ворвалась в мою кабину- разразилось неимоверное рокотание с буханьем, что было совсем невыносимо длямоего сознания, трусцой торопливо уползшего в побелевшие, подкосившиеся колени;я, не помня себя, с криком выскочил из помятой крышки корабля, с благовейным ожиданием устремившись последними мечтами и надеждами к ближайшей черной дыре,вот только...
Ее и ничего такого особенного поблизости не было: я оказался на планете, покрытой... белоснежными пушистыми травами, ручьями, камнями; над этим сверкающим дивом зеркально играли блики чего-то, что напоминало северное сияние, звезд и тоненькие паутинки солнца,купающиеся в искристой молочно-мягкой прохладе тумана...
В нем чувствовался воздух, и это приятно-радостно изумило меня, я рискнул снять свой тяжелый и изрядно надоевший шлем; как только это было сделано, по моим черным, всклоченным волосам пробежал теплый ветерок, хранящий... сотни прозрачных, сияющих листиков, порою принимающих вид цветочков и крохотных фигурок животных и людей, белых, словно призрачных, переливающихся светлячков и паутинок, все то гладило меня, щекотало и будто гостеприимно вело за собой, туда, где переливалось бледной радугой одно единственное здание на планете...
Она представлялась мне, ввосторженно-упоительных грезах о предстоящем полете, совсем другой,легендарно-консервативно овеянной роботами, летающими и ходячими колоссами-машинами, городами, населенной какими-нибудь сине-зелеными человечками с умилительными большими глазками и пузиками или тритоноообразными,динозавроподобными монстрами, вооруженными арсеналом, приставучестью и, норовящими упрятать в психушку своим устрашающим видом, клыками-когтями; а тут...
Чудные лабиринты здания вдохновлено усыпляли переливами, доносящимися снаружи и с почти бездонного потолка,украшенного стеклянными витражами, с алмазами и жемчугом, на которых двигались картинки с... животными всех стран и эпох, каждое из которых оставляло на стенах здания…
Мелькающую то там то сям тень,переливающимися, словно снежинками, следы, все блуждающие топотом и загадочнымшорохом…
Свои глаза, с любопытством сопровождающие меня своими блестящими бусинками или лукавым прищуром и хищным сверканием, кротко-добродушным немножко раскосым присматриванием или завораживающе-волшебными, словно сказочными лучиками...
На мгновение мне даже показалось скучным вот так ходить и ходить по лестницам и коридорам одинешенького здания всей планеты, которая, как счастливо-вымученно-должгожданно было осознавать, и являлась Альби; ловить на себе с трепетом сотни... незримо бродящих в нем сердечек, гигантских и крошечных, близких нам и неузнано все же понятных,вздрагивая поминутно от царящего гула из рыка, урчания, лая, завывания, ржания,фырканья, писка...
Я сначала тоскливо подумал, что это просто бесконечная мимолетность стен и потолка странного здания, ослепляющего золотыми узорами и сапфиро-изумрудной мозаикой, гордо одинокого на всей Альби,и что на ней нечего делать, зря лишь, отец честной, спорил и сбежал от команды,что наверняка бы успокоила, помогла, защитила и... принесла хоть какую-никакую живительную краюху хлеба и, пусть и, каплю воды, обеспечила бы на миг расслабляющий укрепляюще покой от всего пережитого...
Но... оно еще вернется, просто япока об этом не догадывался, с эллегическо-хандрящими настроениями апатии и иссякшего энтузиазма прогуливаясь по зданию планеты, сонливому воздухом и мистерией этого невидимого мирка животных всех стран и эпох; но тут...
Все мое сознание продиктовало лишь одно: стоять шокировано и не сметь дыхнуть - впереди взору открылось... целое царство из пребольшущих стеклянных витрин, аквариумов, колб и клеток, чуть фантастически отливающих разными оттенками, в которых дремали, трапезничали,бегали, играли животные всех эпох и народов...
Мною только и думалось, как незаметно проскользнуть сквозь все это к двери, того и норовящей непоправимо захлопнуться от легкого дуновения ветерка, чтобы не привлечь внимания….
Возящегося с костью льва с сильными лапами и горделиво великолепной гривой, царственно лежащего на ковре из сухой коричневости трав под жарким солнцем…
Не попасться на глаза маленькому зверьку с очаровательными круглыми глазками, озорно поглядывающими в мою сторону из переплетений лиан и листьев роскошных пальм, баобаба, папоротника…
Философски глядящего на меня крупнейшего моржа, радушно поводящего усами и прихорашивающего массивные бивни забавными ластами, мастерски скользящих по колоссам льдин и башен снега, в пронзительной холодом вьюге…
Не тревожить прыгающего на меня необычно пятнистого шоколадно-темного щенка, тянущего ко мне крошечные лапки и смешную мордочку с торчащими ушками, оглушительно и причудливо лающего из скульптур камней, шаров костлявых кустиков перекати-поле…
Гиганта-черепахи, любопытно высовывающей свою забавно сморщенную мордочку из обширного панциря, укрытого водорослями и частичками кораллов, и...
Не мог поверить в тот момент, что все они, животные, от орды зловеще-ярко-красных муравьев, до... самого большого космосе, кита, окружили меня со всех сторон, их глаза сопровождали будто меня повсюду, не предвещая что-то солнечно-оптимистичное; недопустим был и малейший шелест, а в насмешку...
Предательски-не вовремя запикала рация, уныло захваченная во время бегства из развалившегося вдребезги корабля -обо мне осведомлялись товарищи; и страстно захотелось выпалить им что-то немужественное про напуганность до смерти на незнакомой планете, про то, как я их всех ценю и уважаю, лишь бы они забрали меня, однако...
Холодный пот и словно охватившие меня конвульсии от тревожно-отчаянного ожидания, что вот-вот животные очнутся,обратят на меня внимание и... прольют свой гнев на меня, того, кто незваным гостем осмелился вздумать хозяйничать у них на планете, кто разбудил их, отвлек от их мирно-простых и даже чем-то трогательных забав; все то нашептало мне об спасительном благородстве и будто резануло по всем мыслям - я сам эту манку заварил, и мне эту манку расхлебывать, товарищи не должны пострадать из-за меня...
И потому,многозначительно-драмматически воскликнув по рации им о том, что они ни в коем случае не должны прилетать на Альби за мною, что сам все объясню и расскажу,если вообще вернусь; я... вдруг стал призывать светлый дух кого-то недосягаемого до конца, но помнящего обо мне, повернувшись и чуть не взлетев к,не очень-то прочному потолку - животные были в шаге от меня...
Они пробивали собою - кто мощной грудью, кто когтями, кто клыками, кто копытами и рогами, - стеклянные аквариумы, витрины, колбы…
Всюду стоял жалобный хруст битого стекла,многоголосый лай, рокот, топот ног, хлюпанье травы и воды, перестукивание и хруст ломающихся веток и падающих камней и даже...
Искры электричества (огромные скаты,дивно поднявшие разрядами воду в воздух, плавали в ней, щелкая хвостом).
Совсем великолепно - невесомость ихаос корабля вернулись! Они усилившись в бескрайную, громадную... точку в моей отваге; но непростительно было сдаваться, и я…
На максимальной скорости проскакивал сквозь струи фонтана проплывающих китов и радостного марша трубачей-слонов…
Напрягал все свое умение свистеть,чтобы приманить муравьев отвлечь на свой военно-нешуточный коллектив какого-нибудь гепарда, с определенным интересом норовившего приблизиться ко мне или бегемота, словно желающего проглотить меня своей огромной челюстью…
Воровал почтительно-скоро у тщедушного моржа, спокойно наблюдающего, как я ежесекундно поскальзываюсь на крохах-айсбергах или скатываюсь с их склонов в ошеломляюще-морозную воду, падая и проваливаясь на льду, его кристально-голубые кусочки и снег, ради того, чтобы отогнать летящих за мною по пятам птиц…
То и дело подпрыгиваю и хватаюсь запролеты лестниц, утопающих в воде и клубах пыли, едва уворачиваясь отстатуэток, гирек, подушек, что градом пускал в меня маленький зверек с очаровательными круглыми глазками...
Они, наверное, тихонько хихикали,наблюдая, как я ломаю голову над, умудрившимися кстати затеряться здесь,пробками и кабелями, контактами да шнурами, мечтая тоже щипнуть током проплывающего ската, все сеющего искорками от недовольства, и изобрести что-нибудь, чем можно разрушить гнезда шершней, ос, пчел, ватагой носящихся за мной, чтобы ужалить…
Как я пожертвовал почти всем снаряжением и деталями костюма, кидая его в острые пасти акул, жадно раскрывающихся,как по команде…
И я еле нахожу смелости проползать по шатким плитам здания и хорониться за найденной грудой душных железных ящиков, спасаясь от преследования доисторических животных и динозавров, и...
Осторожно, наконец, приоткрываю двери своего сомнения: среди ураганно-расположившихся деталей и вещей неясного здания Альби…
Среди воды и искр, все бьющегося стекла…
Все не отстающих от меня, изощренно пугающих и мучающих, бегущих в вдогонку животных всех эпох и стран, от которыху меня иссякали мужество, силы и фантазия защищаться…
Неповторимо-зачаровывающим прямоугольником засияло окошко, в котором виднелась белоснежная трава, свежийвоздух, радостные воздушные белые листики, цветочки и светлячки, сияние бездонной синевы, покрытое туманом, незабываемо обещавшее мне победоносную свободу, путьк кораблю, к команде, домой...
Но я... не стесняясь уже ничего,кричу не своим голосом, боясь шевельнуться: перед распахнутой, единственной дверью Альби, мои глаза столкнулись с... невинно уставившимися на все на свете,глазками крошечного богомола, с интересом поводящего в мою сторону усиками,неспешно и дружелюбно вылезая из своего стеклянного аквариума...
В нем отражались причудливые все двигающиеся, нетронутые картинки животных, эхо всегда доносящегося гула голосов их все же бесценного сердечка...а меня это не впечатлило; неконтролируемо я уже взял осколок своего шлема и запустил в аквариум с богомолом, робко тянущим ко мне свои безвредные крючки лапок...
И зачем только я это сделал? Обрадованный возможностью пообщаться со мною беспрепятственно, богомол радостно зашуршал лапками и крохотными челюстями, приближаясь.
Стало неимоверно жутко, так, что я не решался пройти мимо него, хотя это не доставляло никакого труда; все стоял ис замиранием сознания смотрел в его надвигающиеся блестящие изумрудные бусинки глазок...
Они вопросительно посмотрели наменя, все бодро приближаясь, с мгновение, ощутив, как их малыша-хозяина дрожаще стукнула прихваченная в пылу... моего страха, все будто желающего меня снова толкнуть скорее к, мягко говоря, разгоряченному вниманию к себе животных, чем кбульканью поломанных радаров корабля и вспыльчивым товарищам...
Что… смеялись сквозь слезы,благодарили кого-то всегда светло-готовного понять и защитить за то, что нашли меня при заглохнувшей рации, буквально раскрошенном метеоритами и распиленным звездопадом корабле; увидев, как я..
Не затерявшись в перекрестках коридоров,дверей и лестниц, преодолев летающую воду и сыплющийся ток со стеклом, убежав и отбившись от невиданных зверей, испугался до полусмерти перед... маленькимбогомолом, только стеснительно успевшим присесть у меня на плече, быть может,даже надеясь на дружбу своими зелеными бусинками глаз...
Они... и сейчас вспоминаются мне,как корабль товарищей, судорожно подхватив меня на борт, поспешно взмыл в бескрайнюю высь синевы, домой...
Всколыхнув на прощание, стольблизкие и, все же, далекие для нас, так и не узнанные мною, травы белоснежной,всегда ждущей, тихонько...
В звездной вышине, быть может,бусинками глаз того богомола, "планеты Альби"...

[Gazero]

Нечто…

…Никогда не давало покоя для простой жизни тумана и усталого гула улиц.
Где-то в них построено его убежище, выраженное только холодным мраком тоннеля, ободранными ступеньками и темными занавесами.
За ними все и… проходит – тик нравов и, медленно заливающих все ночью, мыслей, лишь магическим образом превратившихся…
В осторожное шуршание мыши, небрежно бегающей по складкам множества, запылившихся и задетых паутиной, платьев…
Почти что кукол, только с человеческий рост и с испуганными застывшими слезами, спрятанным за пудрой и краской, что насмешливо покрывала… лица; среди которых выделялись два, наверное, неосторожно сказавших железно-завистливым искрам огня о том, как когда-то, в сказочном прошлом, родились из алмазов одной, кристально-чистой воды….
Потом к ней жадно пришли все, кто не знал, чем отвлечь себя от блеска золотой скуки – тем, кому привычно вдыхать воздух через маску, застывать в танце и упиваться движением, сидя за призрачными яствами.
Они спешили доказать, что приручили солнце, равнодушно оставляя его маленькие, трудолюбиво жужжащие лучики без крова, который все зовет ветер…
А тот боялся даже шепнуть, перебив их толки и смех, зная, как жутко колют его крылья лезвия…
Их шорох уже приближался к… нему, - больше не удивляющемуся своему многолетнему чуду (его дешевые мячики и воздушные змеи, скоро нанесенная на костюм радуга и почти механическая улыбка приносили ему так незаметно согревающие коричневые мягкостью листья жизни)…
Когда он бродил возле, искрящегося колоннами, убогого здания, увидел там… ее, одну из тех странных, что постоянно стоит одна, в диковинном парике, с невероятно богатом платье, с завязанными повязкой глазами.
Кругом, казалось, не было в тот миг ничего перед его глазами – все перемешалось – густая синева позднего вечера, выделяющиеся из толпы девицы: те, что, рисуясь, стояли между колон, тоже в богатых платьях, в париках, радующиеся, когда к ним подходили разные ослепляющие тени дворца, снимали с их глаз такие же повязки; и те, что сами увлекали зазевавшихся прохожих, предлагая снять повязки, тем «открыть глаза и вместе с этим тайные миры»…
Всем этим руководила женщина с сомнительным лицом с безобразно остриженными волосами, все быстро фиксирующие глаза которой никогда не покрывались повязкой, как у девиц.
Пока они проходили мимо с клиентами, болтали и нетерпеливо прохаживались между колоннами, женщина моментально подскочила к нему и заискивающе спросила:
- Не желайте тоже отведать иных миров?
- Здесь все так скучно, что… по-любому Ваше предложение звучит заманчиво… Почему бы и нет? – небрежно ответил тот, перебирая шарики и украдкой поглядывая в сторону незнакомки - оставшейся, стоять с завязанными глазами.
- Я смотрю, Вы уже присмотрели себе того, кто Вам их откроет! – обрадовано догадалась собеседница, прочитав лишь мимолетность, - Сейчас….
С этими словами она устремилась к незнакомке, грубо схватила ее за руку и спросила с расстояния:
- Может, вызовете золотой дождик, пока никого нет? И тогда она вам все откроет…
Его насторожил дух, витающий, скрипяще-темной, наворачивающейся синевой жуткого, над сказанным, но… нечто уже невидимо притаилось за его сердцем, сверкнуло глазами, и от этого он непроизвольно явил вышеупомянутое явление.
Когда же его блестящие блики были поспешно укрыты одеялом из пыльных, льняных и заплатанных тучек женщины, она довольно улыбнулась и сказала:
- Ну, желаю вам интересного путешествия по неизведанным, дивным мирам! – и, подойдя вплотную к незнакомке, сняла повязку, и, четко процедив на ухо: «Попробуй только мне хоть в этот раз чем-то не угодить клиенту, залежавшаяся кукла!... Ух, я тебе тогда дам!...», отпустила ее руку.
Вместе с этим его сомнения все росли, но след от призрачно-красной молнии взгляда нечто и стук высохших капель золотого дождя вынудили сказать:
- Ну что ж, веди меня!...
Незнакомка привела его, сквозь туннели мрачных коридоров, плохо освещенных и пропитанных душными ароматами; к дверям, будто вырезанными из… тусклого стекла, за которым едва четко видны были безобразные ухмылки тех, кто, наверное, уже потерял нить настоящего стука сердца; все эпохи словно перемешались в одинаковом и диком танце, уводящим от всего на свете столпами застывших окошек в страхи и желания, сковывающим игрой мрамора на флейтах мрака…
Перед дверями стояли неподвижно чуть ли не одинаковые женщины в шарфах и золотых украшениях, и по их лицам было видно, что все, происходящее за дверьми, им привычно и они просто, с вялым удовлетворением от этого, стоят в своих кругах дел.
Его спутница попыталась попросить открыть двери, но отступила: за ними хаотичные движения усилились, охранявшие их женщины как-то недобро, предупреждающе дотронулись до складок шарфа на поясе; а в этот миг… какие-то едва уловимые искры разочарования и шока четко впились в его разум, при расстроено звучащей реплике, исчезающей во тьме, незнакомки: «Не пускают… Но… Ведь Вам понравилась игра представителей тех миров, что за этими дверями… Ведь за ними все видно!.... Прощайте, мне надо спешить!»
- Передо мною только приоткрыли двери того, что я искал… И уже стремятся захлопнуть навсегда, когда мною не получено его тепла?... Я этого так не оставлю!.... - разбито прошептал тот, бросив шарик в двери, совсем не опасаясь, что их осколки заденут обитателей или причудливую стражу, не моргнувшую ни глазом; и все же…
…Нечто не пролетело бесшумно сквозь звон разбитого стекла, оно напустило на него тонкий темный туман оцепенения и, обещающе улыбаясь, кольнуло его бездонное отражение, обрамленное куцей маской из тусклых красочных месяцев; наполнило его шарики затягивающим в свое убежище ветром, а воздушных змеев – жуткими крыльями с лезвиями; он же словно…
Только и слышал голос из них: «Теперь и ты можешь показать всем свои миры!... Пускай же они уничтожат твоих конкуренток, замани их, не выпускай никогда их!… Играй с ними, как хочешь, но и поступай так; и ты будешь счастливее их!...»
Об шагах этого тайного смеха из глубины, словно робкое чириканье, на цыпочках пронеслась, через ступеньки четырех вечных вееров, догадка среди всех слоев населения, и даже напуганных девиц, впервые пожалевших о том, что дали завязать себе глаза повязкой.
- Представляете? – распространялась, дрожа всем телом, одна из них, не слушая понукания клиента, - Нечто уже забрало столько девочек и девушек, а никто не знает, как его поймать!.... Говорят, оно заманивает их большими красивыми куклами, переливающимися шариками и, всех оттенков цветов, воздушными змеями, а потом превращает в танцующие картинки!....
- А после нечто превращается в арлекина и предлагает покупать другим девочкам и девушкам эти картинки, якобы они откроют им «глаза и вместе с этим тайные миры» чтобы потом похитить, забрать у них все и съесть!.... – пискнула от страха другая.
- Что?! – встрепенулась третья, прежде поправлявшая свой наряд, очнувшаяся под дуновением терзающих сердце воспоминаний, - Что ты сказала?!
- То, что говорило нечто… ну, в образе арлекина: «Купите танцующую картинку, она откроет Вам глаза и вместе с этим тайные миры!...».
- Так это был он!.... – эхом отозвалась спрашивающая и, сорвавшись с места, побежала на улицу, вовсе не обращая внимания на оклики: «Стой, а хозяйка?!... Тебе голову оторвут, вернись!...».
Она не слушала никого, кроме своей памяти, тревожно выбивающую такт мрака, из которого… солнечной бабочкой всплывал встревоженный голос ее сестры:
- Я так взволнованна… Сегодня мне приходилось обслуживать одного арлекина, так он остался недоволен: нас не пустили за стеклянные двери, я торопилась, потому все сделала наспех (да и без пропуска в эти двери ничего целиком не вышло бы), но он… Ты бы видела, как изменилось его странно-доверчивое лицо!.... Сестра, я… Я его боюсь!
- Глупенькая, нашла, за что переживать! – когда-то ответила она ей, - Какой-то арлекин захотел чего-то всерхнапридуманного и феерического от тебя, при твоей ситуации и способностях; не увидел собственных притянутых фантазий, глупо винит тебя… А ты, наивная, принимаешь все это близко к сердцу? Полно, дорогая!.... Он не стоит твоих волнений!....
- Ты меня не поняла! – перебила та, теребя дрожащими руками повязку, - Я действительно его боюсь, ведь он сказал, что еще придет за тем, чего желал… Но что это?... Мне страшно от его слов, сестра… Помоги мне, защити от него!...
…«Не успела!» - будто под стук колокола и гул тумана переворачивается страница мгновений и… все заливает беспросветно-застывшим в духоте светом – она, не дождавшись своей сестры с привычных дел, бродила по городу в поисках и наткнулась на… его сжатую улыбку, разноцветную бабочку в костюме, украшенную булавкой в виде бледного месяца в темном овале; облака из искристых шариков и воздушных змеев вокруг него и….
Темного, едва блестящего стекла, за которым под, натянутую весельем, музыку вращались по кругу… куклы, размером с человека, одетые в платья и парики; почти как живые!
- Что-то Вас опечалило? – послышался его загадочный голос, зловеще оттененный еще и едва слышным, почти прозрачным воем, - Если да, то купите куколку; она Вас развеселит.
- Я спешу! – осеклась она, постоянно озираясь по сторонам, ища глазами пропавшую сестру.
- Все спешат-спешат…. – продолжал он, вяло и дразня, играя шариками, - Вот потому и золотой дождь быстро смыл с жизни все краски… А посмотрите, какие они на моих змеях!.... Не правда ли, они славно летают?....
И она невольно остановилась, устремила глаза на него, его шарики и кукол; больше… не в силах их оторвать – все любовалась ими, все возвращалась к нему, позволяя окружать себя его чудесами, стремясь отвлечься от горя пропажи сестры; открывая для себя миры дивной, почти тускло-радужной, феерии, где нечто победоносно кривлялось с веселыми возгласами… шуршания бумажными облачками и конфетными цветами…
…«Это ведь было неважно!» - теперь жжется внутри нее мысль, когда время шло, душа не желала засыпать под наляпистым одеялом из его разноцветных жемчужных ленточек: сестра все не возвращалась, дни проходили холодящей пылью.
Ночи к ней словно как тревожно стучались в двери кричащие неким отголоском круга танцующих кукол, темный, чем-то щемяще знакомый и зовущий родным эхом, поясок на платье одной из которых почему-то окунал в один и тот же лабиринт тревоги…
Как будто она смотрит через глаза «того арлекина» и он уверяет ее, что «бывшая такой дивной незнакомка не оставила ему выбора…», что он «бессилен перед желанием открыть для всех свои миры и не потерять их самому»….
А в этот момент из дальних углов слышался скрежет и мелькали чьи-то жуткие шаги; он запускал воздушных змеев в воздух, ее сестра же, в мокром и дрожащем платье, пытается убежать по канату от них, отказываясь хвататься за их разноцветные шлейфы, но падала прямо… сквозь стекло, которое он держал в руках, стараясь не смотреть на растоптанную повязку…
В один момент она больно ударила по памяти и заставила ее еще раз приглядываться к приятно-медленно мучительному хороводу миров, чтобы заметить, как он водил ее по лестницам тропических цветов, пускал в лодку звездного озерца с тусклым туманом, но…
Никогда не пускал ее к темному занавесу, испачканного лунным светом, словно повязка все еще не вернувшейся сестры…
Это резко перевернуло циферблат шипящих в дали стрелок часов и глухим покачиванием маятника заточенных голосов, разбудило ее, бросило в холодный пот от… манящих, его маленькими прыгающими барабанчиками, движений рук нечто и повело, минуя лимонный водопад и ватных легко поющих зверей, к занавесу, в котором, к….
Появившейся непонятно откуда колонне была привязана ее сестра, на груди у которой так невозвратимо расцвет огненно-алый цветок.
Она была шокирована и с плачем бросилась, непроизвольно лепеча лишь одно:
- Сестра, почему ты мне не сказала, что поясок на талии куколки был твоей повязкой?.... Что он с тобой сделал? Что это было?
- Нечто! – отчеканил голос позади нее.
Она обернулась и увидела… женщину, с сомнительным лицом с безобразно остриженными волосами, все быстро фиксирующие глаза которой никогда не покрывались повязкой. – А тебе какое дело теперь?... Хочешь, чтобы тебя постигла та же участь?...
- Хозяйка? – переспросила та, протирая кулачками свои глаза и не веря им, ровно как и странным, для ее ушей, речам - Что Вы тут делаете?.... Что это у Вас в руках? – ее взгляд остановился на пистолете, сжатом в руках женщины.
- То, что грозит и тебе, если ты не… - начала было его владелица.
- Не могу поверить!... За что вы ее убили?!
- Ну, слушай! – на удивление любезно ответила женщина, присев на ступеньку, - в один день приходит она и говорит: «Мне страшно, я не хочу больше заниматься делом, к которому Вы меня приучили!...».
Я, разумеется, очень рассердилась, ведь я ее пою, кормлю, одеваю, крышу над головой даю, на она мне нос воротит!...
«Что за чушь ты несешь?!... - сказала я. – Ты пьяна что ли?!».
«Это арлекин!… - заверещала она мне. – Это он мне угрожал!... Потом являлся в снах и уговаривал отдать должное, но я не соглашалась потому, что не понимала его, боялась, пыталась спрятаться от него за собой… Я не хочу больше ни с ним сталкиваться, ни с кем-то еще другим, тратя на них дразня их тем, что так непросто и таинственно!... Я ухожу от вас!...».
Ах, она неблагодарная, мало того, что неположенным делом занималась, так еще, уволившись, могла и про меня сообщить власти, что это я ее наняла, заставила с арлекином иметь дело…
И я решила: «Пускай же времена вернутся для тебя, слишком успокоившаяся и беспечная ведьма!»… ну и, чего таить, совершила суд над ней, в присутствии других, чтобы им не повадно было такое заявлять…
Но ты-то послушная девочка, ты-то не будешь таких глупостей делать?... Лучше…
Возвращайся ко мне, и… купи куколку; она тебя утешит!...
В этот миг словно что-то рассеялось, от ее эха вскрика: «Вновь ты?!...», она вздрогнула - из темноты уже вышел он, на костюме его были следы волокна веревки.
Он снова открыл, покоившиеся в паутине, ящички и из них посыпались двигающиеся рисунки, снежные карандаши, пишущие в воздухе веселые стишки, и танцующие домики из картона.
- Я не хочу ничего этого знать! – твердо сказала она, отбрасывая от себя эти дива и отодвигаясь к, привязанной навек, сестре, - Можешь не тратить силы на свою мишуру, и выпустить меня навсегда ведь… это все ты, убийца!
Он не изменился в лице, но тень страха перед… приближающимся, к нему из мрака, нечто, проскользнула в пересекшихся цветных месяцах его щек.
- Я тебя не выпущу, иначе мои миры, которые нелегко было создать, пропадут без того, кто будет на них глядеть и с ними играть; кто сможет защитить их от нечто… Да и чем они плохи?… Останься, и они будут жить для тебя…
- Их создать было омерзительно легко! – возразила ему она, ища лопатками дверь, - Ты никогда не получишь своего, мучая и лишая всего других!...
- Но… другие живут себе спокойно в душном городе, где цветет бордовым цветом скука! – устремился он за ней, прихватив с собой самые драгоценные чудеса, что у него были – стекло, в котором улыбалась, разговаривала и смеялась, танцевала та, что… неподвижно теперь глядела в сторону родного дома, сестры, не в силах вырваться из веревок и огня железного зверька. – А со мной ты снова можешь увидеть все, что захочешь, я исполню все твои желания… Не вини меня, что она теперь такая тихая, взгляни сюда – она снова говорит с тобой и танцует!....
- Ах, подлый, ты еще хочешь поиграть моими чувствами, мною?... Никогда я не позволю тебе это сделать!!!... Пусти! – закричала та, пытаясь высвободиться из схвативших ее железных цепей, выросших из двери.
- Пойми: нечто не отнимет тебя у меня, пока ты будешь глядеть в мои миры; они тогда снова вернут городу радость… Cмотри только в них, не заглядывай в темноту дверей, за которыми притаилось, следит за мной, ждет, когда я останусь один без своих миров и того, кто отвернется от них, кто уже слишком приятно-много от меня взял; подкрадывается за ними... - тихо произнес он, приближаясь с подносом, полным ватрушек и соков.
- …Все, что мне давало настоящее счастье и жизнь! – из последних сил твердо сказала она, медленно задыхаясь под давящими цепями. – Я вовсе не боюсь смотреть туда; это лучше чем твои фальшивые облачка!... Знай, трус, что невозможно убежать от прилетающего вихря круга; и в нем есть… у города свой мир, у меня - свой!!!... Нечто и ты не украдут их!!!....
- Ты не знаешь того, что, на погибель мою, знаю я!... - дрожащим тоном произнес он, подходя быстрым шагом еще ближе, - Нечто – опасное создание, это явление, которое беспощадно разбивает мечты!.... Твои дивные мечты, что для меня ценнее и живительнее для моих миров?... Хочешь ли быть с ними?... – произнес он, исчезая неожиданно во тьме
- Они уже не важны, ведь я открою глаза, двери навстречу пусть серому, но знакомому и родному мне, мостику мрака, покидаю твои разбитые картинки!… – едва слышно произнесла она, преданно посмотрев на, так похожую сейчас на нее, сестру перед тем, как…
Возник вдруг неестественный, нарастающий, глухой и дребезжащий вой в его голосе, проговоривший: «Не смей!... Ты увидела мои миры, ты всегда должна быть с ними, хотя бы в благодарность тому, кто их создал и вернул тебе сестру!... Не выпускай нечто, оно и тебя погубит!... Посмотри на мои шарики, и я отпущу цепи, укрою тебя, все подарю… Послушайся меня, не то нечто заберет тебя!...».
- Пусть! - ответила она, рассеяно подхватив словно не-его, удаляющийся в, засасывающей его, тьме, голос, прорычавший: «Купите куколку, она откроет Вам глаза и вместе с этим тайные миры!».
Но будто клетки потолка, украшенные узором паутины теней, захлопнулись от щелчка его пальцев, казалось, насильно поднявшихся это совершить на ее ответ: «Никогда!».
И от него, словно из чьего-то усилившегося, близкого грохота, соткались стеклянные двери и сторожившие их женщины…
Сначала ухмылялись на ее просьбы: «Что же вы стали?! Ловите его, не то он и вас погубит, и всех, кто за дверьми!.... Позовите их, пусть они выйдут, задумаются, ведь… Он еще может и к ним подкрасться!... Ловите его, грязного… арлекина - убийцу!... Ну?!...».
Потом они лишь гордо хмыкнули: «Не мешай!» и… вновь зажгли стремительный жадный железно и больно цветок, погрузивший ее в странный сон…
В нем она наверное, увидит свою сестру и с изумлением поглядит на… разлетевшийся на осколки кристалл…
Сердца… его, распластавшегося на полу с гримасой ужаса и отчаяния; поймет ли она, что он увидел не просто свое отражение, но и ее слезы, капающие и…
С его раскрашенных щек, прогнавшие повязку безумия с его глаз и зовущие ушедшее эхо, скрывающее, туманом из листьев синевы, удаляющиеся шаги нечто…

[Gazero]

Сфинкс...

Грозно смотрит на мир неподвижными глазами, его облик... так таинственно рассеивается в лунных бликах, что...
Невольно прислушиваешься к шелесту легенд о его страхе, жадности и жестокости; ведь... гул дюн напевает: он - чудовище, а ведь когда-то...
У сфинкса не было когтистых лап льваи массивного ободка на шее, были смуглые тонкие черты, карие, почти черные глаза, богатые одежды и массивная корона из светло-золотистого почти неведомого металла, украшенного бледно-голубым камнем и алмазами, было лишь трепетание сердца и...
Ощущение полета над жаркими песками и холодными ночными ветрами, все обращалось в одну, загадочно мерцавшую звездами, мимолетность, пленившую его...
Пением, самым дивным и волшебным,девушки, что лишь однажды сказала ему: "с радостью", маленькой, почти девочки, что робко бродила по городу в скромном платье, а все же...
Сфинкс не мог налюбоваться ею и вдоволь наслушаться ее чудного пения, ходил он потому все равно, что...потерянный - и только солнце светило для него ласково и тепло дул ветер,когда...
Проходила под окнами его дворца девушка в скромном платье и пела, о том, что во всем есть легкое перышко радости, радуги, таким светло-убаюкивающим голосом, что забывал сфинкс обо всем на свете, что...
Вдали его сокровищ и дворца только и слышались смех да недовольство: народ, что надеялся на мудрость и бдительность сфинкса, которые должны были укрыть от голода, холода и беды, обозлился не на шутку, глядя, как он совсем отошел от всего, день-деньской смотрит в окно ивздыхает, ожидает девушку, что лишь однажды сказала ему: "с радостью"; даже стал днями-ночами пировать да гулять, делать все наперекор...
А сфинкс и не замечал этого, что где-то крушат и ругаются, требуют и неподчиняются, что где-то - вихрь злобы и темного безудержностью веселья, он был в неге просто от того, что каждый день мимо его окон проходила девушка, та, чье пение очаровывало и прогоняло все серые миражи с его души...
Как странно она будто танцевала лишь с нею в мечте и вдруг... очутилась словно вне солнышка, в холодных, надвигающихся упрямо угольках тревоги и необъяснимой тоски: умолкли нежные песни, что неустанно дарили сфинксу миг феерии, пропала та, чье беззащитное перышко души унесло внезапно сухими ветрами... вихря возмущений, метающегося гула...
Он все ходил по массивной короне устрашающими отголосками темноты...появившегося вдруг вдали от города массивного треугольного, здания, сотканного из черно-фиолетового песка, зловеще поблескивающего рыком неузнанных зверей...
Все то не пугало ее хозяина: он неутомимо обходил лабиринты с медленно вращающейся на подставках стражей из существ с волчьими, соколиными, бычьими головами, вяло помахивающей во все стороны саблями; мимо стен с пляшущим на них вихрем теней факелов, горящих грязно-желто-синим, раскаленным светом; сквозь оглушительно одурманивающий шепот многоголосого рукоплескания, подозрительно аппетитных ароматов и блуждающих искр золота, алмазов, дорогих камней...
Сфинкс с дрожью ощущал, как его ноги останавливаются и спешат ко всему,этому мистически заманчивому, черты усыпляюще подставляются щекочущим искрам иглаза невольно пугливо отмечают лязг сабли стражи или жадно ловят следу влекательно блестящей тени факела...
Это не его счастье - словно кричало его сознание и спасительно толкало егодальше, сквозь всю ту фантасмагорию магии, изумленный страх и растерянность,спешить; оно словно слышало, как...
В глубине ее почти бесконечно терялись крики, тоненькие, щемяще бессильные,вызванные сжатием тоненьких рук их хозяйки жалящей молнией черной змеей, а вних... словно как металась робкая надежда на солнце, что ярче грело от песен олегком перышке радости, радуги...
Сфинкс не мог поверить своим глазам: с ним жестоко играли две насмехавшиесясомнительные женщины: одна с безобразным ободком наподобие львиной гривы почтиу самого, криво оскалившегося, рта, точно усыпанного неприятно кривыми иострыми... когтями; другая - с глазом, неподвижно точно затуманенным темно-красной фигуркой женщины...
Они - ведьмы! - больно кольнула мысль сфинкса, горько и скупо ловящего из царящего гула и криков девушки, той, которую он благовейно провожал и встречал глазами, их холодные издевки и требования вернуться к народу, забыть навек песни той, что изнеможенно порывалась вырваться из молниеносной змеи, едко всежалящей непоправимыми искрами...
Но... даже сквозь их, сводящий с рассудка, глухой хохот его бросает в свои ледяные объятия осознание: ее, простой, но неповторимо дивной для него, девушки в скромном платье, ее голоса он не сможет забыть, покинуть...
Очень просится сделать это, в отношении неясного здания, ему под, буравящие насквозь, коварные взгляды женщин, отчеканивших, что он слишком долго упивался песнями одной девушки, наверняка же, ему это наскучило, и потому... они заберут через крики ее голос себе, чтобы не отвлекал более народ, его, правителя, натакие пустяки...
Ах, как они посмели так, лживо-низко, небрежностью и мраком, назвать единственное, всегда укреплявшее его вдохновением и надеждами, живительно раскрашивавшее его дни-ночи в краски дива, перышко ее песен, ее голоса, еесердечка?! Это не пустяки, не марево, это ведь...
Шок от попытки вырваться из подкрадывающихся оков, липко-хаотичного будто сна, от услышанного: женщины, не выпуская из рук, поникшую обессилено, девушку в скромном платье, между прочим заметили, что ее песни несказанно красивы, онибудут звучать им всегда вернут им навек обворожительную внешность и славу,внимание, богатство; так зачем ей и сфинксу хранить их лишь для себя, на такоене жаль ее свободы и жизни?...
Он же... только и оглядывался на почти приближающийся и разламывающийся пол: что значит их напыщенная уверенность и мерзко-сладкие интонации, разве онисами не видели окровавленной сабли стражи, обугленных, выжженных тенями факелов, очертаний тел; затуманивающие и удушающие ароматы и рукоплескания,насильно уведших в бездну тех, кто, как он сейчас, вдруг судорожно понял – слова ведьм грозившая стать страшной правда?...
Массивная корона и по-царски холенные черты вдруг утешительно нашептали сфинксу: и ее, в сметающее все "сегодня" можно купить... алмазами,золотом, слугами, дворцом, самой короной - он страстно, неконтролируемо буквально прокричал в темноту, что готов был отдать это, все, лишь бы мучительницы страдающей, побледневшей и раненной бедняжки получили свое,отпустив ее...
Она вдруг замерла на мгновение, а потом заплакала и с усилием рванулась из скользких оков черной змеи и, ядовито вцепившихся в нее, рук женщин; ведь...жуткий гул хищно притих, уступив холодящий полумрак их заискивающим нотам: онисогласились на корону сфинкса и отпустить ее на волю, чтобы он смог наслаждаться ее песнями, а она - жить в своей радости под солнышком да их припевать, и народ бы не праздновал больше даром, а привычно подчинялся итрудился для них, новых правительниц...
Только... что, если сфинксу наскучит быть с нею да все слушать ее песенки,что, если он захочет снова вкусить власти и начать править народом, который покорно-ленивый и трусливо-мнительный, не будет никогда готов к переменам, тем более таким, как смена правителя; а они слишком хрупкие в силу их природы, слишком эмоциональные, чтобы дать отпор? - чтобы избежать суеты и горя для народа, дляее песен и для него, сфинкс должен отдать всю свою силу им и стать изваянием,тогда все будут счастливы...
Он отпрянул, сердце его застонало от страха неизвестности: что станет с ним,с городом, с народом, если на престол взойдут сразу две ненасытные дикостью желаний женщины, а он превратится в статую; сможет ли он защитить девушку, чтолишь однажды сказала ему: "с радостью", если ведьмы вновь захотятлишить ее голоса, сил, свободы, жизни; а они уж вправе будут это совершить,ведь стали правительницами?...
Нет... этого не было и не будет, он не допустит этого, всеми дремавшими, атеперь взволнованно встрепенувшимися чувствами совести, правителя, чем-то, чтотак долго манило его к девушке в скромном платье, которую женщины грубо дернули к себе и отпихнули, словно не замечая ее криков от жала еще больше стиснувшей ее руки змеи, будто просипевшей - а если он откажется, она умрет, на его глазах,лютой смертью...
Сфинкс не услышит больше и звука этих, терзающих нестерпимо черным всепожирающим огнем, слов - он, не помня себя, кидается на встречу женщинам,поспешно, неуловимо убежавших в темноту, бросив девушку в скромном платье почти под самый потолок, где она повисла на невидимом огромном крюке, вызывающем все новые и новые источники сил у змеи, так и сыплющей молниями...
Они щипали его встревоженную тень, метавшуюся по стене, в полумраке, где разом бешено завертелись блики факелов, ароматы и вертящаяся неподвижно, по очередности, в воздухе стража, клацающая саблями - тень даже не вздрагивала,она спешила к появившейся лестнице, желанно ведущей к девушке и украшенной красной фигуркой женщины и когтями льва, что...
Робко протянулись навстречу ей, умилительно-радостно отмечая, что еетоненькие руки освободились навсегда от выси незримого крюка и молний черной змеи, а странное здание словно стало утопать в черно-фиолетовом тумане,огласившись...
Криком шокированности той, что, казалось, мимолетность назад, смеялась и стеснительно-задумчиво кружилась в танце со сфинксом, очаровывая его сердце песнями о легком перышке радости, радуги - это все...
Лишь ее торопливо убегающие, дрожащие от страха, шаги, что медленно покидали... что-то дрожащее и грустное чистотой прохлады глаз, грезящих теперь лишь о том, чтобы улететь за ней, хоть куда, ведь...
Тоскливо вспоминают они ее песни, бережно унося глаза той девушки, что лишьоднажды сказала: "с радостью"...
Куда-то в глубину массивного ободка... сфинкса, чей облик...
Так печально рассеивается в лунных бликах...

[Gazero]

Странная невеста...

...Одела белоснежное платье, точно снова погружаясь в мечты о беспрерывных облаках, которые для нее спустятся с неба...
А пришлось ей самой оттуда спуститься: жених был просто... человеком, который не виноват в своей природной жажде добиться побольше в деле, который выбрал, пока силы и время есть.
Не так легко это, не знала невеста, скучающе снова дожидающаяся его за пролистыванием любимых романов, она-то думала, что дела - не главное, не могут быть главным для тех, кто с кем-то связал свою судьбу.
В ее представлении, самое важное для них - внимание любимой, ее радость от его присутствия, совместных разговоров, прогулок, вздохов под луной...
А кто-то далеко за пределами ее того маленького ждущего мирка, точнее - жених, спешил домой с пакетом покупок, скорее записать планы по делам на будущее, уставший, но в глубине души довольный: он радует свою любимую, по своему, хоть и до плеши в мозгах, проделанной нерадивым начальником, втайне надеясь, что она это ценит.
И горько... перелистывая телеканалы, заметив, что невеста отчего-то дуется, не радуется, как будто совсем ему не рада!
А это был лишь обычный прием ее показать, как устроен ее мирок, он греется объятиями, питается поцелуями и дышит ласковыми словами любимого; в противном случае будет чахнуть, хиреть и постепенно разочаровывать и его тоже; капризно пища о своих правах тоже быть...
Среди большого-большого мира, в котором три самых светлых мига подкрепляются и общими интересами, и стремлением помочь и поддержать друг друга, и бесконечной ценностью для сердца такого же одинокого и хрупкого мирка души любимого; он еще... научится этому, как и его хозяйка, притихло вспоминающая моменты белого облака своего свадебного платья; хоть она и...
Странная невеста...
Одела простенькое платье, точно... снова погружаясь в мечты о беспрерывных облаках

[Gazero]

Night of road...

This way is always... opened: to tell about your feeling. Never mind, that silent air near is not full of little melody of coming some nice creature...
Night is not wonderful time to it's, dreamily closed, yeas - the moon is raised and many-many nights ago, but trees were waiting for this, and it is not silly!
Cause road was decorated by little stars, witch looks like bored moment ago, little, warm, brightly stars from rainbow...
It came back, there, where was not waiting for us, near starkly lake in the deep of the wood, covered with fog; talking us stories of meetings, waiting’s, feelings, witch were number of... all sky, flying by a ribbon... After some little, wonder - the creature...
It goes on it's way, the night...
Night of road...
This way is always... opened, full of little melody of coming...

[Gazero]

Зачарований папер...

...Мабуть, почувши про нього, Ви уявили манускрипта, що мав багато заклинань?
Даремно! Це... Простий папер, який лежить, чекаючи на пригоди...
Вашого розуму; адже лише Ви робите стежки до храма снiгiв, пiскiв, казкових палацiв.
Помiтити цю стежку можно легко та й весело, лише перегорнувши... папер!
Саме той, що завдяки Вам став зватися...
Зачарований папер...
...Мабуть, побачивши його, Ви залюбки порините у його iсторiї…