писанинки :)

[Gazero]

Вспоминания алмазной выси…

…Тихонько танцует кокетка-ночь. Я внимательно посмотрел на небо, игриво укрытое подолами ее темно-синего платья, и, знаете, меня просто поразила его красота и гармония мерцающих звездочек.
Что за удивительные вещи звезды – они шепчут нам обещания о подарках, а порою и грозят забавно искристым пальчиком, чтобы мы были более осторожными!… Исподтишка занавес из масок луны и тумана приподымается и напоминает нам, что сияющие узоры сложились из звездочек совсем неспроста!...
Ведь когда-то, наверное, еще деревья в моем саду были совсем тоненькими и молодыми ростками, а половицы крыльца моего дома блестели только-только свежим лаком; на небе было Королевство, да не простое, а заселенное странными существами, которых было ровно двенадцать.

Каждый из них выполнял свою работу: вот, слышите, как важно покачивается, на голове у горделиво надутой девицы, причудливая прическа, вся будто сотканная из огненно-золотого яркого облака и чертами напоминающая какого-то странного насекомого с огромным словно змеиным, острым хвостом, большими клешнями и крепкими жидкими ногами; это она навевает всем бодрость для достижения побед и выполнения желаний.
А вот крадется за жемчужною росой тень, приземистая, но широкая и огромная, чуть отдающая духом моря, блестящая и жутко, должен вам признаться, ворчливая: все жаловалась она другим жителям, что ей приходится «клешнями вытягивать из людей страхи и глупые предрассудки», клацая темной пастью и светя в глубокой синеве малюсенькими фосфоритными глазами.
А вот играют две рыбки, что были не-разлей-вода – одна белая, переливающаяся бледными радужными пузырьками; другая черная, отливающая темно-фиолетовыми паутинками водорослей; спеша со всех ног подарить людям разумное сочетание мысли и мечты, сна и веселья, от рвения пачкая не нарочно туманных светлячков сапфировыми капельками.
Неподалеку от них скучающе разливала из, белого золота, большого кувшина необычно сверкающую жидкость цвета одновременно зари и заката, зимы и лета – само Время, зевая и лениво приоткрывая глаза, девушка с белыми волосами, в красивом платье, постоянно мокнувшем от шаловливых потоков, убегающих капризно из кувшина мимо блюдец с нежно-алыми лепестками людского счастья и беды, призрачных листиков их успеха и трудностей, рубиновыми ягодками вдохновения и чувств человека.
А на длинной лестнице из темноты сидел юноша в скромном плаще и цилиндре, сосредоточенно и с азартным удовольствием заглядывая то в маленький стеклянный месяц, что крепко он сжимал в одной руке, где показывались развлечения людей; то в крохотную янтарную звездочку, что спрятана была в другой, которая отражала все, что портило настроение, злило, пугало, огорчало человека.
На огромной кухне суетился зверь с косматой густой шерстью, длинным хвостом с кисточкой, усами и мощными лапами, весь покрытый изумрудной зеленью, что старательно варил в кастрюлях разные лакомства, делающие человека то сонным, то бодрым; в бутылках грел привлекательные звуки, от которых людям то хотелось танцевать и радоваться, то задумываться и даже пускать маленькие капельки; которые скрупулезно маскировались зверем в огромные книжки с прозрачно-двигающимися ослепительными картинками, дивные пестрые привлекательные игрушки, ведущие себя совсем как люди.
Рядом с ним стучало копытами почти химерное существо, с рыбьим хвостом и козлиной мордочкой, переливающееся лунными искорками и порождающее маленькие иголки с нитками; мигом вышивающие дворцы и склады пушек и мушкетов; хранилища книг и места крика и мучительного страха… Существо блеяло разными голосами разные заманчивые слова и устрашающе в то же время царапало копытами туманные половицы, чтобы люди боролись за стук своего самого странного и крепкого чувства – жизнь.
Но оно порою убегало стремительно во тьму, поскольку слышало смелые шаги тихого юноши в черном, с колчаном стрел и непонятными руками, словно тоже выпускающими изредка ножи; ими поражались болезни, неприятности, небезопасные затеи людей; что так часто пугались кнута, заткнутого за пояс робкого юноши с колчаном, не понимая его преданного и самоотверженного желания защищать их.
Иногда вы услышите приближающиеся шаги рыжеволосой девушки с неясной железной конструкцией на голове, похожей на рога.Она постоянно кривляется и обзывается, ей не жалко было никогда сломать ветку и дернуть по-хулиганскому безобидно спящего кота за хвост. Бодро скачущая девушка с огнем волос и металлическими рогами с наслаждением стреляла из рогатки, быть может, и по вашим головам, тем самым вызывая у вас желание по утру кого-нибудь обидеть или незаметно кому-либо сделать плохое.
Что могу вам в этом случае посоветовать? Старайтесь не верить ласковой улыбке этой девушки и больше присматриваться к трудяге с закрученными в круг, массивными рожками, глазами, почти скрытыми за темной, вьющейся густо шерстью, светящимися малиновым светом. Ведь этот трудяга научит вас прощать, терпеть, отвлекать зуд синяков, оставленных рогаткой девушки, какими-нибудь полезными, хорошими делами, теплым общением с близкими, хобби, размышлениями.
А вот смеются и беспечно танцуют две девушки, похожие скорее на осколки одного зеркала, игриво размахивая одинаковыми рукавами и сияя неотличимыми улыбками. Эти девушки раскрашивают мир в день и ночь, черное и белое, фейерверк и шелест смиренной работы, иероглифы и легкое дуновение перышка, уходящее и накатывающее дуновение искристых волн, гул леса и ветра.
И они все смеялись над маленькой девочкой в бедном и богатом одновременно платье, безмятежно спящей в лужице, в то же время, беспрестанно шевеля маленькими тонкими ручками, закручивая убаюкивающий, уютный вихрь неторопливого постоянства, сонной радуги и пирамид, лучик солнца, светящего одинаково всем и для всех, колокола, монотонно наигрывающие одну и ту же мелодию, напевая эхами птиц и трелей торопливо бегающих, по кругу из деревьев, невидимых шагов…

…Шаги однажды оттолкнулись от смирной стены перемен и покатились волной по Королевству: там с каждым днем вдруг назревало недовольство, друг другом, жителей.
- Что же ты так небрежно Время-то разливаешь? – вскрикнула девушка с рогами, пульнув для, в ее понимании, приличия из рогатки по кастрюлям зверя с густой изумрудной гривой.
- А разве можно его вообще разливать? – засомневался трудяга. – Нужно направить его накакое-нибудь дело!
- Мне не велено давать кому-то Время! – гордо отрезала девушка с кувшином из белого золота, лениво зевнув, - Мне приказано просто его разливать, и все…
В разговор неожиданно подключилась девочка, из-за привычного ей молчания, вынужденная говорить голосами леса:
- Я поддерживаю, пусть все будет, как вчера!... Разливай Время дальше и не давай его даже людям – как правило, не умеют они им правильно распоряжаться!...
Подбежали радостные девушки в одинаковых нарядах, весело играя, почти отраженными друг в друге, глазами.
- Раз ты такая мудрая, поднялась бы с належанной водяной кровати, прошла бы к человеку да рассказала б все свои рассуждения! – в один голос громко посоветовали они, играя ленточками наряда и длинными волосами.
- Кыш, болтушки! – крикнула на них огромная приплюснутая тень, клацая темной пастью, - Много вы понимаете!... Люди сейчас запуганы так, что никого не хотят слушать!... Все, пропустите, и так отвлекся на вас, мне вытягивать страхи с человека надо!...
- Постой друг!– тихо вскрикнул догоняющий юноша в черном, гремя со стыдом колчаном и неясными ножами рук. – Я ведь могу защитить их, только…
- Только что? –оживленно пропищали рыбки, любезно щекоча друг друга хвостом.
- Я подумал,что… - замялся юноша с колчаном, доставая стрелы, - Если мы хотим быть полезными человеку, мы должны показаться ему на глаза, а не спорить… Вот – он указал на бездонный высотою замок из яркой синевы, украшенный лунным мерцаниеми туманами с тенями листьев, - Пусть достойнейший из нас первый выйдет к людями подарит им все свое умение!... И так, по очереди…
- Ты хорошо придумал! – похвалил трудяга, с робостью ощущая собственные, закрученные вкруг, рожки, - Вот только… Тот, кто первый представит человеку неиссякающие таланты нашего Королевства, должен быть добр, смел, ловок и.. пригож лицом!...Не пугать же наших вечных, новых сомневающихся друзей, правда?...
- Ой, молодец, молодец! – защебетали одинаковые девушки, прихорашиваясь и распихивая соседей,- Значит, пойдем мы, мы ведь пригожие!...
- Нее… - проблеяло насмешливо существо с копытами, рыбьим хвостом и козлиной мордочкой, важно выступая из темноты, - Вы особо ничего-то и не умеете!... Кроме того, вас двое, а необходимо пойти только одному!...
- Ну раз, «одному», - бодро встрял юноша в плаще и цилиндре, кинув свои месяц и звездочку, которые совсем недавно увлеченно рассматривал, - То пойду к людям я! Ведь я все о них знаю, сам не дурен лицом и… я самый ловкий, даже волшебный и воплощающей их извечные мечты!...
- Знаю я, что это за мечты! – злобно рыкнуло странное насекомое из, туманно-огненно-золотистой, прически, недобро щелкая клешнями и поводя словно змеиным хвостом, - Неподвижность, тишина, одинаковость и сладкая идиллия в парах… Тьфу!... Пустите во дворец синевы меня, я взбодрю простофиль, мечтающих о таких пустяках!...
- Может, я схожу? – скучающе обведя пространство почти засыпающими глазами, проронила девушка, нехотя ставя на туманный ковер кувшин, неаккуратно расплескивая жидкость Времени. – Выбери меня! – внезапно обратилась она к юноше, задумчиво перебирающему складки своего плаща.
- Нет, я! –наконец, подключилась в беседу девушка, носящая диковинное насекомое на голове,- Ты и сама-то неаккуратная, вялая… Кому ты такая нужна, среди людей?!... Нет, выбери меня! – прикрикнула она на, аж вздрогнувшего, юношу в цилиндре.
- А ты кому сдалась, пугало?! – включился в разговор неведомый визгливый вихрь женской ревности и жажды первенства у, казалось, всегда сонной девушки, мирно переливающей из кувшина Время.
- Ах ты!... –закричала в голос та, нервно поправляя, видно, удерживая от драки, пыхтящее насекомое-прическу, отдуваясь и трясясь от злости. – Выбирай меня, не то я всыплю с полсотни горячих этой сонной белой тине!...
- Чем ты лучше, лентяйка?! – заорала ее собеседница, едва сдерживаемая трудягой с темной вьющейся шерстью, - Все, кто тут, подтвердят, что не помнят случая, когда ты чем-то помогла нам!!... Кукла бестолковая!...
- Так ей, так!– с восторгом подбадривала дух затевающейся битвы девушка с рыжими волосами, выпустив колючку из рогатки в лицо девицы с причудливым насекомым вместо укладки волос.
- Прекратите, что вы творите?! – ужаснулся зверь с усами и мощными лапами, наваливаясь заботливона плечи той, чье насекомое буквально кусало его от рвения поучаствовать в драке, от испуга и возмущения взъерошивая густую зеленую гриву.
- А ты вообще уйди! – соскочила с высокого лунного кресла девушка с металлическими рогами и кинулась рвать ему пасть, оскорблено и шокировано визжащему и вертящемуся вовсе стороны от боли; видимо, судорожно жаждая лицезреть рукопашный скандал.
- Лучше я промолчу! – тихо отнекивался юноша, поправив цилиндр и порываясь уйти от, смотрящих на него товарищей и рвущихся к нему, орущих друг на друга, девиц – одна, чуть не вырывая белоснежные волосы, выла и царапала несчастного трудягу, стыдливо-бессильно прячущего глаза в шерсть, другая – поощряла к бою насекомое, сама кидалась на соперницу, задыхаясь и как можно любезнее бросая юноше, испуганно кутавшемуся в плащ:
- Нет уж, выбирай!!!... Или я, или эта ничтожная ротозейка!!!... Ну, только слово скажи ему – я тебя в клочки порву!!!...
- Выбирай какую-то из нас!, немедленно!! – вторила ей вторая, дуясь и отмахиваясь отвсех, кто пытался ее успокоить.
- Я не могу выбрать ни одну из вас!... Простите! – поспешно решил юноша, с облегчением удаляясь, чтобы помочь товарищу с колчаном оттащить от, чуть не плачущего, зверя, усердно рвущую, усатую, мощную, изумрудную, пасть, хохочущую девушку с огнем волос.
- А ты что не решаешь, кому быть первым другом людей и частично иметь власть над ними? –вмешалось существо с рыбьим хвостом и козлиной мордочкой, обращаясь к продолговатой тени, - Только на каких-то чудищах катаешься… Не отлынивай от общей заботы!...
- Это не чудища! – гордо хмыкнул, отрицая, его собеседник, - Это самые могущественные создания, которые будут пытать ум человека, чтобы не слишком легко доставались ему наши сокровища!...
- Ну и что?! –вскипел тот и бросился усердно колотить тень, хотя всегда был с ней в дружественных отношениях не смотря на оклики юношей в плаще и с ножами рук, на мольбы трудяги с малинового света глазами.
Тем временем рыбки, вместо того, чтобы разнять дерущихся, увлеченно слушали эхо ночных голосов, ловили буквально ускользающий из виду алмазный мячик, легонько и дружески кусающий их за плавники, отмахиваясь от сверчков, щекочущих смычками.

А девушка с металлическими рогами заглядывала во всякую щель, трогала все, что казалось таинственным и красивым, уже находясь… в замке синевы, вовсе не обращая внимания на крики и шум, волнующихся и беспрестанно разнимающих, успокаивающих, спорящих друг с другом, друзей.
« Пусть хоть выдохнутся в драке, мне все равно! –злорадно думала она, прогуливаясь его длинными лабиринтами коридоров, - А я приду к людям первой, покорю их своей рогаткой и буду настоящей героиней для них!...».
Пока она так думала и гуляла по загадочному дворцу, от одного ее прикосновения совершались дивные события: когда она разбила случайно колбу с бирюзовой жидкостью, она превратилась в огромную планету со стеклянными кольцами; на этой планете кружится и сейчас синеватый снежок и льдинки.
В тот миг, когда девушка дотронулась рогами до люстры с ярко горящими свечами, они сорвались с нее, закружились в хороводе, танцуя и шепча веселые мелодии, а после… обернулись красивой планетой, напоминающей нежно-золотую жемчужину, которая навевала человеку грез и красоту мирка дремы.
А в то мгновение, когда она ради развлечения небрежно разметала листья старой книги, светящейся красным, они взвились ввысь, быстро-быстро закрывая все окна, образуя огромный треугольник; из него родилась планета-гигант с зелеными волнами и бликами водорослей, тенями морских коньков; доносящая до людей свежий бриз и гул уплывающих кораблей.
И когда она выстрелила из рогатки в пылающий камин, из которого словно неслись методичные позвякивания и стук кувалд, из камина выбежал огненный конь, растаявший в планету, будто раскаленную от огня и звезд, блестящих железом; будящий в людях решительность и напористость.
Она осторожно стерла пальчиком пыль со статуи, облаченной в темно-грязную тунику, статуя растворилась планетой с тенями, огромным скрежетом и гулом приближающихся масок и полупрозрачных паутин, тех самых, которые люди боялись, избегали встречи и даже мысли о них.
Даже тогда, когда девушка с огнем волос искала глазами выход из замка (ее звали товарищи и отчетливо доносились ищущий топот их шагов), волшебство не желало прекращаться: от того, что она пробовала запертые двери, возникла вдруг планета, радужно-грязных расцветок с веселым уханьем совы с умильно-озорным взглядом, крылышки которой словно приклеились к планете, отправляющей людям маленьких крылатых малышей с записными книжками и карандашами, что молниеносно записывали идеи и мысли, изредка обращающиеся в карусель цветного хаоса и зеленый зловещий шелест…

Девушка с металлическими рогами вздрогнула от него, словно как выпросившего все планеты закружиться в вышине и улететь в неведомую, легчайшую даль.
Она, как тогда показалось, разразилась громогласно и нежданно, недовольными вскриками девушек в одинаковых платьях и с одинаково рассерженно покривившимися личиками:
- А, вот она!!... Мы ее ищем, зовем, с ног сбиваемся, чтобы разыскать, только и думая, в какую беду она попала и как ее освободить из ловушки; а она… А она тайком пробралась в замок синевы!!!... Сама захотела быть единственным другом людей!!!... Ну нет, мы этого так не оставим!!!...
- Тихо-тихо, не кричите на нее! – любезно чуть повысил, нехотя, голос трудяга с кудрявой темной шерстью, - Осуждать, так все вместе!... Я, знаешь ли, тоже считаю, что ты не особо хорошо поступила… Извинись, пожалуйста, и… больше так никогда не пугай меня!...
- А я даже не буду слушать ее извинения за все, что она сделала!.. – обиженно и гадливовсто порщив усы, возразил зверь, обеими лапами поглаживая чуть не разорванную пасть. – Выгнать ее к людям, раз она так к ним хочет!...
- Правильно! –поддержала его огромная расплющенная тень, играя клешнями, - Столько работы мне прибавилось, я только думал передохнуть и… вот опять человека от страхов избавлять!...
- Ну, ничего,ничего! – милостиво захлестали по невидимой воде хвостами рыбки, с интересом ощущая аромат невиданных книг и красок, - Нам давно следовало приниматься каждому за свое дело… Простите ее!...
- Ну вас! –вместо стыдливых извинений, вынужденно-радостно, грубо отрезала девушка с огнем волос, - Я все равно пойду к людям, вы меня не остановите!
Она грубо оттолкнула девушку с кувшином из белого золота, что, пошатываясь, спокойно разливала жидкость Времени. Но и саму ее изо всех сил будто хлыстом ударило насекомое из огненно-золотой прически девицы, гадко улыбающейся ей, с трудом встающей с плит синевы.
- На, получай, копытная жвачная! – завизжала она, выхватив торопливо-осторожно у беловолосойдевушки кувшин и изо всех сил запустила им в, от страха не имеющую силы бежать, девушку с металлическими рогами.
Как только Время коснулось своими, разбившимися вспять, каплями ее рыжих волос, девушка жалобно-испуганно забрыкалась на месте, завыла истошным мычанием и превратилась в Тельца, наивно-умоляюще, еще шагавшим к, гордостно хохочущей девице с насекомым в укладке волос, а после извиняюще-тоскливо поглядевшего на, оторопело замерших товарищей; и ускакавшегов замок синевы, потихоньку разливающимся глубоким пронзительно-синим туманом.
- Ведьма!!!...– разразились пронзительным писком девушки с, неотличимо сверкнувшими яростью, лицами и кинулись на девицу с огненно-золотым насекомым на голове, - Ты лишила нас нашей лучшей, самой любимой подруги!!!... Прочь от нас, предательница!!!...
С этими словами они, нервно смеющиеся от черных листиков, щекочущих их изнутри, настигли девицу, заломили ей руки и, зачерпнув крохотную лужицу стремительно, будто ускользающего от молний грязно-пурпурного безумия, Времени, лихорадочно вылили ей на, истошно зарычавшее, насекомое.
Оно поспешно отделилось после этого от, ставшей незримой, хозяйки и, стало на тропу темных облаков синевы, неприветливым жалом напоминая, что является страшным и опасным Скорпионом.
- Вы опять за свое?! – жалобно простонал трудяга с рожками, скрученными в круг, гоняясь за, вбешенном плясе, носящихся по дворцу синевы, девушками, - Остыньте!!!... – и он, с большой неохотой вылил на них стремительный ручеек Времени.
Девушки, одинаково раскрыв ошарашено рты, замерли и, рванувшись скрыться с глаз товарищей, лишь застыли, взявшись за руки как… Близнецы, и исчезли в мареве теней.
- Зачем ты вмешался?! – свирепо вскрикнула огромная расплюснутая тень, - Ты что… хочешь всю власть и людей к своим рукам прибрать?! – подозрительно зыркнула она на трудягу, робко забегавшего глазами и отводившего на безопасное расстояние всех своих друзей, каких мог – юношу с колчаном, существо с копытами и рыбьим хвостом, зверя с изумрудной шкурой; тараторя при этом:
- Что ты, что ты, друг?... Я всего лишь хотел, чтобы те, что в одинаковых нарядах, не сходили с ума и не приносили вреда ни тебе, ни всем остальным!...
- Я тебе не верю!! – холодно шикнула тень, отпихивая юношу в плаще и в цилиндре, - Ну скажи честно: захотел мол поважничать, сам людьми управлять, всякий тебя же поймет!... Зачем врать-то?!...
- Я говорю тебе, что правда хотел вас защитить!!... – испуганно пробормотал трудяга, силясь вытащить девочку в странном платье, лениво плавающую в воде.
- Лжешь!!! –сверкнул недобро глазами его собеседник, - Ты хотел нас бросить, а сам перед человеком своими ничтожными умениями хвастаться!!!... Взять его!!! – крикнул он зверю с густой гривой и мощными лапами.
- Ты в своем уме?! – чистосердечно возмутился тот, - Ты хочешь, чтобы я поднял руку на своего ближайшего друга, можно сказать, на своего брата?!... Не стану ни по чем, безумец!!! – и зверь торопливо отбежал от тени, приготовившись увести в безопасное место, все старавшегося поднять девочку из лужи, трудягу.
- Тогда я это сделаю! – неожиданно воскликнула она и, ловко увернувшись от теплых рук трудяги, и дотянувшись до малюсенького возникшего озерца Времени, брызнула им в глаза, ему, вскрикнувшему от боли.
Миг – и бедняжка-трудяга засуетился на месте, пытаясь высвободиться из зеленых веревок невиданных растений, окутывающих его. Юноша сколчаном, поспешно выстрелил в них, а зверь с изумрудной гривой бросился напомощь своему «брату», буквально тонувшему в ветвях. Но он не успел: мгновение– и трудяга, заблеявший честно-жалостным голоском Овена, бросился ввысь, по лунной дорожке, сверкающей на паутине.
Зверь охнул и, протянув лапы к нему, удаляющемуся в вышине, тяжело вздохнул, смахнув слезу. В одну секунду он почувствовал себя легким-легким, легонько уносимым ночным ветром в синеву. «Не думал, что подумаю так, - отметил он про себя, - но… мне приятно, что и на меня попали капли этой жидкости – теперь я присоединюсь к моему другу». Ему стало настолько радостно и светло на сердце, что все огласилось его облегченным рыком - эхом Льва.
- Ты отплатишь нам за все, что случилось с нашими друзьями! – воскликнуло существо и, опережая юношу с ножами рук, метнулся к огромной, продолговатой тени. Но она лишь оттолкнула его и, заслонив девочку все лежащую в воде, хитро закрывшую глаза и подающую ему лужицы, гулко падающего каплями, Времени. И… юноша в плаще и сколчаном горестно наблюдали, как существо, непроизвольно-быстро перебирает копытами и щелкает рыбьим хвостом, отправляясь в листья теней, совсем не удивляющихся тому, что встречают Козерога.
Туда жеотправились и рыбки, судорожно хватающие друг друга за ласты и порывающиеся уплыть вместе, а теперь застывшие, всхлипывающие от того, что неведомая сила отталкивает их друг от друга. А продолговатую тень только забавляли их страдания: она пританцовывала и припевала, нахально прохаживаясь перед оставшимися товарищами, громогласно отмечая:
- Все, скоро я стану единственным, кто покажется людям и будет повелевать ими!... Так что, милостиво вас прошу, идите сами под эту водичку – она указала расслабленно-насмешливо на лужицы Времени, что неустанно черпались будто спящей девочкой, - А то не хочется вас силой в нее окунать, среди вас девчушка, все-таки!...
- А мы тебе просто так не дадимся! – оскорблено ответила девушка с белыми волосами, бросая трусливо в тень осколки кувшина, - Отвлеките ее, ребята!... А я быстро…
- Куда ты? –дернул ее за рукав юноша в плаще, но тотчас упал – его бережно толкнул на землю другой, самоотверженно закрывший собой и теперь, стреляя со всем старанием из лука, тревожно кричавший ему:
- Пусть спасается, помоги мне удержать это чудовище, друг!...
- Но она не должна же нас бросить? – растерянно спрашивал юноша в цилиндре, торопливо отскакивая от ударов мелькающих ножей: у его товарища закончились стрелы и, темне менее, он отважно продолжал бороться с тенью, махающей массивными клешнями.
- Оставь ее! –кричал он, с пассивным отчаянием наблюдая, как девочка из воды метко плеснула в, убегающую, не оглядываясь, девушку жидкости Времени. Оно сиюминутно зашипело стрелками и превратило ее в неподвижно-мерцающую статую, исчезнувшую в бледно-темной радуге, словно со словами: «За то, что небрежно выполнял свою работу, за то, что друзей кинул, спасая себя; лей мою воду до скончания веков, Водолей!!..».
И полились потоки Времени на все вокруг, полностью занавесом покрыв девочку, ставшую вальяжной и вечно хмурой Девой; тень, пронзительно зашипевшую, перед тем, как снемым клацаньем клешней Раком бродить по туманным нитям.
Юноша в плаще и цилиндре от этого застыл, вновь держав одной руке месяц, в другой звездочку, то опуская, то поднимая каждую из рук, словно диковинные Весы; а его друг, преданно став рядом с ним, натянул свой лук Стрельца…

…Вот так они и до сих пор глядят на нас, своими бриллиантовыми крохотными глазками, полными надежд, ошибок, чувств; почти также как и мы, молчаливо ожидая момента поделиться этим с нами, с алмазной выси…

[Gazero]

Битва годов

Вы наверняка слышали такое выражение, как «битва народов» или «политическая борьба». А «битва годов» вам не приходилось слышать? Или «борьба царей зверей»? «Откуда могут возникнуть такие странные выражения?» - спросите вы. Я вам отвечу: «это было в давние времена»…
...В те времена не было еще одного такого царя, которого бы люди могли бояться и слушаться. Но эфирные существа, которые желали бы стать царями и повелевать людьми, были. Вы наверняка слышали их имена – это цари зверей: Дракон, Мышь, Тигр, Лошадь, Собака, Змея, Бык, Петух, Заяц, Кабан, Овца, Обезьяна. Все они хотели единолично повелевать, быть полезными людям и все они доказывали свое превосходство друг перед другом.
…Не мудрено, что на совете царей зверей разразился очередной спор – борьба за влияние зверей на людей.
- Я должна быть царицей! – уверенно пропищала Мышь.
- И почему это? – насмешливо дыхнул пламенем огромный Дракон.
- Я чувствую, что в мире людей выживут самые юркие и незаметные, подобные мне! – от рвения Мышь аж подпрыгнула на своей звездной подушке!
- Где логика? – рявкнул вновь Дракон, грозно поводя усами, - Если люди будут незаметными, то их никто и не заметит. И никто не даст им, незаметным, выжить. Если люди хотят выжить, они должны властвовать своим миром, как мы над зверями. А власть держится на страхе! – Дракон величественно поднялся во весь рост на лунной лестнице, - Потому я должен быть царем!
Дрожащий от страха Заяц решился вставить словечко:
- А по мне – ты сидишь в норке, никого не трогаешь. И тебя тогда не будут трогать!
- Ага! – насмешливо подхватила Собака, - А если тронут, то ты со всех ног – в другую норку! Нет, на всех норок не хватит, и убегать – только ноги ломать! Нужно защищать свою норку! Поэтому поцарствую немножечко я! Научу людей отстаивать норки!
- Глядя на твою хилую, мизерную грудь, я понимаю, как ты что-либо защитишь! – разразился хохотом Тигр, сладко потянувшись на облачном ложе, - Лучшая защита – нападение! Царь – я, и это не обсуждается!
- Лучшая защита – уход! – возмущенно завизжал Кабан, лениво переворачиваясь с бока на бок в огненном троне, - Будь я человеком, мне было бы неохота даже взглянуть на опасность, я просто бы ушел. По-моему, я буду неплохим царем.
- Какой же ты «неплохой» царь, если учишь бездействию! – от злости Бык готов был поднять Кабана на рога, - То же мне позицию выбрал! Работа – зерно всего! Немедленно выбирайте царем меня!
- Постойте! – проблеяла Овца, - Работа не существует без силы…
- Сила вечна и она должна служить заботе о других – уверенно сказала Лошадь.
- Я согласна, - кивнула Овца, тихо покачиваясь на водяных качелях, - Но как можно позаботиться о других, не укрыв себя от холода, не укрепившись пищею и водой? Дайте мне корону и я всех наделю всем!
- Всеми своими старыми клочками шерсти? Тогда – милости просим в цари! – съязвила, обвивши каменное дерево, Змея.
- А ты сама что можешь людям дать кроме жала и яда? – неодобрительно вспушил перья Петух и важно закудахтал:
- Друзья, ну кого вы слушаете?! Не смейте ей отдавать власть! Змея же весь мир затопит болью и слезами! Дайте-ка лучше корону мне: я дам людям законы, которые будут охранять их справедливость!
- Нет в мире людей справедливости! – сухо возразила Змея, - Это лишь иллюзии. А боль избавит людей от иллюзий, откроет им смысл бытия!
- Ох, ужас! – ахнула Обезьяна с солнечной пальмы, - слезы – это плохо, это скучно. Мудрые звери, дайте мне быть царицей: я создам мир солнца, счастья и радости.
- Смех – мишура, счастье – мишура, - завела привычную песню Змея.
- Недаром ты – покровительница камня! – Петух начал терять терпение.
- Зато камень – кладезь мудрости! – гордо вскинула голову Змея.
- Я тебе сейчас покажу «кладезь мудрости»! – вскипел Петух и бросился бить Змею крыльями.
- Гоните ее отсюда! – вторила Собака и погналась за Мышью, учуяв, что та – такая же трусиха, как и Заяц.
- Не дам лени погубить людей! – подхватил Бык, мчась за шустрым Кабаном.
И так – все звери вскочили и бросились друг на друга. Все колотили тех, кого еще недавно горячо поддерживали. И, конечно, давали хорошую взбучку сторонникам противоположных взглядов. Зверей было так много и он бились друг с другом невероятно жестоко за ничего не ведающих людей. Вернее, за право воспитать людей людьми (по своим принципам). Но борьба была слишком жестокой, ни одного царя могло бы не остаться!...
…Но тут, в особо страшную минуту братоубийственной битвы Дракон обратился ко всем:
- Звери! Мы собрались, чтобы решить, кто из нас достоин делать при помощи своих учений людей разумными созданиями! А не для того, чтобы уничтожить друг друга в бессмысленном споре! Как я погляжу, мы все - достойные цари. Мы равны! Отныне выбирать нас царями будут люди!...
И вот с тех пор мы и празднуем каждый Новый год восход на престол каждого из небесных царей. И интересно, что в Год Тигра мы становимся более решительными и напористыми; в год Собаки мы больше дорожим нашими ценностями; в год Мыши мы становимся очень ловкими…
Нам остается только уважать то, что мудрый Дракон прав и помнить: мы обязаны в любой год оставаться людьми, чтобы не повторилась битва годов!

[Gazero]

Маленькая Летучая Мышь…

«И снова я летаю, всех ночью пугаю… А радости от этого совсем не знаю!» - думала она, огибая знакомые деревья, не блещущие, впрочем, ничем, кроме по-лунному отдающими листьями в эту ночь.
Дивное она состояние природы и, словно перемигиваясь с миром звездочками, обещала нечто волшебное.
Только Маленькая Летучая Мышь давно скучала, с натяжкой любуясь туманом и луной.
Она почти верила, что все-все в мире так и будут принимать ее за некоего монстрика, пьющего кровь.
«Эх, разве это жизнь, когда из-за этой красной жижи - ни себе ни людям?..» - совсем скисла духом Мышь, пролетая мимо статуи, в которой жил Крысенок Лори.
«И чего ты так думаешь?» - с интересом вдруг спросил он, потягиваясь после скучного сна.
Его собеседница охотно опустилась прямо рядом с его жилищем, суша крылышки после недавнего дождя.
«Ну как же?» - кисло ответила она. – Вовсе уже и не жизнь после этой крови… Невкусная она мне уже давно, а тяга к ней ни к чему полезному, увы не приводит!..»
«Я не уверен. – степенно рассматривал травинки Крысенок и с торжеством заметил. – Сегодня же Первая Ночь полнолуния!....»
Маленькая Летучая Мышь горько хмыкнула, что ей уже все ночи кажутся одинаково серыми и неинтересными, однако…
Сама ночь возражала против такого плохого настроя Мыши: она дуновением ветра приподняла занавес (странно светящийся золотым оттенком), загораживающий вход в нору Лори.
«Быстрее! – удивленно крикнул хозяин норки, едва успев подобрать длинный хвостик. – Нужно немедленно спуститься к нему и узнать, что он такое в себе таит!».
«Не хочу!» - скривила капризно ротик Маленькая Летучая Мышь. – Я уже мало во что верю, и меня уже мало что интересует! Ну, может, кроме теплой кроватки и полки со сказками бабушки…»
Увы, упрямый Крысенок не привык в одиночку постигать захватывающие приключения и, как ни сопротивлялась Мышь, он все же потащил ее деликатно к занавесу, уверяя, что «Первая Ночь полнолуния исполняет желания, посему надо торопиться встретить ее со всеми волшебными событиями..».
Они так и затягивали, манили золотыми искорками, пробивающимися из-под занавеса.
Но… когда Лори с замиранием сердца отдернул его, они будто поспешили спрятаться за маленькой, треснутой и темной дверцей.
«Это еще один знак к тому, что мне пора спать… И тебе того же советую!» - будто злорадствовала Маленькая Летучая Мышь, которая на целый годик была старше Крысенка и потому наслаждалась законной возможностью навязать ему собственные мысли и привычки.
«Давай посмотрим, что там!» - настаивал любопытный Лори и, заметив, что его подружка горделиво хмыкнула, уже повернувшись, чтобы улететь домой, с обидой чуть прикрикнул:
«А если ты не послушаешься меня, то я папе скажу, что ты меня обижаешь!..»
Эта мягкая, но убедительная угроза молниеносно заставила Мышь испуганно захлопать крылышками, стыдливо забегать глазками и, торопливо топчась вновь у дверцы, поспешно пискнуть:
«Хорошо, как скажешь, только папе не говори, а то он мне лапки надерет!…».
Крысенок победоносно быстро взобрался на выброшенную кем-то шкатулку, на которой покоился ключ от дверцы.
Когда он отпер ее, но оказался вместе с маленькой крылатой подружкой в темном зале, заполненном как-то по-странному блестящими фигурками.
Они изображали усатого мужчину в фуражке, свирепо свистящего в медную смешной формы штуку; даму с горестным видом лица и важного седовласого старика в белом халате.
Последняя фигура очень впечатлила Крысенка.
«Ну-ка я понюхаю, чем его нелепое платье пахнет!» - с любопытством пробормотал он, быстро направляясь к объекту своего любопытства.
Маленькая Летучая Мышь пыталась остановить его, но все было бесполезно: Лори уже протягивал забавно вытянутый двигающийся носик к халату старика, как… исчез в нем, провожаемый феерической радужной вспышкой!
«Лори! Где ты?... Подожди, не двигайся, я лечу к тебе!» - взволнованно вскрикнула Мышь и пулей помчалась на хрупких крылышках к халату.
Однако, только она собралась заглянуть в его, жутковато шевелящиеся карманы (чтобы проверить, нет ли там ее столь любознательного и неосторожного друга), как… тоже исчезла за искрами всех цветов радуги!
Ее мгновение длилось недолго, и незадачливая ночная путешественница очнулась в… светлом-светлом помещении, где было много людей, запахов и шума.
Обитатели этого места что-то непрестанно носили в руках, куда-то вечно заходили, говорили много громких, абсолютно непонятных слов.
Да… похоже, кругом стоял вихрь суеты и света, которых Маленькая Летучая Мышь недолюбливала и, время от времени, панически пугалась.
Теперь это чувство окончательно сбило ее с толку и перепутало все на свете, отняв, прежде всего, надежду на обнаружение Лори.
К счастью, какая-то дамочка в яркой юбочке, закричала на весь вихорь: «Крыса!!!.. Держите ее!!!... Уберите крысу!!»; что помогло Мыши сначала вздрогнуть всем телом и съежиться, а потом собраться с духом и полететь на крик, отыскав неподалеку от дамочки.. Крысенка, с аппетитом уминающего сухие хлебные крошки.
«Ты что же сбежал от меня без спроса, как козявка едва рожденная?» - поспешила отчитать, все с наслаждением кушающего, друга, перед этим тщательно заведя его подальше от бегающих и визжащих людей.
«Что ты не говори, - глупо улыбнулся тот в ответ на волнения, - а тут хорошо!... Даже ужином бесплатным угостили!»
«Бесплатный ужин только в ловушке!» - грозно шикнула Маленькая Летучая Мышь на Лори, вновь вздрогнув и поспешно убегая вместе с ним от.. группки ярких фонариков, явно разыскивающих их.
Самоотверженная и ответственная за беспечного Лори, она уже отыскала с радостью дверь из этого белого зловещего вихря, уже торопилась потянуть к ней за лапку Крысенка, как тот... вновь шустро выскользнул из рук, устремившись к блестящим искоркам фонариков.
«Все это мышкины привычки, будь они неладны!» - с неудовольствием отметила на лету она, быстро пустившись за другом, чтобы за шкирку унести его от опасности.
Но… этого не произошло! Ведь Маленькая Летучая Мышь с остатком страха ощущала свое местонахождение, являющееся темной банкой, трясущейся и раскачивающейся на все лады (ее несли люди, лабораторию).
Там же находился и Лори, сладко посапывающий после сытного, злосчастного, ужина и не ведающий тревог.
Мыши пришлось даже щипнуть его за хвостик, чтобы тот перестал дремать, когда опасность находилась так близко – она зловеще отсвечивала лампой над столом, усеянным приборами, колбами и баночками, поблескивала иглами от шприцов и маленькими противно выглядевшими ножиками и гулко прохаживалась в лице седовласого старика в белом халате и девушки, одетой в точно такое же одеяние.
Чтобы не дать Беде схватить себя в черные цепкие когти, Маленькая Летучая Мышь решила чутко всматриваться в каждый миг и слово, сказанное в этом страшноватом месте; а первое, что оно гласило, было: «Ну вот, доктор, поймали крысу, как Вы и сказали!».
«Какое мерзкое слово они произнесли!» - с тревогой думала спутница Крысенка, опять чинно засыпающего под мрачный лязг ножиков и шприцов. – Ловят только совы… А может, вы и есть совы? Белые совы, охотящиеся на все, что не касается вашего мира?... Но что вы надумали делать с Лори? Неужели съесть его?... Ну нет, только после меня; а я так просто вам не дамся!!!..».
И Мышь воинственно забилась в темной баночке, стараясь пробить ее, наказать похитителей Крысенка и, открыв дверь, вылететь наконец из этой темной реальности.
«А с нею что?» - возмущенно слушала она. – «Простая летучая мышь».
« «Простая»?! – вскипела подружка Лори, еще яростнее забившись в баночке. – Я вам покажу, какая я «простая»!..Пустите, воры бессовестные!...»
Она с облегчением и тревогой вынуждена была затихнуть и снова запрыгать в тесной коробочке, услышав: «Мышь нам не нужна.. Да и крыса, впрочем, тоже!... Возьми только у нее несколько волосков на пробу и можешь отпускать обеих!..»
«Как страшно!.. – дрожала Маленькая Летучая Мышь, чуть не плача от испуга и яростно царапая баночку лапками. – Лори, очнись!... Ну очнись ты хоть сейчас!.. Они же что-то ужасное хотят с тобою сделать…»
Как вовремя, казалось ей, она выпорхнула молниеносно из баночки (перед тем, как ее открыла девушка в белом) и судорожно схватила за холку… все тоненько храпящего Крысенка (которого осторожно вытащил из баночки седовласый старик и, после эксперимента, оставил на столе)!
Мышь с наслаждением работала крылышками, чтобы вылететь в распахнутую дверь светлого и шумного вихря и… снова оказаться в темной комнатке с фигурками!
«А ну вставай! – грозно толкнула она в бок Лори, даже во время их горячего бегства не желающий расставаться со сном. – Поговорить надо!»
«Что-что?» - тот только и успевал смачно зевать, потягиваться, сонно хлопать глазками.
«Ты как себя чувствуешь?... – заботливо осведомилась Маленькая Летучая Мышь, поднимая, казалось, снова падающего от сна, Крысенка. – Что они с тобой делали?... Было больно, ужасно, да?»
«Ничего такого ужасного! – спросонья ответил он, снова укладываясь спать. – Просто достали из баночки, погладили какой-то мягкой щеточкой, положили на доску и все.. Ничего страшного не произошло и… Я им кажется даже пригодился, они меня уважали и не трогали!»
«Это потому, что я кричала, чтобы они не причиняли тебе вреда… - горячо ответила его подружка. – Они, видно, не поняли, а только достали меня из баночки, чтобы тоже помучить… Но я бросилась тебя защищать, налетела на них и запищала тебя - зацарапала им лапки, немного побила крыльями, чтобы они поняли, что нельзя тебя обижать… Потом они испугались и поспешно открыли мне дверь, а, я, спасая тебя, быстрехонько покинула их жуткое место обитания… Ты меня слушаешь или нет?»
Увы, Лори только снова свернулся калачиком и забавно заиграл пухлым пузиком, окунаясь в сон.
Мышь, обиженная на столь неуважительную реакцию своего пылкого признания, снова его растолкала и подняла, возмущенно пища: «Я тебе тут душу изливаю о том, как уносила тебя на руках, рискуя собой, а ты в ус даже не дуешь?!... Чего молчишь, скажи «спасибо», хотя бы!»
А Крысенок, едва прикрыв лениво глазок, снова с негой вздохнул и, будто подкошено, упал.. спать!
Как ни пыталась Маленькая Летучая Мышь разбудить его, он все дремал и дремал.
«Что-то тут не чисто!» - сказала она сама себе и принюхалась к Лори, чтобы найти самую верную из всех зацепок – чужой запах, таящий в себе разгадку такого нелепого поведения.
И сообразительная Мышь не ошибалась: от Крысенка, видящего, наверное, уже десятые сны, остро несло снотворным и духом несвежего хлеба.
«Наверное, эти белые совы впрыснули в твой ужин этот яд!... Как же от него избавиться? Не спать же тебе всю вечность!...» – с горечью билась в догадках она и принялась глазами искать средство, способное снять сон с Лори.
Оно явилось… маленьким флаконом, который сжимала в руках дама с горестным лицом.
Мышь уже знала – как только она коснется ее фигуры, она попадет в новый мир, может, даже еще более опасный…
Но она уже не видела другого выхода для спасения Крысенка от навалившейся неприятности…
Она ждала ее, казалось, на каждом шагу: сначала Маленькая Летучая Мышь неаккуратно попала в мусорный бак и целую вечность прикидывала, как оттуда выпутаться, чтобы не уронить бесследно безмятежно спящего Лори.
Потом она, с шумом и пылью, взяла вожделенный флакон из рук пригорюнившейся дамочки (что было очень нелегко); чем незамедлительно вызвала ее панику и погоню за бутылообразной безделушкой.
И ладно бы, если бы она не привлекала общего внимания..
Но Мышь с отчаянием и тихой злобой наблюдала, как дама визжит и краснеет от ярости, призывая все, кого бы ни встретила, «схватить летающую нахалку, укравшую подарок любимого».
«Бедный тот «любимый» - ни с того, ни с сего, философствовала Маленькая Летучая Мышь, еле удерживающая упитанного Лори в одной лапке и нелегкий флакон – в другой. – Так она любит его… А небось, когда он что-то ее берет – также кричит и носиться за ним!... Эй-эй! Ты что?!..»
С этим писком она еле увернулась от… туфли хозяйки флакона, не отстающей от нее ни на секунду.
Самое противное было то, что за нею следовала толпа орущих, как на казне, простофиль.
И они, стройною толпой, также кидали в храбрую маленькую бедняжку все, до чего тянулась рука и на что падал глаз.
Глаза маленькой Летучей Мыши упали на маленькие блестяшки, заманчиво отдающие свой блеск с вершин.. дома.
Риск был невероятно страшным: что если она уронит флакон на голову кому-то из простофиль? А Лори?...
«Нет, страшнее всего уронить Лори!... А флакон – филин с ним! Пусть летит к своей горластой хозяйке!» - мудро подумала Мышь и, минуя град камней, осколков стекла, всякого хлама, направленный в нее, метко бросила неимоверно тяжелый для ее уставших лапок флакон даме и полетела к манящим блестяшкам.
Они являлись… сережками с восхитительными бриллиантиками, слишком хорошенькими для того, чтобы не иметь хозяйки.
Как ни жаль было Маленькой Летучей Мыши столь роскошной добычи, а решила она вернуть ее в мир людей; сцепила она терпеливо одну лапку под, норовящим выпасть, Крысенком, второй изящно загребла сережки и направилась вниз, пока ощущала силы лететь.
Как только она достигла земли, то тотчас бережно уложила Лори и с облегчением выпустила сережки, надеясь хоть миг передохнуть после стольких испытаний.
Однако, ей не удалось и вздоха спокойного сделать, как наскочила.. дама, вовсе не выглядящая горестной (а наоборот – очень сердитой).
«Вот ты где, маленькая негодяйка!... Сейчас я тебе воздам по заслугам за твое хулиганство!» - зловеще оскалилась дама и занесла кулак над Маленькой Летучей Мышью.
Разумеется, та с неудовольствием надумала испугаться и убежать, но… дремлющий неподалеку Крысенок продиктовал отчаянно зашипеть, устрашающе замахать крыльями… и быть готовой сражаться до конца!
Что до конца вывело из себя даму – она злостно сжала в руке флакон, все еще пахнущий Мышью и затрясла кулачком в воздухе, замахиваясь на маленькую подружку Лори, крича: «Я тебе покажу, и не смей убежать!..»
Маленькая Летучая Мышь была в растерянности: угроза все не желала покидать ее, Крысенок не в безопасности, и дама уже кидает в нее камни!
«Ну с меня довольно!» - рассерживается и она, наконец и кидает ей в ответ … сережки, надеясь хоть так отвлечь ее и быстренько убежать с Лори.
А он, наконец, проснулся!
И не от того, что камни задели.
И не от того, что Мышь неустанно, во время очередного бегства тормошила его и кричала: «Да проснись ты скорее!».
От того, что дама, снова став задумчивой (вернее – радостной и милой) восхищенно заорала на всю улицу: «Да это же мои пропавшие сережки!».
Тихонько радуясь в душе вместе с ней, летела Маленькая Летучая Мышь, торопясь успеть с Крысенком к месту, с которого начались их приключения в этом мире…
«Ну вот мы и дома!» - с упоением говорил Лори, любуясь знакомыми фигурками в темной комнате.
«Тебе хорошо! – вдруг помрачнела Мышь. Совершившая столько подвигов. – Ты цел, невредим, даже белым совам помог… А я?»
«А ты помогла даме с флаконом и мне!» - утешающе коснулся ее натруженных лапок тот.
«Это не то! – как-то безнадежно возразила его подружка. – Мне бы хотелось принести настоящую пользу, доказывающую, что я не только кровь способна пить.. Куда ты вновь уставился, чего пять ты надумал?»
«Вон, смотри какой грозный! – комментировал будто свои впечатления от наблюдения за фигурой усатого мужчины в фуражке. – Он, по-моему, даже сердитый.. Может, от того, что ему не помогли?...»
«И в самом деле! – оживилась Маленькая Летучая Мышь. – Давай поможем ему!...Только ни на шаг от меня, понял?»
С такими словами они встретили мир.. гудящих машин с мигалками и сиенами, решетчатые хмурые пейзажи и самого мужчину с усами, сосредоточенно смотрящего вдаль и отдающего приказы, с помощью свистка, на который они сели, прежде чем перенестись в столь необычную реальность.
«Интересно, чего он выискивает?» - поинтересовался Крысенок, нюхая все вокруг.
«Тихо! – аккуратно дернула его за ушки Мышь. – Я что-то чую… Пошли, посмотрим!..»
С этим духом мистики и страшного любопытства поплелся послушно за Маленькой Летучей Мышью, через подвалы, через лабиринты неясных комнат.
Через замки и преграды…
И увидел, как парочка типов – один повыше, другой - поплотнее, все возились над замком, очевидно, запутавшись в своих затеях, до.. крови расцарапавши себе ломом руки.
Именно эта красная жижа и привлекла Мышь, впрочем изрядно проголодавшуюся и любопытствующую, почему бы ей тоже не поужинать?
Только Лори сразу предупредил ее, что типы сильные и ловкие, надо делать свое дело быстро и незаметно для них.
«Помоги тогда мне, Лори, будь другом!» - прошептала Маленькая Летучая Мышь, под жалобный аккомпанемент голодного желудка и бесшумно притаилась, чтобы чуть укусить типа потолще и наконец, тоже покушать.
Он же, как на зло, вертелся во все стороны, мучаемый чрезмерным любопытством.
Товарищ его, тоже вел чересчур шумно (особенно когда заметил Крысенка), а это не могло не помешать Мыши.
Она ползком прокралась к затылку пышного типа и уже приготовилась ужинать, как он стряхнул ее, подпрыгнув от неожиданности: «Крыса, крыса!... Она еще шуршать начнет, привлечет внимание..»
«Тихо ты! – гневно шикнул на него товарищ повыше. – Еще больше шума поднимаешь, чем кто-либо!... Тащи банку – мы избавимся от крысы!»
Пока сий блестящий стеклянный и грозящий невыносимыми мучениями Лори готовился, Мышь только и думала, что «пусть сто лет не ужинать, чем сто лет мучиться из-за друга попавшего в беду».
Она делала условные знаки Крысенку, чтобы тот не подходил близко, но он, будто специально, отвлекающе и несколько раз подбегал к банке с замасленными краями и аппетитно пахнущим сыром, быстро делал вид, что кушает, а потом скрывался, оставляя приманку нетронутой и типов – шокированными.
«Да она что, издевается, что ли?» - орал пышный так, что напрочь отбил остатки мысли об ужине у Маленькой Летучей Мыши.
«Я тебе сколько раз твердил, не кричи!» - брызгал слюной на него высокий товарищ, судорожно трясся за грудки. – Тащи мышеловку, да без звуков!»
Ситуация накалялась: Крысенок расслабленно наблюдал древние портреты, а мышеловка уже была установлена.
И кровь все дразняще капала, и типы куда-то очень спешили, подхватывая тусклые сумки, с напиханными туда блестяшками, и устремившись к выходу из темного места, где все пищал заинтересованно Лори.
«Ну прикончи ее!» - шепнул высокий тип и протянул своему товарищу молоток.
Такого поворота событий Маленькая Летучая Мышь не могла допустить: она с яростным клацаньем набросилась на типов, нанося удары крыльями и царапая их коготками, смело уводя за собою от… слишком залюбовавшегося Крысенка, находившегося было уже в шаге от смертоносного молотка.
Он даже вздрогнул и притих, наблюдая глазами, как типы, корчились и махали руками, бесцеремонно (хотя так почему-то клятвенно остерегавшие когда-то тишину) орущие, они спотыкались о разбросанные бутылки, мусор, задевали ветхие полки, с которых ежеминутно скатывались книги, статуэтки, инструменты!
Все это сыпалось на типов, Мышь, но ее не пугало все это – снова и снова она преданно подталкивала Лори в безопасный угол, при случае подхватывая падающие на него вещи и кидая их в беспрестанно вопящих типов.
Это они с злостью на весь мир пассивно наблюдали, как на царящий шум прибежал усатый мужчина в фуражке (с командой похожих на него), как Маленькая Летучая Мышь удовлетворенно улыбается рядом с восхищенным Крысенком, осознавшим, что его подружка задержала… гнусных воров, укравших дорогостоящие ценности!
Из-за ценностей воров увели, а Мышь и Лори… снова оказались в родном ночном лесу.
«Ох и молодец же ты!» - не переставал хвалить ее Крысенок, с удовольствием обнюхивая знакомые листочки и паутинки.
«Это пустяк! – скромно отрезала та. – Главное, что мое чутье на кровь кому-то пригодилось!»
И с этим тихим ликованием Маленькая Летучая Мышь снова с упоением закружилась в небе, озаряемом миром Ночи Первого полнолуния....

[Gazero]

Темною тропою….

…Он, простой молодой кучер Ганс, шел уже битый час, вовсе не восхищаясь ядовито-зелеными и сухой коричневости деревьями; даже пугаясь бледной луны и едва заметными в темном тумане звездами. Но ему не оставалось ничего другого, поскольку похитили его сестру – немного хромающую, маленькую девочку, славившуюся красивой формы ножками. Ганс все шел и иногда путался за колючие ветви.
Тут он увидел светящееся окно замка в отдаленной поляне почти черного леса и понял: «Сестричка, скорее всего, там. Нужно немедленно его исследовать». И он побежал в сторону света, но неожиданно поскользнулся. Юноша поднялся и стал оглядываться по сторонам, услышав подозрительное эхо, будто пение сирены. Вместе с ним раздались крики девочки. Ганса бросило в холодный пот при мысли, что это могла кричать от пыток его сестричка.
Он снова рывком попытался побежать в сторону, уже утихающих, криков, вновь накренился на что-то и больно упал. Это заставило его оглянуться: всюду, зловеще и непонятно, среди пней и деревьев, поднималось болото из черного моха, земли и темных листьев. Они торопливо затягивали во внутрь себя Ганса и неподалеку лежащую… голову девушки, у которой не было губ. Кучер едва не потерял сознание от такого жуткого зрелища, но торопливо подумал: «Это же бедняжка – немая Бетти!... Кто посмел ее убить так чудовищно?!..».
Однако размышлять было некогда: среди деревьев как-то невольно бродило… привидение, будто не имеющее всего тела, а только белоснежный прозрачный силуэт! Ганс почему-то разозлился и, устав бороться с затягивающей пучиной зловещих листьев, с трудом дотянулся до увесистой палки, чтобы отплатить ему за, как ему казалось, наверняка погибшую из-за него, сестру. Странно, что привидение закрылось руками и что-то тихо сказало. Ганс всмотрелся в привидение – это была девушка с белыми волосами, в белом платье, с дивными чертами лица и фигурой, сплошь прозрачной и светящейся целиком, чуть ниже плечей!
- Что, и тебя она заманила? – тихо спросила она, помогая Гансу выбраться из мистического болота, отступившего от ее прозрачного прикосновения. – Давай беги отсюда, пока и тебя не погубили, как меня когда-то…
- Как и ты? – невольно прошептал Ганс, не веря, что такое маленькое белое чудо могли убить. – В чем ты виновна?...
Девушка в белом испуганно оглянулась по сторонам, почуяв недоброе гулкое карканье и грохот ветвей. Она увела юношу подальше вглубь и, незаметно дав ему странный светящийся шарик, дрожащим голосом посоветовала:
- Я виновна лишь в том, что моя фигура часто болела и показалась ей идеальной… Этот фонарь отпугивает всех ее слуг, беги скорее, а на меня не обращай внимания!...
- Я не могу тебя бросить! – Ганса охватывало странное чувство вины за все, что случилось с его спасительницей. – У меня пропала сестра, а все говорят, что ее украли здесь!...
- Я все тебе объясню, а сейчас замри! – посоветовала девушка, закрывая своим туманным телом его от… черного типа с головой, будто парящей над телом!
Он торопливо и небрежно подошел к неведомо возникшей лужице из листьев, вовсе не из праздного интереса – из этой лужицы выплыла мокрая от темно-синей грязи, девочка в бедном платьице. Ганс тут же обрадовался и рывком поддался вперед, позвав ее: «Сестра!... Я тут!»
Но он не мог выскользнуть сквозь прозрачное платье девушки с белыми волосами; видно было, что она пыталась защитить его от черного типа, подозрительно оглянувшегося. Но, не найдя ничего, требующего вмешательства, тип спокойно взял девочку из лужицы на руки и исчез в тумане черных листьев.
Кучер с болью проводил его глазами и, как только странное беленькое чудо освободило его из прикрывающих форм, схватил голову руками и судорожно заговорил:
- Это же моя сестра!... Что это за лес такой, куда ее ведут?... Как она тут оказалась, что с ней будет?...
Белоснежное создание печально приблизилось к нему и рассказало следующее: «Я уже видела это маленькое, скромное платье, с трудом прихрамывающее к огоньку…». Что, как ни он, яркий и красивый, не обещал теплого приема богатых хозяином замка, в темной холодной ночи леса?
И девочка доверчиво пошла к нему на встречу. Дверь замка открылась, на пороге стояли две милые девушки с немного застывшими и прозрачными чертами. Они поспешно заметили, что малышка хромает и спросили, не желает ли она «погреть уставшие, больные ножки». А девочка, теребя простое платье, с радостью согласилась.
И тогда, угощая, усыпляющими сладостью, яствами, девушки учтиво усадили малышку в удобное золоченое кресло, перед которым приветливо грелась водичка в серебряном тазике. Они пожелали приятного отдыха и незаметно удалились, заперев дверь на замок. А удобное кресло… внезапно разлилось затягивающей темной лужицей, которая страшно испугала девочку и неумолимо засосала ее в страшную и липкую тьму…»
… - Я видела, как она плакала и кричала. – печально завершила рассказ девушка, утешающе придерживая Ганса за руку, - Но ее головка ударилась о камень, выплывавший из грязи; кроме того, она засыпала от снотворного… И сейчас ее забрали, чтобы безболезненно для нее, вернуть Хозяйке самое красивое и больное!...
- Как?! – чуть не потерял дар речи тот от услышанного. – Ножки моей сестры?... Кто такая ты и кто такая твоя «Хозяйка», что она посмела присвоить ножки моей малышки?!... Пусти меня к ней, немедленно!...
- Я – Княжна соседней страны, теперь – слуга в ее мерзком дворце!... – уныло ответила девушка, настойчиво удерживая кучера за руку. – Но я твердо знаю, что вряд ли ты успеешь остановить ее планы… Скорее ты станешь одним из нас – ее манекенами, которые, даже если и захотят убежать или унести что-то отсюда, просто станут кучей черных листьев и голосами леса, по одному ее повелению…
На это устрашающее напутствие Ганс твердо изрек, что ему «плевать на все это», он не уйдет отсюда без своей сестры, во что бы это ему не обошлось! Тогда Княжна робко согласилась помогать ему в «безумной, но нужной идее» и, аккуратно заслоняя его собою, повела к замку. Он был окружен нелепыми бюстами из очаровательных девушек и парней, которых некрасиво покрывала грязь и черная ржавчина. А на земле, будто в насмешливом зеркале отражалось то, что отняла Хозяйка этого зловещего места, у них – щеки, глаза, зубы, руки, животы…
Все это сопровождалось каким-то саркастичным текстом, витающим ядовито-зелеными облаками, заполненными рассказами о безнадежной боли погибших, теперь выглядящих этими призрачно-грязными статуями. Все это – хромота, слишком слабое зрение, глухота и все остальное, украденное и застывшее – только пошло, казалось на пользу Хозяйке, но для чего?
Ответ выглядел странно раскрашенными словно живыми красками, фотографиями на стенах замка, изображавшими одну и ту же девушку с ангельским личиком, только… Фото было черно-белым и заражающим своею гаммою все вокруг; вместе с этим – оно неумолимо наливалось красками! «Что-то тут не чисто, хоть она и хорошенькая (даже слишком хорошенькая)! – размышлял Ганс и из любопытства чуть коснулся одной из фотографий.
Как только он дотронулся до нее, в жуткой тьме замка поднялось страшное мутное свечение и женские писклявые, яростные крики: «А, тут посторонний, ловите!... Ловите и убейте!... Мне нужен еще мужчина!...». Княжна, пытавшаяся открыть неприятно выглядящий темный засов, побледнела и задрожала, она отчаянно попросила юношу броситься на пол, а сама стала впереди него. И вовсе не зря: к ней приближался тип с немного парящей над телом головой и… прозрачной шеей! Он гневно глянул необычно сверкнувшими глазами на Княжну и прорычал:
- Ты что-то снова прячешь от Хозяйки?.... Она ведь говорила, что вряд ли найдет таких куколок, как ты; потому мне давно бы следовало тебя всю нарисовать, а не маяться, заманивая, собирая всяких соплюшек!... И бедные Прислужницы давно сидят без дела; так что, лучше говори, что ты прячешь!...
- Как у Прислужниц нет дела? Разве они еще не убили ту девочку в платьице?... Хозяйке ведь и ножки стройные нужны…
- Меня не интересует, что нужно ей или ее стервозной доченьке; они мне давно опротивели и надоели! – неожиданно заметил, приближаясь все больше, тип. – Мне хочется нарисовать только тебя….
- Отстань! – оттолкнула его Княжна, всеми силами загораживая Ганса. – Если ты не перестанешь меня преследовать, я скажу Хозяйке, что можно обойтись и одним тобой, для рисования жениха ее дочери!...
Тип заскрежетал зубами и вынужден был потихоньку исчезать в тумане черных листьев, швырнув на пол… сестру Ганса, еще целую, со словами: «Я украл ее у Прислужниц ради тебя (делай с этой соплюшкой, что хочешь)!.. Имей же жалость; исполни мою мечту - стань моей картинкой!...». Но, только протянув руку, из тумана, к Княжне, он трусливо поклонился и торопливо отчеканил: «Рад вас видеть, Хозяйка!»
Кучер воспользовался шансом, чтобы незаметно подползти к своей сестре и оттащить ее от типа и… маленькой рыжевласой девчушки в короне с черными алмазами и будто нарисованным кукольным личиком. В руках у нее были темно-синие кинжалы в форме кистей; позади – две девушки с стеклянными выражениями учтивости и хитрости на лицах. В карманах платьев последних были припасены сласти, игрушки, миражи роз и бриллиантов, денег и нарядных костюмов.
«Так вот чем они заманили тебя, сестричка!» - ужаснулся Ганс, затаив дыхание, судорожно щупая пульс у своей сестры и пытаясь понять все происходящее.
- Где хромавшая девочка?! – визгнула рыжевласая девчушка в короне. – Моей доченьке нужны обворожительные ножки для жениха, поторопитесь!... Где она?... А ты что стоишь, не двигаешься?
Княжна напряглась, почуяв небезопасное расстояние между Гансом, его, все еще живой сестрой; и этой девчушкой – Хозяйкой, типом, не желающим отходить от нее, и Прислужницами, равнодушно-жуликовато пряча за одинаковыми платьями веревки и ножи. Но потом она вспомнила всех несчастных, которые были рады простому вниманию с их, подлой, стороны. За краткий миг долгожданного счастья и исполнения желаний, они были жестоко убиты и лишены всего, что давало мистическим образом жизнь одной-единственной женщине.
Все это не могло не толкнуть Княжну храбро сказать:
- Я больше не собираюсь помогать вам, отвечать за всех, кого вы, Хозяйка заманили!... Вспомните Люси, с тонкими ручками, постоянно немевшими, которую вы впоследствии задушили жемчужною скалою; как могли вы спокойно перенести падение с шелковой лестницы мальчика Чарли, только потому, что он имел красивые, терзающие голову волосы?!... И не забывайте…
- Молчи, не смей мне забивать голову всякими жадными калеками и уродцами! – заорала та, гневно сверкнув короной, - Что ты хочешь всем этим сказать?
- Только то, что вы никогда не создадите самую красивую, совершенную дочку и жениха, путем рисования кинжалами невинных больных людей! – смело воскликнула Княжна, потихоньку открывая одной рукой дверь из замка Гансу.
- Раз ты такая умная, идеальная в мыслях, - недобро заиграла улыбка на лице рыжевласой девчушки. – то ты идеальна и внешне… Паж, ты был прав, не стоило ограничиваться нам одними ее контурами, рисуй ее всю; ты же всегда этого хотел… Стой, куда пошла?!... Держи ее!!...
Но Княжна уже бежала, не оглядываясь, захватив, как-то убийственно сверкающее для теней, перо. Она знала, что черно-белая тьма потихоньку подчиняет всем и погибших, и всех, кто подчиняется Хозяйке – так она задумала, чтобы все знали: «только ее дочка с зятем – самые яркие, здоровые и красивые; остальные не достойны иметь ничего. Кроме как стать прозрачной туманной пылью, черной жижей и черно-белой фотографией!».
Но было ли это допустимым, когда, сквозь щелку двери замка, виднелся свет, зеленые, настоящие деревья, счастливые дети и взрослые? Неужто они должны страдать, чтобы на свет появились вечные живые статуи, склеенные неумело и наспех, слепой от материнской любви, Хозяйкой? А ведь уже мелькала в дали ее дочка – курносая, ничем-то и не красивая, высокая и неуклюже коренастая женщина, отливающая неестественно прозрачными, тонкими чертами… фигуры Княжны!
- Стой, где стоишь! – прошипела курносая женщина ей, готовя зеркальный мольберт с неприятно-красными ободками, победоносно видя, что та испуганно перебирает руками по прутьям образовавшейся молочной, острой клетки. – Сейчас ты станешь еще одним бюстиком, а я нальюсь жизнью и красотой…
- Позвольте, перед этим я ее нарисую! – скалясь, попросил из темноты тип с прозрачной шеей. – А то жаль будет ей вот так пропадать, никому не пригодившись!.... А уж потом – пусть станет им, только безболезненно, если можно; как-никак верно служила вам столько лет…
- Так и сделаем! – кивнула курносая дочка Хозяйки и лживо успокоила не знающую, куда убежать, Княжну. - Будет не больно, стой тихо….
Бесшумно удалялся Ганс из мрачного леса, не обращая внимания на заманивающие золотые озера и сапфировые деревья; на голоса, дивно поющие, и миражи красивых зверей, нимф и птиц. Нечего ему было на все это любоваться, некогда, ведь надо было спешить вернуться домой с сестрой, чтобы отогреть ее, побывавшую в какой-то холодной темной воде, отогреть ее, как-то быстро бледнеющую. «Что-то снова твориться неладное!» – наблюдая эту мистическую картину, подумал юноша, сцепив руки под своей малышкой в скромном платье, и со страхом наблюдавший, как его собственные руки становятся серо-белыми!
Зато становилась яркой курносая дамочка, с презрением отпихнув, лежащую без сознания и потихоньку засасываемую в темно-красное озеро, тоже бледнеющую неуловимо, Княжну. Она, как никто другой внезапно незримо напомнила Гансу, что без нее он бы погиб и никогда не увидел бы своей сестры! Потому кучер поспешил, несмотря на царящие жуткие черные деревья кругом, вернуться в лес и нырнуть в мелькающий неясно красный туман.
Сделав это, он оказался неподалеку от, все лежащей без сознания, Княжны, крепко сжимающей в руках что-то блестящее. Из интереса Ганс хотел поближе подойти, чтобы рассмотреть этот предмет, но наткнулся на оглушающий женский крик издали: «Ты же хочешь, чтобы Княжна перестала презирать тебя?... Бери его, нарисуй себе шею этого чужака, и она согласиться остаться в твоем озере!...»
С этим криком из темноты выскочил жуткий тип с прозрачной шеей, прячущий черных змей за спиной. Он метко узнал девочку, испуганно прижатую к груди довольно миловидного и здорового парня.
- Так вот, что она скрывала! – крикнул тип ему, не давая прикоснуться к маленькому белому чуду. – То, что здоровое, довольно смазливое и живое… То, что понравилось!
Ганс едва улавливал смысл его слов и хотел незаметно взять перо, способное, казалось, открыть все двери; но тип опередил его и бросил в его сторону змей. Черные создания вились вокруг Ганса, сверкая устрашающе глазами, но он их не боялся, а только топнул ногой – и шум заставил змей уползти в укрытие.
- Выпусти ее, если ты ее только пугаешь и мучаешь! – веско потребовал он от типа, нахально перебирающего складки платья Княжны.
- Что это ты, сорванец, несешь? – возмутился притворно тип, стыдливо пряча лицо.
- Не притворяйся, я все слышал и видел! – стал терять терпение Ганс, терпеливо держа руки под сестрой. – Ты хочешь взять ее в плен, а потом швырнуть какой-то курносой дамочке, сотканной из грязной бумаги!...
- Бумаги? – шикнул тип, чернея от оскорбленности. – Как ты посмел это знать?!
И кучер, не робея перед мистическим незнакомцем с невидимой шеей, рассказал ему, что «лес всегда хранил дурную славу о какой-то старухе, выжившей из ума». Она давно хотела прославиться среди людей и забрать власть над ними. Для этого старуха незаметно пробралась к старому колдуну, знающему секрет вечной жизни, красоты и молодости.
Получив секрет, старуха безжалостно убила учителя и таким образом открыла для себя чулан с волшебным бумажным стеклом: оно способно было вдохнуть жизнь в картинку, напитавшись красок из… соков жертв. Старуха задумала сделать себе дочку, которая была бы самой совершенной, здоровой и красивой на свете…
С каждым днем труда она молодела, а зеркальная бумага залилась грязью; но это не смутило помолодевшую и похорошевшую старуху – ведь теперь рисунок ангельски красивой дочки был закончен; оставалось только вдохнуть жизнь в черты и раскрасить их красками жизней других…»
- И тогда вот эта старуха решила выиграть свою мерзкую игру за счет больных?! – дрожал от возмущения Ганс. – Дескать, их не жалко, зато будет из чего доченьку и зятя себе слепить?!... А они тоже хотят жить; и они гораздо красивее, лучше Хозяйки, ее служанок с дочкой, тебя!...
- Ах так?!.. Ну и погибай вместе со спасенной больной, благородненький, а ее ты не увидишь!... – только и пискнул злобно тип и… выкинул из пазух своего плаща огромную сову. Едва вылетев, она бить крыльями юношу и, как только он принялся отбиваться, схватила его сестру и понесла в, развернувшуюся неподалеку, пропасть. В то же время тип поспешил жадно схватить, все бледнеющую и не приходящую в себя, Княжну и пустил из плаща кольцо огня, а сам нырнул в, выплывшую из тумана, красную башню.
Ганса бросило в смертельно сильную дрожь: сова вот-вот кинет его единственную сестричку в неведомую глубину, а Княжна… Сколько ведь она для него сделала, и все это, чтобы он, струсив убежал из этого непонятного мира мистики, оставив ее чахнуть в плену?
«Нет, остановись! – думал юноша, заметив, упавшее из ее рук, светлое перо. – Она же по-настоящему живая, добрая и красивая, такое маленькое и молодое белое чудо!... Оно не должно погибать, уступив нечестное и грязное место славы, восхищений какой-то кикиморе курносой!... Именно – кикиморе!... Так и напишу ей и ее отвратительной старухе-мамаше, пусть знают о себе правду!»
С этой мыслью Ганс схватил перо и кинул его в сову. Как ни странно, но сова исчезла, сестра мягко упала из ее когтей на кучу листьев; и огонь утих, а едва мелькавшая в нем, зеркальная бумага прояснилась.
Не теряя ни секунды, Ганс схватил, уносимое черным ветром, перо и написал грязью на бумаге: «Знай, Хозяйка – ты старуха, породившая гнусным колдовством отвратительную кикимору-дочь, мерзкого зятя и противных слуг-кукол!... Не заглушить никогда этой правды бюстиками из погибших больных, что честнее, добрее, живее и красивее вас!...»
Не успел он и закончить писать, как зеркальная бумага треснула, а потом разлилась светом, который растворил грязь и царивший в лесу мрак. Он открыл, разовравшуюся в мелкие клочья, истошно, в последний раз, закричавшую картинку с великолепной куколкой, сверкнувшую черной молнией. И совершенно невыносимо раздался звуком пения живых птиц, прогнавших сирен и вынудивших хозяйку… съежиться в туче и пропасть навеки.
Ее Прислужницы стали простыми жабами из, вновь ставшего обычным, пруда, заметно сузившегося в размерах и выпустившего на волю многих детей, девушек и юношей; к которым вернулись части лица и тела, полностью выздоровевшие, будто сошедшие с мистики и развалившихся бюстиков. А тип с прозрачной шеей обернулся пылающими вороньими перьями, скоро испепелившимися на солнце.
Оно осветило радостное лицо сестры, просто и кротко играющей с ожившими детьми; и личико проснувшегося, маленького белого чуда, с удивлением обнаружившего, что теперь имеет всего себя целого. Оно не понимало, как Ганс тепло смотрит ему в след, унося на руках благовейно сестру, а в руках осталась записка: «Благодарю за все… Я всегда тебя буду помнить, белоснежная фея, теперь светлой, лесной тропы…»

[Olgfox]

Кстати, а ведь вполне это можно издавать,и даже зарабатывать!

[Gazero]

Кстати, а ведь вполне это можно издавать,и даже зарабатывать!

Спасибо
) Постараюсь дожить и до этого :)

[Gazero]

Лунное...лезвие...

. .. Легонько коснулось меня... наверное, как... впервые... когда я снова упрямо бродил по всему замку, по-детски скучающе заглядывая в кованные решетки его окон: мне, покапризно-упрямой привычке, совсем не хотелось спать - окунаться в мир, в котором еще не известно, ждут ли тебя верные игрушки и лакомства, какие есть по-настоящему...
И, безразлично обведя глазами покрытые мраком ветки деревьев и огоньки далеких городов, хотел разочарованно отвести взгляд и, зевнув, потянувшись и протерев украдкой глаза, нехотя лечь в кровать уснуть; однако чувствовал, будто меня что-то щекотало по щекам и тихо... звало к себе!
Небрежно я перевел глаза по как будто незримой ниточке к этому и... ошеломленно затаил дыхание, не в силах произнести ни звука, ни шевельнуться от увиденного: прямо у изголовья надо мною сияла огромная, неповторимо-изумительная луна - словно невиданное раньше кругленькое диво, все равно как сотканное из тумана шелка и искристых листиков... не то радостно-знакомой мне теплой, дрожаще тающей на губах, карамели; не то благовейно припоминающегося сознанию зеркала из сказки.
Как сейчас помню - мне вдруг стало... незнакомо-невыразимо хорошо лишь от того, что я взглянул на луну, робко ощутил на себе ее пронзительно-жемчужные блики; я с восторгом жадно-околдованно чувствовал каждый миг, в котором стрелки часов незаметно затихали и тени обозлено прятались, освобождая пространство ее перышкам, озорно гладящим мое лицо.
Совсем нежданно вдруг в мою комнату осторожно закрались на цыпочках крохотные феи с белоснежными платьицами, что тотчас принялись обещать мне кучу подарков и исполнение всех мечтаний,"только пусть буду всегда смотреть на луну".
А мои мысли едва ли не кричали отчего-то счастливо им, несколько дурашливо улыбались (они были и рады созерцать чудную небеснуюмерцающую белую бусинку); и глаза очарованно-сосредоточенно наблюдали, как... суровый чопорностью и пустотой замок заполняется ослепительным блеском баллов и пиров, на которых я словно с наслаждением дергал за косички посетители с розовыми щечками и в крошечных корсетах с накрахмаленными юбочками, важничал своим стареньким, совершенно огромными для меня, плащом и цилиндром перед гостями, шаловливо скачущих по креслам и лестницам с маленькими игрушечнымисаблями, не забывая с удовольствием пульнуть из рогатки по старинным вазам и статуям, шалил с богато убранными масками и веерами, возбужденно-любопытствующе поглядывая на взрослых дам в париках и пышных убранствах и степенных господ в сюртуках, с бриллиантовыми цепочками в костюмах и с тростями...
Мимолетность - и трости сменились на шпаги тучи (загородившей луну), которыми почерневшие залы замка залязгали, безуспешно порываясь порвать паутину, окутывающую... меня; стало волнительно-жутко, буквально кожей я впитывал то ощущение томной дремы страха, которую страстно жаждешь прекратить, а не можешь - все застывает в ее прохладно-усыпляющих, цепких клыках; что оттенили безобразные лица тех монстров, при воспоминаниях о которых меня охватывала дрожь и липкие слезы, эхо будто безумия, безмолвного крика терзающего одиночества...
Я отказывался верить в то, что все это происходило со мною, и все из-за того, что блестящий снегом, синевою и капельками дождя круглый глаз ночи на мгновение спрятался от моих! Рассудок мой, будто, спешил улетучиться темно-кислотно-красными летучими мышами, бесцеремонно впорхнувшими в комнату; на миг жгуче захотелось постукивать по лбу, рвать на себе волосы и кататься на скользких плитах пола, лишь бы... очнуться от этого невообразимо-негаданно-страшного сна...
Нет то было что-то другое, но не сон: мой, весьма изумленный (и даже сконфузившийся) взгляд поймал, спокойно чуть плывущий, занавес моей кровати, тусклый комод, потонувший в яркой темноте циферблат, маятник часов; и саднившие кулачки, поцарапанные, вероятно, обострые узоры подоконника, взъерошенные, мокрые волосы и запылившийся почему-то цилиндр.
Шокировано торопилась вспыхнуть мысль, вызывающая отвращение к... самому себе: "Неужели это все..."; но она враз перестала стучаться в мою, перепуганно-взбудораженную всем происходящим, душу: туча пролетела и вновь мною овладело то необъяснимо-упоительное оцепенение и ликование сердца, шепчущего словно: "наконец это снова с тобою..." - ярко-магически дышала своим ночным волшебством луна, и меня закружили в танце ее феерично-блестящие светлячки, цветочки осыпали успокаивающим (даже одурманивающим ароматом), маленькие сиды радушно сажали покататься на крылатых лошадках, все опять завертелось вихрем бледно-светящегося пуха, устоять перед искушением окунуться в который мне было невозможно...
И в один момент неконтролируемо закричал: "Постой!", отчаянно впившись взглядом в, тающую в дымчатой ленточке зари, монетку белого-белого сияния пленительно обаятельной ночи; теряя равновесие и с испугом осознавая вновь наступающий полумрак: а ничего особенного или страшноватого не происходило - то была лишь спасительная дрема от усталости (выходило ведь, что занимался день, а я всю ночь проглядел на луну!).
Но и она оказалась очень краткой: шлепок затылком о холодный мрамор половиц снял остатки сна с моих, чуть припухлых, тяжелых век. День вкраплял шумом и красками обыкновенные заботы и развлечения, рассеянно приступал к ним, ведь все рассуждения были поглощены анализом событий: почему-то было стыдно за ночь, проведенную с мерцанием луны и с миражами, навеваемыми ею, мерзко, вплоть до того, что меня не покидало ощущение преступности этого; четко и тяжело касалась догадка, будто я обпился чем-то опьяняющим, а не глядел на банальное небесное, ночное светило!
Но судорожно заплетался язык и словно кто-то схватил его и так и не дал мне высказать столь ошарашивающую мысль, точно накинув повязку беспамятства на голову и... украв все привычные забавы дня: он показался серым, нудным, ничто не радовало - ни прогулки с прислугой, ни любимая обычно игра в шахматы, ни обожаемый обыкновенно томатный суп с шоколадом! Я маялся, отказывался от всего, отмалчивался или грубил всем в ответ, слоняясь, невольно вспоминая свою, столь необыкновенно-насыщенную встречу с луной и импульсивно перебирая пальцы рук, будто чего-то жду не дождусь или меня тянет непреодолимо к чему-то...
Оглушающе это пробило звоном часов - меня отводили в мою комнату для сна по скрипучей лестнице в мутном побликивании канделябра; а у меня ноги чего-то подкашивались и дрожали, а дыханье становилось неровным, как если бы я шел на важную встречу... тем временем дверь за мною затворили и "это" вновь незримо обняло меня тонким-тонким кружевом искорок - в окне меня поджидала луна и все ее чудеса, вроде темных-темных, скрежетавших зловеще жучков или светлых-светлых полупрозрачных розочек...
Я уже ждал их, привык к ним, ими любовался и считал своими самыми близкими друзьями, которые порою испугают, порою околдуют своей необычной гармонией лунной ночи; все это с рвением встречал с каждым закатом, днем мыслями и грезами постоянно к этому возвращался, забывая дочитать книжку, встретиться с соседским мальчишкой, понаблюдать за обычаями и делами гостей-знати, забывая все на свете...
А он, мир все неумолимо отсчитывал секунды, менял местами день и ночь, дела, поколения, привычки и круги... эпох; что меня сначала еще на короткое время окрыляло планами, мечтами, надеждами, толкало лениво заводить себе приятелей, кокетничать с заезжающими аристократками, небрежно осведомляться о новостях политики, культуры, свежих светских сплетнях, учтиво снимая цилиндр перед богатыми посетителями и гостями, отряхивая свой плащ от слякоти прогулок... Я, казалось, терпеливо и благодарно принялся идти к новым рассветам и познавать, трудиться ради новых питательных капелек росы, радуги минут; однако... Она оказалась едко-сухо-соленой для меня, и меня что-то подтолкнуло снова убежать от нее и притаиться с замиранием сердца у окна...
Ведь в нем входила луна, все такая же красивая и напевающая неслышно приятные причуды хмеля, снова воспылавшего во мне (я шел к ней, как будто на сладостно-манящее свидание): я вновь наблюдал приближающиеся фосфоритные силуэты призраков, вызывающих мурашки чуть не агонии, черно-фиолетовых волков, сводящих с ума истошным воем норовившихся сбить меня с ног и вцепиться в руку, рвал на себе путы каменных объятий горгон, не решаясь позвать от страха на помощь от укрывшего меня одиночества...
И вновь мой как-то странно смеющийся взгляд поймал, спокойно чуть плывущий, занавес моей кровати, тусклый комод, потонувший в яркой темноте циферблат, маятник часов; и запекшуюся почти детскую ранку на лбу, синяки рук, вероятно, больно покрасневших от пылающего камина, всклоченные, мокрые волосы и запылившийся почему-то цилиндр.
А вскоре, мне нежданно оказывали помощь, показавшиеся из переплетений лучиков луны, сопровождающие повсюду, друзья, в модных фраках ишляпах-котелках, протягивающие дорогие сигары и жужжащие комплименты, хорошенькие богатые девушки в капотах и в меховых, с бриллиантовыми нашивками, муфтах, стеснительно поглядывали на меня и дарили подарки, не отказывая в танце и флирте, пестрые и шумные толпы гостей и клиентов просили меня поболтать с ними и написать еще немного льстивые черно-белые штрихи за сыплющиеся фонтаном награды и почет...
Намиг жгуче захотелось привязать себя цепями к окну, лишить себя языка и навек замереть на скользких плитах пола, лишь бы... этот невообразимо-негаданно-удивительный сон не прекращался; лишь бы луна была в моем окне… И в один миг... я глядел на нее и остро захотел прикоснуться к ней, послать ей, так близко далекой от меня, пусть и воздушный, но... запечатлеть на ее алмазно-белых щеках поцелуй...
Не отдавая себе отчета в том, что творю, непроизвольно сам набрел на лестницу, ведущую к самому верху замка, нащупал ржавый ключ от двери, ведущую на крышу, спрятанный за паутиной и колючими прутьями дверцы, и, злясь, на его (какой-то предостерегающий, пытающийся остановить меня) визг, открыл ее и ступил на кровельные кирпичи. Пронзительно свистел ветер, покалывая глаза какой-то неприятной пылью, царапались ветки деревьев и, когда-то романтично зовущие, огоньки дальних городов теперь лишь олицетворяли серую суету будней и праздников; я уже не обращал на все это внимание, и... вновь экзальтированно ослеп ко всему, кроме луны, поджидающей у изголовья.
Вдруг она превратилась в прекрасную девушку, жеманно смеющуюся и манящую меня к себе; уже... не мог оторвать взгляда от ее изящных движений танца и мистически пленяющих меня глаз, белоснежного платья и волос, голоса, порывисто сделал шаг навстречу к ней...
И пронзительно застонал, шокировано заметив, что чуть-чуть, но вижу... свои слезы:"Постой!... Я тебя ведь..." (мне в грудь словно что-то резко и непоправимо вонзилось, как... лезвие и я замер... приковав взгляд к, как-то прощально-прекрасной, луне - неповторимо-изумительной – словно невиданному раньше кругленькому диву, все равно как сотканное из тумана шелка и искристых листиков... не то печально-знакомому мне теплой, дрожаще тающей на губах, карамели; не то благовейно припоминающегося сознанию зеркала из сказки...

[Gazero]

Звездные Войны: Байки… Космоса

Когда-то, во всей Вселенной, таинственно манящей белоснежными узорами…

Звезд… жили отважные Джедаи, что всеми силами боролись с Сепаратистами ради всеобщего мира и блага.
Но… и тогда с ними случались разные, презабавные приключения; например…

Эпизод 1: Необычайное происшествие…
Приносит необычную… удачу

В дубраве сумеречного Коруасанта, в тишине, изредка прерываемыми шелестом листьев и попискиваниями его дремлющих жителей, один раз…
Бежала Оссока, что никогда еще не выглядела такой рассердившейся: у нее Энакен, шутя, украл световой меч и ходил, как дурачок, смеялся, хвастаясь, что теперь у него как у самого Особенного Джедая 3 меча.
Видела это она, как ее добродушно называл Скайуокер - Шпилька, и заплакала от досады.
К счастью, на танке… вдруг приблизилась Шаак Ти и стала отчитывать Энакина за такой поступок (а тот долго стоял и размышлял - не открывается ли ему Темная Сторона Силы, ясен ли его рассудок, а то ему две Оссоки мерещились - одна маленькая, вторая – выросшая (так Шаак Ти и Оссока (когда вырастет) были похожи).
Но Шаак Ти, сурово-внимательно глядя, обычно очень добрыми и ласковыми, глазами, долго не выжидая, подбежала к Скайуокеру и дала ему шлепка световыми своими мечами.
Тот ошалел и, все также смеясь, приплясывая, стал петь коруасантские частушки, какие когда-то слышал от Трипио.
Все стали смеяться и мириться, но тут...
Из жутковатой темноты, сверкая красными, словно кровь, мечами, выскочила Вентресс и стала хаять всех, и говорить что она, самая прекрасная, самая талантливая, быстро и скоро уничтожит всех.
Энакин стал искать глазами и взволнованно звать Р2, чтобы стремительно шепнуть ему о необходимости соединиться с кораблем, а сам, как командир, отошел в безопасное место, в густую сень листвы пальм.
А Шаак Ти и Шпилька храбро выступили вперед, чтобы сражаться. Однако, очень кстати, прибежал к ним Джа-Джа, который хотел поучиться обращаться с Силой и со световым мечом (если вдруг станет Джедаем).
Вентресс на этот ход событий нежданно надулась, посопела, потом покряхтела, после - оскорбилась и, поклявшись пожаловаться Графу Дуку, что обязательно найдет управу на «мерзких меченосцев», убежала быстро-быстро, даже забыв свои мечи.
На радостях Скайуокер все-таки вернул Оссоке меч и, мягко погладив ее по необычной полосатой макушке, стал обсуждать стратегические планы на предстоящие сражения с Шаак Ти ( потому, что отлично понимал – даже в мелькании световых лет дорога каждая секунда)

Эпизод 2:В борьбе…
все средства хороши

Тем временем, успевшая дивным образом пробраться на Набу, среди прохладных роскошных колонн Храма Джедаев бродила Вентресс, жаждя мести, искала, кого бы еще убить или предать за фальшивые обещания и пустые награды Сепаратистов, и… из его задумчивых тишиною глубин, услышала музыку.
В тот же миг с теплотой подумала, что Джедаи всем Советом бросились праздновать чью-то очередную успешно выполненную миссию, обрадовалась (ведь, если они будут отмечать, то наболтаются, из развлечения шутливо поборются на мечах, примутся торжественно выступать перед Канцлером, устанут, если повезет – уснут, и тогда их можно будет быстро, незаметно, бесшумно убить и успешно скрыться – обрадовать Лорда Ситхов)
Но... разозлилась Вентресс, когда увидела, что это никто не праздновал, это просто Мадам Йокасста танцевала "Яблочко" с Великим Учителем Йоддой – он утверждал, что «маленькие радости» делают Светлую Сторону Силы сильнее, а дух крепче.
Однако решила не унывать и попытаться убить Великого Учителя (она давно об этом мечтала, с тех пор, как он, давно-давно, впервые сделал ей замечание относительно ее техники боя с помощью мечей).
Только приготовилась Вентресс нападать, как воззвал мудрый и великолепный Йодда к Силе - и... из казармы, из базы, на самоходах, бегом, поспешили к нему миллиарды клонов, что стали собою прикрывать почтенного Учителя и Мадам Йокассту, а заодно – спорить друг с другом, у кого шлем красивее, кто стреляет лучше, кто команды отдает лаконичнее, больше побывал на Пандоре, воспитал курсантов, и так далее, и тому подобное.
Поглядела-поглядела Вентресс, долго пыталась привыкнуть своими подлыми глазенками и хитрыми ушами к этому хаосу, а потом...
Плюнула в кресло Учителя и убежала со всех ног (а то она, еще чего доброго, драгоценная, неповторимая и прелестная, успеет осознать, что клоны умеют больше чем она.)

Эпизод 3: Нелепая…
безгранность тщеславия

Параллельно с этим – с политическими интригами, борьбой и строгостью мгновений… жизнь как-то продолжалась - миллионы народов, тысячей Галактик, воспитывали детей, стоили дома, верили в могущественных Джедаев и… даже старательно развивали культуру.
И вот… как-то прилетела Мадонна, на своем личном, мега-большом, мега-роскошном, мега-скандальном и мега-гламурном корабле, на планету народа Торгрутто - спеть концерт, да вот только…
Не знала, чем еще себя публике показать, удивить и пленить. Уж и 7 раз отжималась она на верхушке дворца вождя, перед слушателями-зрителями, и титулы меняла, как... заставку на фанеру, и устраивала такие фотосессии, что даже ловкий и наигранный Вице-Король диву давался…
Навстречу ей шел Кинноби, который только что поругался с Луминарой, за то, что та в прошлый раз уничтожила на поле брани всех дроидов его любимого вида, и с Бэррис, которая взяла у него голлокрон – «поиграться, поносить, подружкам показать» и потеряла; соответственно, Кинноби был в очень плохом настроении, но ему хотелось... ну очень сильно хотелось с кем-нибудь перемолвить по душам, убедиться таким путем, что он самый тактичный и внимательный Джедай.
И увидел он, Оббиван, Мадонну, решил, на старости лет, поиграть с ней в «Ладушки» и процитировать ей своего любимого писателя - Кафку
Но у той, как ни печально, тонкие черты характера любого собеседника измерялись по курсу «секунда-хвастовство-доллар» и потому она не обратила на Кинноби внимания, поспешила к фанатам.
Немного разбитый и уныло прислушивающийся к своему одиночеству, он побежал за ней с мольбами «выслушать и посоветовать»; на это поп-императрица испугалась, побежала еще быстрее, свистнула и... прилетела на метле... тень Брэдда Пита, которая принялась выписывать джигу.
Тут уже… сильно впечатлился и испугался шокированный Оббиван, убежал обратно к Мастеру Киссто (чтобы рассказать «диво невиданное, подозрительное, стремительное»)
А Мадонна обрадовалась и, спустя некоторый срок, потребовала от личного журналиста статью о том, как она Лично Отшила Самого Кинноби(!), потом Сама Лично подписывала тиражи этой статьи, для поклонников, волосами.

Эпизод 4: Нет ничего…
лучше, чем делить сообща горе и радости

А тогда ведь… никто из Джедаев и их помощников не догадывался, что и, даже самый злой и беспощадный, Сепаратист (или его союзник) имеет чувства.
Потому… по пустыне жаркого и ветряного, раскаленного ареола планеты Джеонозисс шел Генерал Гривиус и горько плакал - его бросила Вентресс, отобрав все его 100000000000000 световых мечей и загнав их, по спекулятивной цене, на кучу медалей для себя.
Впереди показалась Падме Аммидала, что, по привычке, спешила на заседание своей партии (той, самой, которая больше остальных ее хвалит и защищает), любовно прижав мини-компьютер с отчетом.
Генералу стало интересно, о чем Падме будет рассказывать, ведь он ничего, кроме как отчеканивания координат на своих истребителях, в жизни не слышал; из-за этого желания он очень любезно, тихонько подошел к Аммидале и попросил «поделиться новостями».
Вообразите себе, как бравый и грозный Гривиус опешил, когда она в ответ, приятно похлопав пушистыми ресничками и жеманно надув хорошенькие губки, негаданно… ледяным тоном потребовала разрешения в письменном виде, на это, казалось бы мелкое и простое, событие, по всем правилом, аккуратное, с расхваливаниями Республики и Демократии – вообщем, чтобы все было, как надо.
Призадумался тот и… мужественно стал мучиться с ручкой и карандашом, оставленных «отсталыми цивилизациями», медленно выводя кривые буквы и нестройные числа, стыдливо видя, как они поминутно выскальзывают из его крючковатых, мощных когтей, пытаясь выполнить деликатную... интонацию кремневого приказа от, как он очень надеялся, будущей своей собеседницы.
Аммидала же… лишь стояла и самодовольно улыбалась, нежась в лучах своих рассуждений: во-первых, она, не нарушив правила этики дипломатии, исполнила свой, самый важный, самый трудный, самый сладостный долг перед Вселенной; во-вторых, она, такая хрупкая и тонкая девушка, в каком-то смысле, повергла самого лютого врага (а Джедаем, самым сильным и умным, это и не снилось), ну а, в-третьих, ее притягательная женственность и неотразимая приятность, наверное, сразили наповал сурового Генерала.
Лишь тот лихорадочно передал ей выстраданное разрешение, она… только твердо изрекла о том, что «оно чуть примято, это недопустимо, такой позор не рассмотрят на Заседании!», хмыкнула и отправилась дальше, еще бережнее прижимая к себе отчет.
Одинокий, изнуренный жарой и жаждой… хоть какого-либо общения, Гривиус опять заплакал, скромно примостившись на несчастном поломанном пулемете; а впереди горизонта показалась почти бриллиантовая фигура Мастера Раппала.
Обрадованный хоть каким-никаким обществом, Генерал тотчас пулей бросился к нему, (случись же такое!) они обнялись и заплакали вместе, вспоминая свои победы, веселые шутки от ликования над ними, в жаркой пустыне, где гулко выл лишь ветер…

Эпизод 5:Слово
– не… всегда мед

Бродила как-то Мать Тезелла с кучей своих воспитанниц - девушек-бабочек, все маялась, все искала, кому еще, когда надо, и когда не надо, правдами-неправдами, помочь.
Увидела Каабу, который опять только тем и занимался, что сиднем сидел в своей темной и сырой, глухой пещере, кушал очень много и крутил для забавы пальцами язык.
Сердобольная Мать сей же миг расстроилась, заохала, покачала головой и... так притихла, что пришла в Совет Джедаев с чистосердечным покаянием о том, сколько воинов перетравила, как Вентресс приютила, с Капитаном Рексом флиртовала...
Джедаи слушали и... у них глаза с ушами на лоб лезли, но, по своему Кодексу, они хотели понять, простить и отпустить Мать Тезеллу.
Но Мастер Винду, которому обязательно надо было лишний раз доказать свое сходство по силе и мастерству с Учителем Йоддой, сказал на весь Совет - "Да иди ты, кошелка высохшая... Уже надоело твою ерунду слушать!... Давай, порхай отсюда…".
Тезелла умерла на месте, от обиды, а ее воспитанницы от горя стали полы мыть в Архиве, тихо иногда вспоминая свою «милую, дорогую» воспитательницу.
А Мастер Винду радовался из-за того, что, по его убеждениям, на несколько полезных, Вселенной и Силе с Республикой, лиц стало больше, он и этим казался товарищам еще более мудрым и справедливым (а тот, с кривой усмешкой иногда мечтал об одном – чтобы все другие Джедаи когда-нибудь умерли с зависти к нему и остался только он, уникальный).
Кааба...все по-прежнему кушал, сидел, не двигаясь вообще, как бюст, и увлеченно крутил пальцами язык.

Эпизод 6:Что ни делается
– все к лучшему

Шел как-то Кэд Бейн, не знал уже, кого пристрелить, помучать или продать за деньги. Опечалился он так, что от скуки стал стрелять по своей ненаглядной, «фирменной» шляпе.
Мимо пробегал Герцог Оббиль-Младший, который очень торопился поймать свежую порцию Джедаев для своей Королевы.
Захотелось Бейну развеселиться и придумал он себе дельце - как только Оббиль будет пробегать четко по центру к его шляпе, он будет по нему стрелять холостыми.
Прыгал бедняжка-Герцог, уворачивался, даже пытался летать на своих несчастных крохотных крылышках… но от Кэда разве убежишь (ведь он, со своей подружкой Ауррой, после долгих и увлекательных тренировок, стал лучшим снайпером во всех Измерениях)?
А Бейн смеялся от души, таким счастливым и бодрым его, робкий маленький помощник Тяп-Ляп и, немного замедленной реакции на все, служанка Катта, еще не видели.
А тот вошел во вкус и достал из широких… недр бластера боевые снаряды, но Оббиль уже успел подняться к ближайшему гнезду своих подданных за защитой.
Так – Бэйн и его команда получили новую работу, которую всегда выполняли с огромным наслаждением; а Герцог спасся и важно, гордо и злорадно кривлялся недругам из дворца, окруженный верной свитой…

Вот и сказочке конец, про…
Отважных Джедаев, их мудрость и благородство, про всю Вселенную, таинственно…
Манящую белоснежными узорами… а…

Кто слушал - ...
Да прибудет с ним Сила!

[Monty]

Ну, Лиззи! Ну, насмешила старого фаната ЗВ! Особенно, про Асажж Вентресс и Гривуса)))

шел Генерал Гривиус и горько плакал - его бросила Вентресс, отобрав все его 100000000000000 световых мечей и загнав их, по спекулятивной цене, на кучу медалей для себя.

А как же, Вентресс же у него любимые игрушки отобрала)))

А "Эпизод 1", как я понимаю, написал на языке Мастера Йоды? В общем, браво!

Кстати, об именах и названиях. Ничего, если я немного поправлю их произношение?

Корускант(в фильме - Корусант, но мне ближе книжные варианты)
Джеонозис
Тогрута
Йода
Бэрисс
Оби-Ван Кенноби(хотя Оббиван звучит прикольнее и для пародии - самое то! )
Гривус
Амидала
Асока Тано(она же Шпилька, да )

И в самом начале, Эникин на секунду стал Энакеном Я, правда, предпочитаю вариант Анакин, как в книгах.

у нее Энакен, шутя, украл световой меч

[Gazero]

Ну, Лиззи! Ну, насмешила старого фаната ЗВ! Особенно, про Асажж Вентресс и Гривуса)))

шел Генерал Гривиус и горько плакал - его бросила Вентресс, отобрав все его 100000000000000 световых мечей и загнав их, по спекулятивной цене, на кучу медалей для себя.

А как же, Вентресс же у него любимые игрушки отобрала)))
Кстати, об именах и названиях. Ничего, если я немного поправлю их произношение?

:) Рада, если насмешила - ведь это пародия ;) Так сказать - стеб над любимым (ведь иногда и это не грех, правда? :) )
Вентресс все может, да!
Про названия - да, я не совсем правильно их пишу иногда, т.к. пишу по памяти и на слух (а иногда мне кажется, что на моих ушах погулял мишка :) )
Рада, если понравилось
ПС Также "пронесла" таким образом-версией-шуткой Гарри Поттера и Индиану Джонса ;) Если что - по просьбе трудящихся выложу)

[Gazero]

Даёшь ещё Бузю!

Бузя снова с вами


Бузя и жемчужинки...

...Она, несмышленая малышка, подплыла ближе к ним и...
Смущенно-задумчиво заперебирала складками щупалец-юбочки, чуть стыдясь своей простоты и, как ей казалось, блеклости...
Но тут... Они, крошечные малыши глубин, переливаясь и улыбаясь сотнями лучиков, осыпали Бузю искристыми словно звездочками, как бы говоря ей: "Не грусти!".
И она послушалась их, прибодрилась, аккуратно убрала спутавшиеся ниточки водорослей, чтобы не мешали плыть рыбкам... Взглянула на них еще раз, как в зеркальце - и...
Чуть ахнула, робко улыбнувшись, увидев себя, точно превратившейся в алмазик, отливающий белоснежными, кремовыми приятными оттенками, точно такими же, как и...
Жемчужинки, тихонько все поглядывающие на Бузю из раковин-домиков...

[Gazero]

Ночной… циферблат


Один… в ждущей тишине, блестит в лунном сиянии, будто говоря: совсем не случайно в том городе…

Стали пропадать дети, такие разные – совсем еще малыши и почти совсем выросшие, послушные и капризные, непоседы и тихони; а все одинаково – ровно в полночь били словно тревогу не только часы, но и… толпы полицейских, тщетно пытающихся угнаться за злодеем, решившимся на столь гнусное преступление.
Вой их снующих в сонливом тумане города сирен опять не дал мне уснуть и, решив, что больше ничего не оставалось, я быстро оделась и вышла… приводить в сознание свою совесть (сотни детей уж пропало, а мой рассудок упрямо осмеливался дрожать и прятаться за некрепкую гору быта или страха)…
Едва переступив ступеньки дома, до меня донеся потрясающий своей глубиной и даже трогательностью рассерженный писк: «Пошли вон!!... Чего лезете – ждете подачки?... А вот вам целая… подачка!!...».
Сгорая от любопытства, мои руки сами нашли дверь, за которой дом… точно с ума сходил – металась посуда, трещало на все лады стекло и кто-то издевательски, весьма противно перекликивался друг с другом, наверное, безуспешно пытаясь спрятаться за баррикаду из, молниеносно опрокидываемых их неприятелем, столов, стульев…
Этим «некто» являлась… маленькая, ловкая девчушка, со странно белыми заколками на, нарочито перепачканной землей, рыжей макушке, во всю прыть скакавшая за… ползающими повсюду и появляющимися буквально из воздуха крошечными монстриками с перешитыми руками и лицами, порывающимися не упустить из виду игрушки или лакомый кусочек опрокинутого в пылу битвы бутерброда, яростно защищаемый девчушкой.
- Что ты делаешь, им же больно! – не смотря на прикатывающую зыбь испуга, что-то вынудило меня вскрикнуть, протягивая руки к монстрикам, поспешно, с кислыми, от разочарованности, лицами убегающими за поломанную дверь, - Они же напуганы!...
- Ну да уж, конечно! – передразнивающе подхватила девчушка, самодовольно-победоносно корчившая убегающим вслед рожи, - Если бы боялись, то имели бы ум и не совались б к Баффи!... А теперь, пусть получают, нечего меня каждую ночь отвлекать…
- Отвлекать от чего? – с интересом спросила я, помогая ей убирать остатки разгоряченной битвы.
- От мумий, оборотней, привидений… - как ни в чем не бывало, отозвалась та, не жалея ног, вскочив за ремнями, усеянными рогатками, свистками, палками и украшенными мерцающими фосфорически нитями, увенчанных необычно сияющим фонариком, - Да… у меня широкий круг интересов… А ты за кем охотишься?
Что было на такое ответить? Ведь я - обычный наблюдатель этой, захватывающе наносящей свои контуры истории, но… не хотелось терять бодрое расположение духа Баффи, собирающейся, очевидно, в очередную схватку с ночными, невесть откуда появившимися, жителями города и, скорее всего, знающей какую-то тайну.
- Я ищу пропавших ребят! – робко сказала я. – И, увы, не имею таких способностей, как у тебя…
- Ну уж, способности! – добродушно отнекивалась та, застегивая ремни, - Смелость и решительность – вот и все мое умение!... И ты смелая, только… лучше пойдем со мною их искать, в городе снуют ну… скажем, мои старые друзья!...
С этой мудреной речью Баффи взяла меня за руку, а второй помогала нести рюкзак, набитый всем, чем только угодно (я собиралась уехать завтра на природу); но сейчас… чувствовалось только предвкушение участия в ответственном походе и живительная ответственность за ее лучики – детей…

Два… четыре, миллион кварталов непоколебимо шла бравая Баффи, весело размахивая моей сумкой, метко попадая ею…

В нос пробегающего оборотня, пролетающей ведьмы, проезжающей на самокате мумии, что шаловливо пробирались сквозь лабиринты домов, луж, опавших листьев, ища, кого бы испугать; но мою дивную спутницу испугать не так-то просто – Баффи ругалась, как… ниндзя, вертелась, невольно сыпля на нападающих градом палок, камней, иголок (неизменно вызывающих пронзительно-тонкий вой и торопливый топот их убегания)…
А я лишь смотрела, восхищалась и… сердилась на себя, почему не любила смотреть на бои или читать о их правилах, ведь они, именно сейчас, наконец стали не просто предметом пафосных шатких лиан, но и спасительными отзвуками победы, надежды на возвращение малышей…
Странно, но что-то мне напоминало их в неумело-забавном оскале оборотня, покрытом на удивление скупой шерстью, в смешном размахивании щупальцами человека-многоножки, в путающихся, в складках белоснежных платьиц, привидениях, в порыкивании вампира…
Тихом, робком, выделяющимся из всей толпы, и, едва его заслышав, к нему пулей помчалась Баффи, размахивая палкой и изрекая:
- Хоть и кол не осиновый, да, думаю, сойдет! Вылезай, ты в углу, некуда бежать!!...
- Стой, ну вдруг он нападет, выскочит из другого конца! – неконтролируемо залепетала я, крепче прижимаясь к ней, на показ размахивающей усердно палкой.
- Я никогда не нападу на вас! – тихо ответил он, выходя из тени – это был почти мальчик, в темном маленьком плаще и цилиндре, совсем не «необычно-бледный», клыки его были крошечными (он стеснительно улыбался, переминаясь с ноги на ногу), губы его были перепачканы чем-то алым, но оно не капало, по-видимому, являясь чем-то липким.
- Я не люблю кровь! – чуть не шепнул он, с досадой глядя, как я, как по рефлексу, все больше прячусь за спину Баффи, - Она не вкусная…
- Так… - веско распрямилась та, недовольно бросив палку на землю, ехидно прищурившись, - а это вот что?!... Алое, значит, кровь!... Ты Баффи не проведешь (хоть терпеть не могу с вами связываться)…
- Да, я вас не обижу, правда! - сказал вампир, необычно открыто и дружелюбно поступая к нам ближе, - То, что у меня клыки, так… то потому, что я не слушался папу и облизывал их часто языком и еще… Я очень любил одни конфетки, которые красные, как кровь, но были сладкими… А однажды поранился и подумал вдруг, что и она будет сладкая, но ведь… у нее мерзкий соленый вкус… Нет, решил я еще тогда, не притронусь к ней никогда!… Буду есть только те конфетки...

И три… мига спустя, для меня точно вспыхнул свет, яркий, теплый, сопровождаемый…

Истошным покрикиванием электрика, того и гляди, норовившего упасть в беспросветную лужу:
- Все, все по домам, теперь все ясно!...
- Хм… - задумчиво остановила Баффи взгляд на, только что починенном, фонаре, как по волшебству, зажигающего будто и своих соседей в сетях улиц города, при, сказочно-радостно засиявшей луне, показавшейся из туч.
- А ведь и правда: «все ясно»! – воскликнула она, бросая свое мудреное оружие (в мыслях немножко пожалев о силах и времени, потраченных на его создании, и… счастливо хватая за ушко пробегающего…
Мальчика в куртке, вывернутой шерстью наружу, играючись, воющего и бегающего по лужам на четвереньках (вот кто был грозным оборотнем), перемазанного черной краской; я поспешила достать из рюкзака мыло и воду, умыть грязнулю, что очень соскучился по дому и раскаивался за свою нелюбовь к чистоте; и…
Тощая мумия, являющаяся девочкой с короткими, богато убранными косичками, которую похитили лишь… упрямство и избалованность, с радостью угощалась куском хлеба, протянутым нашим загадочным новым другом, рассказывающим ей о том, как полезно и прекрасно кушать хлеб и что нельзя убегать от родителей из-за того, что они, для ее же пользы, убрали мороженное и колу, а попросили съесть маленький кусочек хлеба; да и…
Зеленые монстрики, когда-то так рьяно боровшиеся за игрушки и бутерброд Баффи, оказались просто ребятами, которым не уделяли внимания, не дарили ласку и не учили красивому, доброму, хорошему (но и они с восторгом гладили и прижимали к груди ее крошечного карманного плюшевого медвежонка, позабыв навсегда про рогатки и драки, про грубость и холод улицы, спеша к друзьям и близким); и…
Я тихонько улыбалась, благодаря Баффи и робко угощая таинственного «вампира» затерявшейся в рюкзаке алой конфеткой; глядя как они игрались, смеялись со мною и с детишками (незаменимо-радужными, как и они, друзьями), что делились друг с другом находками, вроде вырванных страниц из книжек с картинками и добрыми сказками, с малышами, от грусти одиночества обидевшихся на все, на чем свет стоит, и потому притворившихся маленькими, но вредными привидениями; и все они, такие разные, но, по-своему неповторимо-хорошие, словно навсегда освободившись от неведомых злых чар, причудливо-феерично заблестели ярким светом, что…
Украдкой посылал им ночной… циферблат, который…
Один… в ждущей тишине, блестит в лунном сиянии, будто говоря: совсем не случайно в этом городе…

[Monty]

Бузя снова с вами

Ура!

[Gazero]

Бузя снова с вами

Ура!

:)
Рада, если понравилась ;)

[Gazero]

Папа для... Русалочки

Один малыш-ламантин, которого прозвали Русалочкой, за то, что плавал хорошо и был девочкой, остался совсем один: не было у него ни папы, ни мамы, и братьев ни сестер...
Он отправился на поиски папы, ведь что за жизнь, когда его нет рядом?
В ту эпоху тропическим морям пришлось непросто - то охотники, то пираты, то холода.
Жуткие холода, где не было и место лучику солнца, все покрыто снегом, льдом, белым-бело все.
Русалочка не улыбается - как же ей не плакать, когда нету рядом крох-жемчужинок, радужных малышек рыбок, теплых и ласковых вод с водорослями; и папы нет рядом?
Она плывет и жалеет, что имеет не такой сильный хвостик и ласты, как мальчик, путь все идет, противной и сильной течениями фольгой океана; совсем пустынно, это тоже жизнь, она понимает, но что за радость в ней, когда папы нет рядом?
Ламантин-кроха медленно, но верно тихонько отпускает от себя ностальгию: впереди будет тоже хорошее, надо дождаться; доплыть...
Совсем одна Русалочка, но и не унывает, старается не унывать: то синей ночью выйдет она на скалу отдохнуть и подышать воздушком, а звезды мерцанием напомнят ей маленьких подружек из раковин; то месяц покажется важным усачом-раком, прохаживающимся день-деньской между ракушек; то узоры на дорожке от луны нарисуют ей сказку...
Где в рое снежинок есть что-то от стайки пузырьков, так же легонько щекочущих и увлекающих игрой белоснежных переливов.
А огромные льдины напоминают корабли, застывшие и сверкающие, на которых не страшно отправиться искать папу...
Русалочка напевает и легонько танцует, самоотверженно ступая хрупкими ластами по острому стеклу льда, она хочет почувствовать себя взрослой и не плакать, быть живой и не скучать среди реющих полярных чаек, негостеприимно шикающих на незнакомку с высоты, безразличной толпы пингвинов, сопровождавших одного воображульку с императорским хохолком; сомнительных медведей и льстивых песцов...
Они так похожи белыми шубками, что малышке-ламантину стало даже неловко за свою коричневую скромную шкурку и усики; неужели нету таких же существ, как она?
Русалочка все бродит и бродит, быстро-быстро перебирая ластами по липкому снегу, высматривая папу, с радостью тихонько внутри отмечая для себя переливы сияния, самого волшебного на свете, убаюкивающие напевы вьюги, которые так дивно слушать после надоедливых чуть монотонностью раскатов волн.
Совсем крошечная среди мира великанов-гор из льда и равнин бескрайнего снега, маленькая, она не теряет надежды, что светлым огоньком греет ее сердечко; знает, папа рядом и вот-вот она его встретит...
Русалочка... радостно пищит, как в совсем раннем детстве, прижимается и прекрепко обнимает обеими ластами другую, большую, сильную и сморщенную, повидавшую много в этом суровом ветре мгновений (то был морж, уставший от одиночества и приготовившийся уж было непробудным сном закрыть глаза от круга кричащих мерцаний сияния-миража).
Морж с тихой улыбкой принимает крошечные ласты малышки в свои и старательно укрывает ее своим хвостом от снова накатывающей бури; он понимает - это счастье, бесконечное, необычное и живое, такое смелое и милое, вероятно, прибывшее из дальних морей, где, быть может, есть солнце...
Оно спряталось в Русалочке, с негой зажмурившей глазки для сна, уткнувшись носиком в могучую грудь моржа; она была очень рада, что имеет такого хорошего папу, ему она с готовностью расскажет о миллионах сокровищ, затонувших в родном проливе, о скатах-бабочках и озорниках дельфинах; она будет веселой и старательной...
Морж, утомленный немного, рассказами о ките-гиганте, замерзших невиданных зверях и нечастых временах, когда звезды сливались с солнцем и давали пушистую зеленую травку, заснул, угостив ее вкусным
моллюском; боясь поверить в радостный миг - теперь он папа!..

[Gazero]

"Мой листок..."

… Цепляется за другие, летит и летит вдаль. А скучно с ней - вроде и давно все о ней известно, и близко она, а все равно, в определенный час, тащи тень своих лесов и навещай каждую ее частичку.
Ах, опять! Даже она оглашается моими спорами с Королевой Цветов. Вот уж где пылкая и несколько вредная особа: она владеет красками, ароматами, рассветами…
Всем, что у меня, простого Хранителя лесов, наоборотное – у меня леса не сверкают зеленью и пестрыми бабочками, а чинно шагают за мною тенью рядами, отпечатываясь на земле грибами, маленькими холодными паутинками, ветерком и опавшими листьями.
И снова они ей мешают! «Я опозорюсь перед своими гостями, если ты придешь! – кричит всегда Королева Цветов, поправляя парик и платье, - Уходи, все устали от тебя!... Ты приносишь одни только уныния и серость!».
И приходиться снова робко пикнуть: «Но моя же очередь!... Людям нужен труд и беспокойство от взгляда на мои листья, иначе они станут дикарями и потеряют вкус к жизни, привыкнув к тому, что твое солнышко с цветочками все дадут им на радужном блюдечке!».
Потом… даже лучше не знать, что происходит: Королева Цветов начинает на меня неистово орать и, вооружившись, всегда бодрым от вечного ее меда, медведем, пчелами и осами, гонится за мною по пятам, загоняя в какую-то впадину неземную и ненебесную!
Да-да, приходится мне там высиживать ее кривляния и торжествующий, кокетливый смех, прижимая к себе дрожащие листики – они тоже не хотят попасть в когтистые лапы лесного лакомки. А у меня бы он спал и собирался с силами; ведь ему мед тоже нелегко достается.
Как просто проходит время Королевы цветов – ранним утром она поднимает птичек; тщательно принаряжается, и, танцуя, подпевая им, начинает сеять цветы и ягоды; звать всех людей забыться под голубым небом и теплыми днями. Вот досада, что у нее целых два круга времени!
Может, из-за этого она так яростно прогоняет меня в мой, один-одинешенький, цикл? Потому она чуть ли не зацарапается коготками лесного кота и пищит, как заяц перед поркой? Нет, это еще и чередуется совсем уж кошмарным явлением ее природы – как только Королева Цветов видит, что ее временному правлению остаются считанные дни, она начинает… подлизываться всеми силами, очень даже липкими и противными мне!
Вот и сейчас, запушив лисьей манерой, больновато ударявшие минуту назад, кулачки; она принимается с унижающе-льстивой походочкой скулить у впадины, тыкаться мне чуть не в лицо напудренным носиком, кукольными губками и глупо строить искусственно хлопающие глазки.
И снова я убегаю от нее, просто в никуда, скитаться. Кажется, я слышу ее жалобное эхо вернуться, поскольку ей уже «самой тяжело усмирять песнями и танцами цветов скучающих людей»? А я не вижу смысла возвращаться, чтобы помогать ей – люди скучают от труда еще быстрее, чем от праздника; от работы они еще быстрее готовы отказаться, чем от гуляния.
Так выходит, я живу и работаю зря? Напрасно встаю с, истошно орущими, петухами; наспех одеваюсь и с утомительной скоростью верного коня-ветра, бегу рассеивать зерна на полях, грибы в лесах, шишки на деревьях… С ног сбиваюсь, чтобы люди отвлеклись хоть в мое время от черно-постоянного веселья и скуки и заглянули под пенек, наклонились и приоткрыли ковер листьев – ведь их ждут мои щедрые подарки!
А им все равно, пусто, что я есть, что меня еще нет, просто принимают, не благодарно почти причем, мою смену с Королевой Цветов! Вот вновь ее эхо, как же не хочется даже смотреть во вспоминания о ней – курносой, фарфоровой хохотушке, совершенно меня не ценящей и играющейся мною!
А я лучше пойду со своими верными друзьями – листиками, деревьями, по свету – в мире еще столько мест, куда я не успел прийти, где меня пусть и немного, но знают и ждут!... Минуя горы и пустыни, в которых – (что, за чушь?) я не должен появляться и работать – не видно дороги; проплывая реки и озера, любуясь дивными, молчаливыми и совсем неприхотливыми их жителями; чувствуя себя своим среди вольных, отважных и крылатых путешественников, восседая на верном, неуставающем коне – ветре, я иду к новым краям!...
И вижу край совершенно дивный – в нем белый-белый пух, холодный на ощупь; бусинки дивных украшений, сотканных из чего-то белого и неимоверно холодного; голубо-белые зеркала… Все дышало таким холодом, что мой, теплейший по сравнению со здешним, ветер робко юркнул ко мне за пазуху. Я оглянулся: листики играли с удивительными животными – средним между собаками, рыбами, птицами и оленями; имеющими пушистые добрые усы и миролюбивые клыки!
Признаться, немного побаивался их и не решался подойти погладить, хотя эти дивные существа тянулись ко мне веселой улыбкой и любопытными глазками. И я, зажмурив глаза, все-таки решился протянуть руку, как услышал: «Не бойтесь, он не укусит!... Вы кто, что привело вас на Север?...»
Я поднял глаза и увидел создание, совершенно простое и незаметное, почти сливающееся, в скромном темном костюме и кепке, с белым пухом; но… говорю – оно красивее напыщенной Королевы, гораздо красивее и теплее, несмотря на царящий холод.
Пока я пытался извлечь из лесов голос, наблюдая за ним, оно тихо и с интересом глянуло в сторону листьев, не решающихся к нему подойти. «Какие дивные творения природы! – с доброй усмешкой сказало прекрасное творение в костюме и погладило мои листья. – У меня, наверное, есть их братья - снежинки!... Пусть поиграют вместе, им же, небось, скучно друг без друга!..»
С таким решением оно мягко позвало рой тех кристально-белых украшений, что уныло кружилось в воздухе. Листья, обрадованные новыми друзьями, с охотой принялись кружиться вместе с ними. А я все искал эхо своего голоса, предательски смутившегося при виде создания в костюме, добросердечно кормящегося животных с усами и клыками. И нашелся же, глупый отголосок: «Кто ты?... Как ты на Севере оказалась?».
Вот ничего же нельзя банальнее этого было спросить! Я уже корил себя за все на свете и вздыхал от того, что, так понравившееся мне своею простотою и живым оптимизмом, творение Севера засмеется надо мною или прогонит. А уши отказывались верить в следующие слова, произнесенные им: « Я – хозяйка Снежного ветра!... Куда ты держишь путь – возьми меня с собою, верю, снег мой нужен где-то вне Севера!...»
И он проводил нас неутихающим гулом ветра и дивным мерцанием в небе. Я с удовольствием уступил свой ветер спутнице, а сам старался изо всех сил привыкнуть к ее – беспрестанно отнимающему каплю сил и клонящему в сон.
Сон, так вот, что милее глупого веселья Королевы Цветов и моих дождливых, наверняка же вводящих в скуку, туч. Он научит тела людей незаметно накапливать мысли и идеи, которые, расслабляя в отдыхе, тем не менее. Решат оставшиеся, поставленные задачи и помогут людям, сделают их счастливее.
И я был бы вечно в неге от этого состояния, уступив свое право правления Хозяйке Снежного Ветра и попросив утихомирить, для нее, власть Королеву Цветов. А она… Ну, как всегда: сопли, взвизги, едва сдерживаемые мною, порывы подраться с гостьей, только соскочившей с моего ветра на землю.
«Ни за что не уступлю правление, никому! – орала, судорожно поправляя парик, швыряя о землю куколки своих великолепных бабочек и вытирая размазанные, по смазливому личику, нюни. – Пусть эта замарашка отправляется к себе!!... Моя власть, я правлю!...». Да еще глазками на меня так поглядывать начинает, того и гляди – полезет прилизываться… Только не это! Я давно заметил, что с веками приоритеты Королевы цветов не меняются, только истерия, самолюбие да попрошайничество ля своих прихотей.
А как они больно ранили нашу гостью, будто… меня ранили. Я никогда не терпел оскорбления, тем более своих близких друзей и потому, прибавив ранение, пронаблюдав, как разъяренная Королева Цветов швыряет высохшими травами в мои листья и белый холодный пух, я твердо изрек: «Не будь жадиной!... Это не красит твое милое личико и цветы!... Отдай ей хоть короткий промежуток времени между твоим и моим правлением, хоть самый маленький!... У тебя и так два круга власти, стыдно стремиться забрать все!...»
«Ни за что!!... – упрямо топала ногой Королева Цветов, отвернувшись от меня. – Пусть катиться к своим льдам!... Ей не место, с ее мерзкими холодными бледностями, среди моих пышных трав!... Пусть убирается назад, еще мне птиц распугает! А если она этого не сделает, я ей, я ей… космы ее повыдергиваю!!... Что стоишь тут, замухрышка?! Захотела прибрать к рукам моего Хранителя лесов?... Не приберешь, прибью, гадюку!!...»
И я шокировано наблюдал, как задрожала Хозяйка Снежного Ветра, пригибаясь к рою снежинок, бледнея и наблюдая рычание моей яростной сожительницы. Вот что она за существо – и так правит больше, а теперь хочет побить гостью; только потому, что та управляет другим; на самом деле, добрее и красивее ее?!
Я не позволю ей сделать это! Так твердо и бесповоротно приказал, убедившись давно в подлом, эгоистичном нраве своей сожительницы - и тень лесов позади меня грозно зашелестела и стала ограждать Хозяйку Снежного Ветра листьями, шишками и колючками.
«Довольно!... Как ты посмел?! Хватит!! – запищала Королева Цветов, растерянно закрывая руками кукольное личико от колючек и шишек – она их жутко не любила, изнеженная лепестками, - Убери свою кучу ссора, убери!!!... Чего ты хочешь, говори, я все сделаю, только перестань меня бить!!...».
Я облегченно намекнул тени из деревьев прекратить атаку. А, что самое поражающее и дивное на свете, Хозяйка Снежного Ветра быстро направила снежинки залечить царапины и синяки моей сожительницы, тяжело барахтающейся в куче опавших листьев!
Я изумленно уступил гостье право выбора срока своего правления, пока Королева Цветов не передумала. «Мне не надо большого срока! – скромно ответила Хозяйка Снежного Ветра, поправляя кепку. – Ровно столько, сколько ты!... – я был ошарашен, ведь она обращалась ко мне! - Так будет справедливо, и не обидно никому!...»
«Ладно! – буркнула моя сожительница, как ни в чем ни бывало. – Так и будет!... А теперь иди, жди своей очереди!... Да смотри, не заговаривай особо с Хранителем лесов – он мой!... А то получишь!... Иди!».
С таким повелительно-бесжалостным для меня приговором она, весьма еще снисходительно с ее стороны, отвела Хозяйку Снежного Ветра в близлежащее глубокое озеро; а мне кокетливо напомнила о ближайшей встрече; потом снова понеслась танцевать вместе с цветами и птицами.
Почему-то они, для всех – весело, а для меня грустно пели: как долго мне ждать приход простой, но тихой и красивой гостьи, даже залечившей раны моей сожительнице, на краткий миг подарившей моим листьям друзей, а мне… Что-то необыкновенное, что отсвечивает лунным блеском теперь всегда зовущее меня к озеру и листьям.
Может, потому, что они хранят ее глаза и ее тепло, такое светлое, что даже лед Севера его не испортил и замашки Королевы Цветов, наивно-ревниво думающей, что она одна – красивая и вечная принцесса, достойная постоянного и всяческого обожания!
А надоела она мне; даже когда набирался терпения отвечать ей взаимным вниманием, помнил, что она никогда не способна бескорыстно поделиться своими цветами, чтобы мои, скучающие, листики могли с кем-то поиграть; своими травами. Чтобы я мог поближе их рассмотреть и потрогать!
Она никогда не будет той, что сейчас сидит в темных, вроде бы привычных озерных недрах холода и одиночества. Оно ей не страшно, вовсе не страшно после стольких веков жизни на Севере; она вступит в свое несправедливо-краткое правление с милой улыбкой и открытым, волшебным сердцем…
Но мне тоскливо – как все же долго ждать ее появления, как хотелось именно сейчас почувствовать хоть отголосок ее слов или хоть жемчужный отблеск ее глаз; а впереди еще круг правления душного аромата цветов, моих серых туч!
Никогда я еще не задумывался, что на самом деле один-одинешенек в своем круге, вообщем-то иногда надоедающей, работы! С другой, такой милой и долгожданной, утешающей стороны…
Всего миг моей работы – и снова закружатся в воздухе снежинки Севера; снова их хозяйка будет заботливо укрывать снежным одеялом соню-медведя и жеманные цветы, маленькие капельки живительного золота для людей; навевая им полезного сна!...
Как же я жду того момента, жду ее и радуюсь тому, что, совсем неожиданно, ее снежинка стала и моим листком! Он кружится в хороводе собратьев, в тени моих лесов, а они…
Знают, что он единственный, помнящий ее, всегда теплый для меня, ветер – мой листок…

[Gazero]

На ладошках луны…

Кажется, так уютно, высоко и тихо (а там, за ее белоснежными звездочками не унимался очередной гул - "принеси, убери, сделай...
Уроки" - сколько кислых шагов уныло видится при этой фразе; кто-кто, а Владик знал это по собственному опыту штрихов... едкой горчички: все, на чем свет стоит, он бы вынес, только не "а и б", "два плюс два", "ехал грека через реку..."
"Ну и ехал он, ну и что? - думал Владик в очередной раз скучающе пролистывая смятые и запачканные страницы учебника, - Ехать-то дело не хитрое, а вот летать... Эх, мог бы я летать, как совенок - вот была бы красота: ни уроков, ни докучающих повторений родителей!..."
Тут... он почувствовал, что комната растворяется в тумане и в ней становится темно-темно, ощутился испуг.
"Вот говорили мне, нельзя часами играть на компьютере и слушать рок-рэп - вот мне, дожил! – удрученно охнул про себя Владик, собираясь кликнуть папу.
Но... мама, приоткрыв двери, только посмотрела во все стороны и пожала плечами - сына не было, только... кремово-нежный совенок умоляюще попискивал и смотрел круглыми глазками.
Дверь за ней хлопнулась - и совенок встрепенулся, хлопая маленькими крылышками.
"Что это за пух летит? - недогадливо возмутился Владик, - Ох, надо было не биться вчера с соседом так усердно подушками!..."
Ему на глаза попалось зеркало и...он оторопело наблюдал собственные черные глаза, ставшие пребольшими и премилыми, курносый носик, превратившийся в клювик, голос, ставший робким попискиванием.
Он... ликовал, торопливо вылетая в открытое окно и ловя свежий ночной ветерок.
"Как здорово быть совенком! - думал Владик, подхватывая клювиком пролетающие листья, - теперь летай ночью (когда гнали спать), а днем (когда все учат уроки и стоит жара) спи!...Красота!..."
Тут его энтузиазм немного привял - впереди виднелся непросветный лес, подул сильный ветер, а в каждом дупле важно ухали большие, взрослые филины, словно насмешливо говоря: "И за дупло надо отвечать, ухаживать за ним; ты еще маленький, не сможешь!... Живи на ветке, пернатый карапуз!..."
Вдобавок к их нередко нешутливым, а грозно-страшным пинкам и скрежету клювов, к злоключениям Владика прибавился дождь, что озорно стремился достать шаловливой молнией его хрупкие перышки.
"А я думал, совята спят в себе в гнездах, играют при звездах да с папиного клюва букашек едят!..." - разочарованно всхлипывал он, сосредоточенно глядя на... маленькие снежинки, весело кружащиеся в лесу.
"Есть хочется! - чуть ли не плакал Владик в мыслях, проклиная глупую мечту быть совенком, - А ведь не приди мне такое сумасбродство в голову, ел бы сейчас чипсы да конфетки, запивал бы пепси да лимонадом... А тут такая темнота, и никто червячка не подаст!... Ну почти хоть пропадай!..."
И с этими мыслями на совенка... надвинулась невиданная стайка из белых прозрачных листиков, светлячков, бабочек, усыпляюще и скоро шуршащих в его сторону.
"А это что за приколы летучие?" - задрожали маленькие глазки совенка и он... старательно принялся отбиваться от стайки, улетать от нее, хоть и к ближайшему, равнодушно пялящему на него глазищи из дупла, бессмысленно ухающему филину (пусть побьет, но и незванных гостей заодно тоже, так, глядишь, и защитит, прогонит их).
Совенок все, от рвения, перебегал по низким пушинкам облачков ножками, облетал лабиринты деревьев, отчаянно подставляя свои тоненькие крылышки вихрю снежинок и каплям еще не миновавшего дождя; да... стайка, словно сотканных из искристого тумана, листьев, светлячкови бабочек, не отставала от него ни на шаг (хотя Владик напрягал все искусство пилотажа, отточенного на играх-приставках, и боя, подсмотренного в фильмах-боевиках и фантастике).
Их мелодичные перешептывания убаюкали совенка - тот, покорно-желанно опустившись на густую травку опушки, сладко зевнул, закрыл глазки и уткнулся клювиком в свой кремовый шелк перышек, незаметно окунаясь в стайку белоснежно-мерцающих, этих неслыханных созданий и в сны...
Ему грезилось об... болтовне по аське с друзьями, о любимых игрушках-киборгах и пистолетиках; странно, при этом он хотел всегда порхать в свежем, свободном сказочной синевой небе, подальше от душной комнате и тоскливых уроков...
"Не хочу их делать!... Ой-ей!! Моя учительница по математике идет!... И парты нет рядом, а класс... куда-то во тьму идет, а... Указка у нее какая длинная и глаза злющие!!... Кыш!! Не будуучить твои "два плюс два", не нужны они мне!..."
И... Владик с ужасом вскочил в, развесело бегающих по побледневшему личику, мурашках, капельках мороза и в смятении - это был не просто кошмар устало-пережившей немалое дремы, это был знак...
Что стоял перед его изумленными глазами в виде... четырех дверей замка, то сходящихся, то разбегающихся вразные стороны, то открывая роскошные залы с яствами и сокровищами, то снова скрывая их.
"Похоже, у меня тут... целый беговрат!... И что же делать?" - он аккуратно, дивно-плавно и неслышно подошел ко дверям, будто ожидавших его появления - двери поспешно нарисовали, словно как невидимой рукой, на себе зеркальные фигурки, каждая, по порядку, складывая сложные, старинные и таинственные письмена: "2+2=?"
"Ну уж, математику тут вырешивать! - хмыкнул, увидев это, оскорблено Владик и, подбежав к дверям еще ближе, забарабанил в них забавно-яростно кулачками:
"Слышьте, вы, Архимеды липовые! Совесть у вас есть?! Я, человек, кушать хочу!!... Пустите!!..."
И вдруг он... шокировано отпрянул отних, все терпеливо держащие перед ним письмена - зеркальные его частички отражали, вместо рассерженно-всклоченных черных волос Владика, что-то, отдаленно напоминающее макушку капюшона, из-под которого виднелись круглые глазки...
Кого-то, совсем маленького, с глухим писком ошарашено осматривающего собственные крохотные кулачки, что, в тон, чуть летящим над землей, складкам, были бело-прозрачными, с чудно-мерцающими искорками. Они, наверное, улыбнулись, глядя, как...
Их крошечный хозяинсконфуженно-стыдливо-задумчиво отвел глазки от, будто хихикающих поскрипываниемдверей, уловив мрачно, совсем уж глухо, попискивающий, давно опустевшийжелудок.
"Кто бы я теперь ни... есть, - обозлено содрогнулись, белоснежно-призрачно переливающиеся, складки платьица... Владика, - Я хочу кушать!!... И я пролечу сквозь вас, дверишки! Вы мне ничего и не сделаете!..."
И он вдохновлено поплыл по ночной прохладе воздуха во, вновь показавшиеся роскошные покои с угощениями и сокровищами, но тут...
Кто-то, беспомощно-воздушно маленький, оторопело-обижено глухо и робко пискнул - четыре двери, всеми твердыми пятернями, сомкнулись и даже легонько чуть резко рванулись вперед, неприятно щелкнув его по, уж нетерпеливо тянувшимся к угощеньям, ручкам.
Они все... не теряли надежды и их хозяин решительно взмывал на всяк лад в воздух, чтобы незаметно проплыть мимо дверей к долгожданным сокровищам; но зеркальные фигурки предупредительно сверкали, звенели - и коварные двери не уставали собою отталкивать его, ударять, дуть на него загадочным гулом ветра внутри замка, отчего тот обреченно только и успевал ухватиться за веточку близрастущего дерева.
Наконец, Владик надулся и полетел от дверей, словно в издевку продолжающих открывать и закрывать богато-живительные недра замка - ему было очень плохо и одиноко, но такие издевки окрасили вселишь в одно - в униженное скитание...
По лесам, по горам, по заброшенным башням - кто-то, маленький и трепетно-любопытный, лишь... чихал, приоткрываятяжелые запыленные пустые сундуки, бледнел и неимоверно почти неслышно кротко пищал, увидев в, объятой паутиной, кастрюле паука, вздыхал и кисло обводил пустые,переплетающиеся мраком и холодом, дали и глубины глазками, слушая невидимыйзвон колоколов, цокот колес и копыт, перестукивания дождя, гул ветра и лишьсвоих шагов.
"Что может быть хуже, - робко подумал он, пристроившись с грустью на поломанной жердочке чердака очередногозамка, - когда придется думать и потому делать, как я?... И ничего интересного,ничего радостного не вышло, не нашлось, хотя обещало... Никаким уже обещания мне верю, некогда!... Ведь надо еще успеть, полезно, уроки выучить и сродителями хорошо быть!... Хорошо с этим быть, правда!!...Хочу с этимбыть!!..."
И внезапно... На Владика посыпались ласковые потрепывания по волосам мамы и смешки папы - они уже битые полчасабудили сына, уснувшего с... упавшей спросонья книжки с комиксами; и...
Владик был неимоверно этому рад - онвскочил, заглянул в зеркало, благовейно ощутив собственный курносый носик,карие глаза...
Их маленький хозяин расцеловал маму и папу, мгновенно прибрался в комнате, выключил компьютер с заждавшейся игрой и... с восторгом стал вчитываться в учебник математики, в стихотворение про греку, в азбуку; ведь осознал:
"Уроки... привычные домашние хлопоты и забавы, общение с папой и мамой - сколько в этомнеповторимо-бесценного, светло-теплого, как...
В сказках про кроху-совенка, что смотрит на него бусинками глаз из леса, вневероятных историях кого-то, чьи белоснежно-переливающиеся, крошечные глазки словно хранили… его сердечко, в их дивном, почти близком мирке почти так же...
Уютно, высоко и тихо, как в...
Папиной улыбке, в ласке маминых рук, в неслыханной сказке… сна Владика,словно...
На ладошках луны...

[luckyd99]

Битва годов

Вы наверняка слышали такое выражение, как «битва народов» или «политическая борьба». А «битва годов» вам не приходилось слышать? Или «борьба царей зверей»? «Откуда могут возникнуть такие странные выражения?» - спросите вы. Я вам отвечу: «это было в давние времена»…
...В те времена не было еще одного такого царя, которого бы люди могли бояться и слушаться. Но эфирные существа, которые желали бы стать царями и повелевать людьми, были. Вы наверняка слышали их имена – это цари зверей: Дракон, Мышь, Тигр, Лошадь, Собака, Змея, Бык, Петух, Заяц, Кабан, Овца, Обезьяна. Все они хотели единолично повелевать, быть полезными людям и все они доказывали свое превосходство друг перед другом.
…Не мудрено, что на совете царей зверей разразился очередной спор – борьба за влияние зверей на людей.
- Я должна быть царицей! – уверенно пропищала Мышь.
- И почему это? – насмешливо дыхнул пламенем огромный Дракон.
- Я чувствую, что в мире людей выживут самые юркие и незаметные, подобные мне! – от рвения Мышь аж подпрыгнула на своей звездной подушке!
- Где логика? – рявкнул вновь Дракон, грозно поводя усами, - Если люди будут незаметными, то их никто и не заметит. И никто не даст им, незаметным, выжить. Если люди хотят выжить, они должны властвовать своим миром, как мы над зверями. А власть держится на страхе! – Дракон величественно поднялся во весь рост на лунной лестнице, - Потому я должен быть царем!
Дрожащий от страха Заяц решился вставить словечко:
- А по мне – ты сидишь в норке, никого не трогаешь. И тебя тогда не будут трогать!
- Ага! – насмешливо подхватила Собака, - А если тронут, то ты со всех ног – в другую норку! Нет, на всех норок не хватит, и убегать – только ноги ломать! Нужно защищать свою норку! Поэтому поцарствую немножечко я! Научу людей отстаивать норки!
- Глядя на твою хилую, мизерную грудь, я понимаю, как ты что-либо защитишь! – разразился хохотом Тигр, сладко потянувшись на облачном ложе, - Лучшая защита – нападение! Царь – я, и это не обсуждается!
- Лучшая защита – уход! – возмущенно завизжал Кабан, лениво переворачиваясь с бока на бок в огненном троне, - Будь я человеком, мне было бы неохота даже взглянуть на опасность, я просто бы ушел. По-моему, я буду неплохим царем.
- Какой же ты «неплохой» царь, если учишь бездействию! – от злости Бык готов был поднять Кабана на рога, - То же мне позицию выбрал! Работа – зерно всего! Немедленно выбирайте царем меня!
- Постойте! – проблеяла Овца, - Работа не существует без силы…
- Сила вечна и она должна служить заботе о других – уверенно сказала Лошадь.
- Я согласна, - кивнула Овца, тихо покачиваясь на водяных качелях, - Но как можно позаботиться о других, не укрыв себя от холода, не укрепившись пищею и водой? Дайте мне корону и я всех наделю всем!
- Всеми своими старыми клочками шерсти? Тогда – милости просим в цари! – съязвила, обвивши каменное дерево, Змея.
- А ты сама что можешь людям дать кроме жала и яда? – неодобрительно вспушил перья Петух и важно закудахтал:
- Друзья, ну кого вы слушаете?! Не смейте ей отдавать власть! Змея же весь мир затопит болью и слезами! Дайте-ка лучше корону мне: я дам людям законы, которые будут охранять их справедливость!
- Нет в мире людей справедливости! – сухо возразила Змея, - Это лишь иллюзии. А боль избавит людей от иллюзий, откроет им смысл бытия!
- Ох, ужас! – ахнула Обезьяна с солнечной пальмы, - слезы – это плохо, это скучно. Мудрые звери, дайте мне быть царицей: я создам мир солнца, счастья и радости.
- Смех – мишура, счастье – мишура, - завела привычную песню Змея.
- Недаром ты – покровительница камня! – Петух начал терять терпение.
- Зато камень – кладезь мудрости! – гордо вскинула голову Змея.
- Я тебе сейчас покажу «кладезь мудрости»! – вскипел Петух и бросился бить Змею крыльями.
- Гоните ее отсюда! – вторила Собака и погналась за Мышью, учуяв, что та – такая же трусиха, как и Заяц.
- Не дам лени погубить людей! – подхватил Бык, мчась за шустрым Кабаном.
И так – все звери вскочили и бросились друг на друга. Все колотили тех, кого еще недавно горячо поддерживали. И, конечно, давали хорошую взбучку сторонникам противоположных взглядов. Зверей было так много и он бились друг с другом невероятно жестоко за ничего не ведающих людей. Вернее, за право воспитать людей людьми (по своим принципам). Но борьба была слишком жестокой, ни одного царя могло бы не остаться!...
…Но тут, в особо страшную минуту братоубийственной битвы Дракон обратился ко всем:
- Звери! Мы собрались, чтобы решить, кто из нас достоин делать при помощи своих учений людей разумными созданиями! А не для того, чтобы уничтожить друг друга в бессмысленном споре! Как я погляжу, мы все - достойные цари. Мы равны! Отныне выбирать нас царями будут люди!...
И вот с тех пор мы и празднуем каждый Новый год восход на престол каждого из небесных царей. И интересно, что в Год Тигра мы становимся более решительными и напористыми; в год Собаки мы больше дорожим нашими ценностями; в год Мыши мы становимся очень ловкими…
Нам остается только уважать то, что мудрый Дракон прав и помнить: мы обязаны в любой год оставаться людьми, чтобы не повторилась битва годов!

Забавная интерпретация )

[Gazero]

Битва годов

Забавная интерпретация )

Спасибо)

[Gazero]

Самый дивный… «мандарин»…

Смеется и сейчас, неслышно, белоснежными сияющими глазками, вам, где-то, среди облачков, над степями, водопадами, золотымипагодами, горами, что не покидает снег, там…
Все расхаживал по роскошным покоям один… мандарин, по секрету вам скажу, что был очень странным: все слуги его сбивались с ног, чтобы посадить у дворца своего хозяина сад розовых яблок, фиолетовой груши и золотистого персика; а еще…
Очень любил он, когда, вместо алмазов и шелка, диковинных ваз и мечей, по коврам и ступенькам его дворца были разбросаны… самые сочные и сладкие мандарины, каких не встретишь у других владык; а к каждой бабочке, что любили залетать туда, привязывали ниточку с крошечными-крошечными бусинками, чтобы перед сном они успокаивали мандарина, словно напевая ему переливами бусинок песенку сладких снов…
Но… что-то покинули они правителя, с тех пор, как он подслушал разговоры придворных поэтов: они говорили, что «так волнующе писать о том «мандарине», что дивнее и красивее, выше дворца нашего хозяина»; и…
Послал владыка всех гонцов, ко всем просторам его великой, огромной земли, наказал им заглянуть к соседям, что первыми встречают солнце, видят глубины волшебной реки и знают таинственных драконов, чтобы…
Узнать, что это за «мандарин» может быть «выше и красивее», чем его сад и дворец; и для этого позвали к нему самую красивую придворную девушку, знающую толк во всем прекрасном и в модах и очаровывающую всех своими нарядами; и попросил он ответить – что, по ее мнению, красивее всего?
В ответ она, кокетливо играя веером и поправляя банты с поясом на своем платье и прическе, тотчас сказала, что «краше всего – бусинки бабочек» в его саду (она все не может достать себе такие же); и правитель, вздохнув, понял: жеманница лишь поддерживает общее мнение, может, и не имея своего; иначе как она останется в центре внимания, если будет говорить невпопад всеобщему восхищению?...
Тогда кликнул мандарин почтенного, седовласого мудреца, уму которого дивились все соседи и люди его страны, что мог решить любую задачку и все на свете объяснить; и задал ему вопрос – «что выше его дворца?»
На это мудрец честно ответил, что «небо выше, только и там можно увидеть ослепительные верхушки пагод дворца; а все же глупо пытаться его облака достать»; рассердился на такие слова владыка и заметил: и мудрец, и девушка «явно лукавили: да, наверное, небо выше дворца и к облакам его летят бабочки с бусинками», но что-то оно все таит в себе, раз забралось так высоко и на это посмотреть не дает; но вот…
Рассмеялся маленький мальчик, в простой рубахе и в скромной соломенной шляпе, ненароком оказавшийся в разгаре обсуждения; что сказал, поклонившись, - «небу нечего прятать» и всегда будет на нем «мандарин», которым могут любоваться по ночам; он белый, как крыло журавля, сияет, как капелька тихого ручейка, он…»
Тут перебил мальчика заслушавшийся мандарин: сердце его вскипело хитрой жадностью, а глаза горделиво-возмущенно засверкали бесшабашным огоньком; велел он приготовить самые высокие лестницы всей страны и приставить к самой высокой верхушке дворца – он заберет этот «мандарин» с неба, и не будет он «выше и красивее его дворца» потому, что все должно быть внутри его покоев, все сокровища земли, неба должны быть там; и…
Не слушая мольбы и предостережения слуг и придворных, стал… владыка важно подниматься по лестнице, сопровождаемый парой усатых, суровых воинов с саблями, что грозили жестоко покарать каждого, кто станет отвлекать или докучать мандарину в таком важном деле; все выше и выше он поднимался, вот уж протянул руку к облакам, но…
Пристыжено только и мог потом потирать колени, упав с лестницы под хохот и издевки народа, тоскливо затрусив поспешно во дворец, где…
Уж не глядел на бабочек с бусинками и фиолетово-золотисто-розовыесады, на сладкие мандарины, рассыпанные по покоям; все вздыхал он о том, что не сможет поймать с неба…
Самый дивный… «мандарин», который…
Смеется и сейчас, неслышно, белоснежными сияющими глазками, вам, где-то, среди облачков, над степями, водопадами, золотыми пагодами, горами, что не покидает снег, там…