писанинки :)

[Gazero]

Осколки...

...Больше не сияют чем-то ужасным, превращающим все в туман воспоминаний; может, просто для меня исчезло...
Что-то, что настойчиво ускользает от памяти, поблескивая издали снегом сумерек и безразличных фонарей улиц; где прохожие смеются, все шепчутся, подкрадываются...
Я оборачиваюсь - это лишь лес, почему-то приходит в голову назвать его "лесом оставленных кукол"; действительно, дивно, но под каждым почти деревом я нахожу маленькие побитые, хорошенькие фарфоровые личика, в спутанных грязноватых локонах и кружевных оборках шляпок. До чего же интересные у них наряды, причудливые зонтики и крохотные веера, которых давно не касалась рука хозяйки!
Я с интересом поднял одну из них, потонувшую в опавших мокрых листьях, кажущихся от наступающей ночи, темно-синими; аккуратно оттерев грязь с крошечных фарфоровых щечек... и совсем неожиданно во мне возникло чувство, что я подхватываюсь ласковым роем осколков своих грез, надежд и оказываюсь напротив тебя - помню, как миг: ты была в таком же нежно-розовом платьице, с дивной укладкой волос, сотканных из черного шелка... Как волшебны были эти минуты; вокруг мягко опускался туман, а ты все не хотела оставлять поиски любимой куклы, которую, из сомнительных соображений украл тип в наляпистой темной маске и в блестящем плаще!
Снова я ощущаю на своем собственном дрожащие капельки и тихий грустный шелест, словно говорящий: "Как мне жаль, что потерялась малютка Бетти!... Ее ведь мне подарил папа!..".
Признаюсь: мне было больно и неловко это слышать, словно я был виновен в пропаже твоей куклы; отчаянее, но легче всего мне было погнаться вдогонку за типом, чью мелькающую тень я вижу среди деревьев... Меня сбивали с толку звон колоколов и пронзительно завывающий сумеречный ветер, в небе проплывали нежно-розовые облака, что сиюминутно напоминали о тебе, оставшейся грустить на слепящем удовольствиями балу.
Мне не хотелось этого осознавать, я грезил лишь об одном, что настигну типа и верну тебе любимую Бетти, и, утопая в неге, вновь закружусь с тобою в танце, благовейно трепеща перед твоими счастливыми чуть розовыми щечками, от чего-то вызывающих вспоминания о фламинго, восхитительной искристо-розовой волной летящей сквозь огоньки города и звезды...
Но я останавливаюсь и... с горечью замечаю осколки фарфорового лобика подобранной куклы: я видел типа, но он, рассмеявшись, что-то невнятно выкрикнул и, дразняще ввязываясь со мною в драку, шустро вдруг прыгнул в подъехавшую карету; швырнув меня на холодные плиты улицы и немилосердно выхватив из рук Бетти. Я только успел очнуться, а след его простыл; и фарфоровая маленькая бедняжка была с размаха кинута в ближайшую лужу.
Ноги сами понесли подбежать к ней, покачивающейся жалобно и словно тянувшей к тебе ручки, только... внутри меня с горечью пронеслось: "Не успел!" - твою куколку унесли воды подземных стоков...
Да, мне стыдно, разбито-стыдно! И вновь бреду в "лесу оставленных кукол", вяло вдыхая свежесть заката; под плащом греется маленькая лилия со шляпки Бетти - я успел ее подхватить, и больше ничего, только невидимый цокот копыт, гул тумана и колоколов, подкрадывание дождя. Сияет узором из осколков луна; я... ухмыляюсь ей, осторожно неся в руках куклу, что так напоминает тебя...
Прошу, прости мне все это; у тебя будет новая фарфоровая подружка; я несуее тебе... ты не представляешь, как мне это радостно делать - вот так огибать улицы с призрачными фонарями и нести тебе куколку!... Удивительно, но вновь осколки луны срастаются в лилию, лепесткам которой подобна твоя улыбка!...
О, этот сумеречный полет фламинго... я купаюсь в твоем нежном переливе розы; сказка " леса оставленных кукол", не стоит незримого дождя твоей печали; лишь окунись в листья; завораживающе сине-алмазные листья моего танца с тобою!...

[Gazero]

Внутри… Барби…

Притаился восхитительный, тонкий и ослепляющий, неповторимый белоснежный диамант…
Эта находка обрадовала Элли – преуспевающую девушку-топ-модель, красавицу и умницу, которая, несмотря на роскошные условия жизни, любимую работу и хобби, очень скучала и чувствовала себя одинокой, быть может, потому, что…
Рядом верно находился, крепкий, как танк, бдительный, как цепной пес, молчаливый, как мумия, ее телохранитель Боб: он вновь лишь хмыкнул на ее восхищенное замечание про то, что «необычная находка, скорее всего, подарит им приключения»; однако…
Тут ему все же пришлось удивиться, ведь, внезапно, бриллиант… разлился сотнями ослепляющих белых лучей, миг – и комната растаяла, уступив место…
Чудной поляне, на которой царили топот и эхо сотни невидимых невиданных птичек и зверюшек, легкие приятные облачка росли прямо из травы, листья деревьев сверкали радугой, а…
Повсюду, точно игрушечные, были точно как рассыпаны крошечные, зеленые домики с крышами в форме смешной шляпки и поясообразными ступеньками крылечка; завидев из окошек, их хозяева – маленькие человечки, с большой головкой, ушками, крохотным ротиком и огромными глазками, все, как один, одетые в зеленую рубашку, маленькую остроконечную шляпу и штанишки, горохом, сгорая от любопытства, посыпали на улицу, осторожно и с интересом рассматривая незнакомцев, гостеприимно угощая их ягодками и сладкими источниками.
- Какие милые малыши! – изумленно воскликнула Элли, от волнения толкнув Боба в плечо – тот лишь хмыкнул. – Что за дивная страна!...
- Это Страна Смусмумриков! – торжественно-дружелюбно провозгласил голос из тени ближайшей группы деревьев. – Добро пожаловать!... Меня зовут Гудвин…
- Ой, надо же! – с упоением заговорила девушка. – Когда я была маленькой, я прочитала книжку о девочке, которую звали так же, как и меня, об Изумрудном Городе и о Вас… Вы, Вы такой, такой…
От смущения у ее собеседника – миловидного юноши в зеленом цилиндре, маске и сюртуке, покраснели щеки и это было видно сквозь маску.
- Ой, ну что ты! – просто ответил он, смущенно опуская глаза, - Я просто… Самый банальный… Гудвин, что никогда не бывал в Изумрудном Городе…
- Но… - чуть разочарованно начала Элли, но…
Гудвин подхватил:
- Там побывал, наверное, какой-то другой Гудвин… Но, не волнуйся, в тут безопасно и хорошо…
Едва он успел произнести эти слова, как, с противоположной стороны, выскочил развеселого вида седовласый старец в мантии, быстро и бесшумно подкрался к Элли и… судорожно-жадно, мигом забрал у нее бриллиант, а потом – скрылся.
- Не пугайтесь! – поспешил успокоить ее, чуть напуганную и расстроенную, юноша, точно прочитав ее мысли, - Это… просто опять волшебник Мэрлин балуется (все ему мало!)… А так он совершенно безобидный (я его давно, хорошо знаю)… Только любит чужие вещи без спроса взять, и, думаю, пора нам, Смусмумрикам, разъяснить ему, что это нехорошо!... За мной!...
С этой установкой он оптимистично-бодро зашагал вперед, в сопровождении нескольких человечков и Элли, которая робко старалась не отставать от него ни на шаг, позади поплелся ее телохранитель, насупившийся из-за того, что его супер-новая аппаратура и пистолет не сработали; и вот…
Шли путники, жаркими пустынями снега, сухими болотами гроз и молний, щекочущими, ослепляющими долинами дождей солнечных лучиков, и, наконец, приблизились к…
Маленькой площадке, отделенной барьером, украшенной по углам огромными камнями, в центре которой… ликовал Мэрлин, перебрасывая из рук в руки добычу, да, едва завидев приближающихся противников, спрятался за колоссальными статуями динозавров, доисторических животных и просто животных, так быстро, что за ним почти невозможно было уследить, к каждой из них прикасаясь кончиком своей белой длинной бороды.
- Вот трусишка! – со смешком заметил, пронаблюдав эту процессию, Гудвин, для поддержки взявший Элли за руку, - К нему гости, а он, только потому, что знает, что перед ними грешок – сразу наутек!... Ну что ж, ничего не остается, как за шкирку вытащить его из-под статуй… Стоп! Там может быть небезопасно!... Эй, Смусмумрики!... Давайте, крохи, обезвредьте, если что-то злобливо, да, смотрите, поаккуратнее там!...
С этим приглашением бойкая кучка человечков самоотверженно направилась к барьеру, горя рвением выполнить просьбу своего любимого хозяина; и, как только она оказалась внутри площадки… статуи стали оживать и грозно расхаживать по ней, рыча, сверкая глазами, махая когтями.
К счастью, сообразительные малютки не испугались и не растерялись – они всей группкой смело стали перед животными, перед этим свистом невольно заставив их ошарашено остановиться, и достали из-за пазухи рубашек инструменты для камнеломки.
Как и ожидалось, статуи задрожали, заметались в страхе по площадке, а потом… снова стали неподвижными от шока и больше уже не оживлялись; но мимо таких дел не мог спокойно пройти…
Мэрлин – он выскочил с потешно-озлобленной рожицей и стал прыгать, махать тощими кулачками, гоняться за Смусмумриками, что словно туманом неуловимо рассредоточились по всей округе вдоль барьера.
Бился так в честном бою волшебник, усердно бегал по площадке, совсем забыв про бриллиант, а потом… притомился и прислонился к ближайшему камню, чтобы оклематься (в глазах у него плясала ватага одинаковых веселых человечков, а в головушке от этого становилось совсем плохо).
И тут, как раз… не успел Мэрлин и охнуть, как, привычно-не долго думающий, телохранитель Элли подскочил к нему и только легонько толкнул для испугу камень – глыба, с оглушительным грохотом и даже треском, тотчас упала и накрыла собой беспечного старца.
- Нет, так не годится! – аккуратно сделал замечание Бобу Гудвин, - Мы же хотели просто прийти к нему в гости, поговорить, забрать драгоценность, повеселиться… А не наказывать его… Ничего, сейчас исправим!...
Говоря так, он снял маску и провел ею в воздухе восьмерку, от этого в воздухе затанцевали крошечные непоседы-звездочки, что, исподтишка погладив Элли по щеке, мигом полетели к камню, завозились около него и… подняли в воздух на несколько секунд; тогда Смусмумрики как раз вовремя успели вытащить размякшего волшебника – камень снова с шумом упал, а звездочки исчезли.
Мгновение спустя… Мэрлин потихоньку начал приходить в себя – сонно приоткрыл и протерел кулачками глаза, привстав, оглянулся вокруг и… так, без остановки, дико и весело засмеялся, что девушке стало не по себе.
- Что это с ним? – спросила она шепотом у юноши, поспешно вновь надевающего маску.
- Похоже, у нашего Мэрлина отличное настроение!... – бойко ответил он, заглядывая ей в глаза, - Не принимай это близко к сердцу – после таких случаев с ним это часто бывает!... Но разговаривать с ним сейчас, пожалуй, не стоит – пусть наберется сил, привычного расположения духа и… рассудка!... А знаешь…
Тут перебил его Мэрлин, которого пытались привести в адекватные чувства свита человечков, постоянно лепетавший и потом еще больше смеющийся с того, что сам сказал:
- Мне нужна эта статуя… Она мне понравилась!... Какие тут смешные гномики, какие же вы смешные!... О, камешек... Ко мне, ко мне, камешек!... Хочу еще, еще!!...
- Пойдем отсюда! – шепнул на ухо девушке Гудвин. – Все будет хорошо!...
И они отошли к поляне, залитой сиянием звездочек, незримым шумом моря и листвы деревьев, ароматом розовых кустов-невидимок, глядя вслед Смусмумрикам, которые с трудом подняли вырывающегося и смеющегося, в три ручья, волшебника и понесли в его хижину.
- Вот Элли, возьми… – тихо сказал юноша, незаметно поцеловавший ее в щечку, с трепетом протягивая…
Тот самый, восхитительный, тонкий и ослепляющий, неповторимый белоснежный диамант, что…
Притаился…
Внутри… Барби…

[Gazero]

Песня осеннего леса

Я думаю, что каждое время года имеет свою песню. Особенно интересно слышать эти песни в одном месте, например, в лесу.
Весной можно слушать радостные напевы цветочков, которые наконец проснулись от зимнего сна. Поет соловей, приглашает теплую весну, чтобы осталась в гостях как можно дольше...
Напротив, зимой колышет и качает деревья ветер, вызывая в них сладкий сон. Слышится мягкая сказка снега, который радуется, что может нагуляться в своем ярком платье.
Веселые мотивы песен в лета. Мягкое солнышко играет зайками по ветвям деревьев, смеется и шутит оно вместе с зеленой травкой, которая шелестит и хвастается богатством ягод, цветков, грибов в ее ладонях.
Наиболее интересна песня осеннего леса.
Разноцветные листочки: желтые, красные, оранжевые поют о своих осенних мнениях, временами грустных.
Но есть в них и радостные напевы, потому что они были не единственными на деревьях. Упав, Листочки дадут место другим, которым подарят весь этот мир. А сами улетят, по-видимому, в самую луну...
Поэтому так терпеливо, но весело шелестят они у нас под ногами. Хотят листочки скорее в другой, сказочный мир, где господствуют бессмертие и счастье.
Деревья тоже не встречают осень с одинаковыми мыслями. Если пристально прислушиваться, можно услышать их песни рассказы-мысли. Где они будут в снах зимой? Красивее всего для деревьев осенью засыпать и, качая своими ветвями, описывать эти сны нам.
Ведь только там они превращаются в птичек и странствуют по миру, чего им не достичь, простаивая всю жизнь на одном месте.
Однако деревья грустят за своими листьями, единственными друзьями, которые рассказывали о счастье жить. Но в снах они встретят своих исчезнувших маленьких друзей и наконец станут счастливыми.
Поэтому не удивляйтесь, что деревья некрасивы, черны, мрачны. А весной они своей красотой напоминают нам зеленых павлинов.
Дивная песня у неба. И оно имеет свои мечты, отголосок которых мы можем услышать в гуле ветре.
Небо хочет порадоваться вместе со всеми, кто живет от его дождя, снега, тучек, солнышка.
Хочется ему убежать куда-то вместе со звездочками, которые у него отбирает злюка-космос.
Одна из мечтаний неба - говорить,чтобы наконец людям рассказать, как мешают их самолеты, ссоры, хлопоты.
Хочет, и не может! Поэтому и плачет! Чаще всего осенью. Слезинки неба и есть грустный осенний дождик.
Вообще, можно услышать много песен осеннего леса: мелодии птичек, зверушек, травки, ягодок, грибков, и, конечно, человека – героя любого времени года.
Каждая эта песня -особлива, красивая, по-своему поучительная. Все эти песни составляют один мотив - природы.
Нельзя говорить, что он только грустный, или только веселый.
Я считаю, что осень и ее сказка -це одна из возможностей природы выразить мудрое и остроумное, веселое и грустное, таинственное и сказочное, возможное и невозможное!

[Gazero]

Истории лунного сада…

…Осторожно ходят на цыпочках, между важных деревьев, страшно гордящихся новыми переливающимися шубками.
Только аккуратнее прикасайтесь к их пышным складкам, они могут щипнуть за пальцы особо любопытных и тут же убежать, куда-то в бездонный, темно-синий дворец, усыпанный звездочками!
Кто, как не они знают, что скоро пробьют в часах три звона одного чуда (наверное, потому так торопятся одеть свои блестящие платьица)?...
…Давайте не будем им мешать и тихонько спрячемся за старые скамейки и ограды сада, ведь уже идет…

Маленький Медвежонок, которого послала мама за сладеньким медом.
«Вот уже посыпалась на землю первая волшебная пудра! –говорила она. – Иди на улицу и покопайся в ее хлопьях, что укрывают деревья; авось даст она нам мед!».
Но сын только зевнул и медленно, недовольно фыркая, покинул порог тепленького домика.
Навстречу ему встретился Зайка, щеголявший беленькой шкуркой и играющийся с мячиком.
Медвежонку стало интересно, откуда у Зайки такая шубка (которая уж очень ему понравилась).
«Так я, всю пору желтых листиков, папе помогал, морковку-капусту поливал – вот и порадовал волшебную пудру; так, что она ко мне прилипла, щекочет, отстать не хочет!...» - ответил Зайка и отправился дальше.
А косолапый малыш лишь проводил его глазками, зевнул и стал потирать глаза (дрема на него накатила), поглядел по сторонам, на пляшущие бусинки волшебной пудры… только и чихнул – так ему непривычно было, не хотелось лезь на деревья, окунать в дупла лапки.
«Ничего, Зайка папе помог, а я маме уже помогаю!...Мне волшебная пудра за это обязательно мед даст!....» - смекнул Медвежонок и принялся разгуливать по лесу да сучками стишки чертить.
Слышит – идет по лесу Дедушка Тетерев и насупливает мохнатые красные брови, все ухает, ворчит, чтобы все чистенько в лесу было.
Испугался мишка и бегом за кустик, забыв сучки подобрать и стишки стереть.
А Дедушка Тетерев увидел их и принялся еще громче ухать да летать, чтобы того, кто их начертал, найти.
Как ни прятался Медвежонок, а вытащил его легонько заушки Тетерев и, еще насупив мохнатые брови, говорит: «Ты что же, балуешься?...Безделками занимаешься?...»
«Почему же… - пряча глазки, заикаясь, протараторил тот. – Я стихи волшебной белой пудре посвящаю, чтобы она обрадовалась и меня собою осыпала, чтобы мед мне сам в лапы потом падал!»
«Несмышленый малыш! – чуть смягчился Дедушка Тетерев, пряча робкую улыбку, - Надо не ждать, пока волшебная пудра тебя осыплет, нужно это заслужить; да не стишками; а собиранием трав для крепости и хорошего настроения тому, кто рядом (ну, как я сделал, для своей жены)… Вот тогда и будешь белый, как пудра ходить!».
Сказав это, он потрепал мишку по пухлой щечке и улетел.
Медвежонок же посмотрел ему вслед, зевнул еще громче, лениво потянулся и вновь обвел глазами лес – все приглашало не скучать, не спать, карабкаться выше, так, чтобы доставать, припасенные ласковым ветерком, звездочки…
«Ничего… - подумалось ему, с интересом принявшемуся наблюдать и гоняться за резвящимися белочками, - Я ведь уже почти достал маме мед, для ее радости и пряников мне… Сейчас, вот-вот – и я стану белым от волшебной пудры»
Гонялся он, гонялся, и, устав, еще разок зевнул, скучающе обвел глазами вокруг, потянулся, посопел и… заснул.
Снилось Медвежонку, как он играет с шишками, гоняется за рыбками замерзшей речки, гуляет по лесу и в глубине него находит Фею белой, волшебной пудры, которая усыпает его сладостями, игрушками, дарит большую бочку меда и говорит: «Ты такой труженик, что заслуживаешь быть волшебником и брать от волшебной пудры все, что захочешь!».
И взмахнула Фея руками – стала у мишки шубка красивая, переливающаяся дивными искорками, такая белая и пушистая, какой от родясь небывало у Зайки, его папы, у Дедушки Тетерева и у его жены.
Обрадовался Медвежонок своей новой шубке, так возгордился этим подарком, что громко закричал: «Вот он какой я, молодец!»
«Да ну? – неожиданно услышал он над головой. – А по-моему ты просто соня, плутишка!... Сейчас я тебе за это покажу, что с такими делает волшебная тростинка!...»
Мохнатый малыш так перепугался, что… проснулся, вскочил и увидел свою маму, стоящую прямо перед ним, очевидно, не в самом хорошем настроении.
Она повела домой и там немного пожурила, легонько шлепнула тростинкой, а потом… обняла, поцеловала и укрыла одеялом (Медвежонку пора было спать) своего сына, ставшего пунцовым от стыда и тихо пообещавшим ей «никогда больше так не поступать!».

«Когда-то – слышал сквозь тихий сон счастливый, такой доброй мамой (которая лучше всякой Феи волшебной пудры), Медвежонок. – жил-был жадный мальчик.
Все, вроде бы, у него было: и большой, блестящий домик, и наряды, и плюшевые лошадка с дракончик, все делающие для него днем и ночью; а ему было мало.
Хотелось все мальчику оказаться где-нибудь там, чтобы он все мог видеть с этого места; за всем мог смотреть; думать, что все у него есть.
- Покажите мне такое место, - говорил он. – И я сделаю для того все, что он желает!
Плюшевая лошадка робко заморгала и выступила вперед.
- Если я с дракончиком покажу тебе это место, ты отпустишь нас домой? Ведь мы соскучились по своим друзьям и давно не виделись сними!
- И дашь нам что-нибудь из своих богатств – вставил дракончик.– Неудобно будет идти нам к друзьям с пустыми руками!
- Хорошо! –кивнул им мальчик – Только скорее!
Как только он это сказал, помчались маленькие плюшевые приятели, со всех ног, искать для него подходящее место - высокое с которого все будет видно…
Увидели они море, такое глубокое, словно вся-вся земля видна с его глубин; и само оно было дивно красивым: всюду плавали радужные рыбки, гирляндами колыхались разноцветные жемчужинки, развевались в волнах золотые водоросли и красовались серебряные кораллы.
- Смотри, какое место! – предложил дракончик. – Кажется, лучше места и не надо – и сокровища, и все отсюда видно!
- Нет, не нравится оно мне – завертела головкой лошадка. – Тут холодно, темновато; да и голову постоянно задирать, чтобы поглядеть на «все». Разве нашему мальчику это надо?
- Пожалуй, ты права! – согласился ее друг, и они снова отправились дальше…
Остановились они перед скалою, настолько высокую, что, казалось, все страны мира можно сосчитать с ее вершины, и по себе она была необычной: были в ней и водопады, и переплетения диковинных растений с ароматными огромными цветками, и пещеры с алмазами и янтарем; летали над нею и белоснежные бабочки, и звездные птички, и солнечные листики.
- Гляди! –заметила лошадка. – И чудеса, которые не везде встретишь, и все видно отсюда!
- Ты что? – не соглашался.ее плюшевый, маленький товарищ – У нее такие скользкие и острые края… А вдруг наш мальчик засмотрится на что-нибудь, упадет с нее; разве это дело будет?
- Точно! –поддержала его лошадка и они пошли еще искать…
Шли малыши горами, лесами, реками, пустынями, и совсем истомились.
Заметили они черно-блестящую башенку, украшенную розовыми масками, и осторожно зашли внутрь.
- Приветствую!– радостно воскликнул, едва они вошли, бодрый мужчина в бежевом костюме, украшенном оранжевыми блестящими звездочками. – Я многое умею и знаю, смогу вам подсказать!... Спрашивайте!
- Наш мальчик хочет выбрать самое высокое место, чтобы все-все было видно! – горячо сказала лошадка, с робостью угощаясь, поднесенными мужчиной, булочками.
- Я знаю твердо, что это будет не солнце! – неожиданно-быстро нашелся тот.
- Почему, ведь оно согревает! – изумился дракончик, с удовольствием присев на подушки.
- Но оно можети обжечь! – вкрадчиво сказал мужчина и, подумав, добавил: - Лучше скажите мальчику, что луна – лучшее место, с которого все видно, она же не жжется!
Обрадованные гости вскочили и уже готовы были наспех поблагодарить и вернуться к хозяину, как владелец башенки напутствовал:
- Только осторожнее, не давайте ему быть там слишком долго; это опасно!
- Хорошо! – набегу пообещал дракончик, а лошадка, с оптимизмом встречая знакомые дороги, про себя только и подумала: «И что может быть плохого, в том, ч наш мальчик будет на луне столько, сколько ему хочется?...»
Она сначала только улыбалась и от радости плясала, наблюдая, как мальчик катается на луне, играется с ее лепестками, поглядывая с нее со смешком на города, которые казались совсем крошечными.
Но потом, когда прошел день, другой, третий (мальчик все не желал слезать с такого необычно-высокого и волшебного трона), лошадка стала сильно беспокоиться и звать хозяина домой, а дракончик даже, со всех сил прыгал и взлетал, чтобы долететь до него и вернуть в настоящий, блестящий домик; но, как не пытался, ничего не помогало: мальчик только взлетал с луной еще выше и смеялся над попытками своих преданных друзей.
А они смирились и хотели было спокойно идти, но вспомнили одну вещь и снова подбежали к нему, весело раскачивающемся на огромном, ослепительно-сияющем, круглом диве-светиле.
- Мальчик, если не хочешь слазить с луны – пусть; но отпусти нас хотя бы к друзьям! – вежливо попросила лошадка.
- И дай что-нибудь в дорогу! – вторил ей дракончик.
- Даже не подумаю! – вдруг прокричал с высоты тот. – Мне столько всего открылось интересного и блестящего; что я не собираю терять и отдавать ни крупицу из всего этого!... Вы никуда не пойдете, и ничего я вам не дам!
- Но ты же обещал! – чуть не плача встрепенулся его маленький плюшевый приятель.
- Ты же хороший, выполни такие простые обещания! – поникла головой и лошадка. –Пожалуйста.
Мальчик только рассмеялся и стремительно поднялся с луной ввысь, чтобы собрать глазами еще больше земель и еще дольше наслаждаться их чудесами…
Вдруг небо разлилось сиренево-красной тучей, из которой будто вырос мужчина в бежевом костюме, на лице его больше не было привычного добродушия и учтивости: его глаза сверкали с каким-то разочарованием, приталенной обидой; мальчик, увидев это, испуганно вскричал.
- Знай ты, захотевший невозможного и ради этой глупой мечты покинувший своих друзей: луна притягивает и не отдает того, кто слишком много ею играется!
После этих слов он исчез.
И внезапно разразилась синеватая молния, мягко скинувшая гостинцы встревоженной лошадке и дракончику, ставшим настоящими, свободными; мальчик испугался ее свистящего раската грома и хотел бежать, но не мог: он так и остался на луне.
Теперь мы в ней видим его, прозрачно отраженные, глаза, соскучившиеся по родному блестящему домику, нарядам и своим друзьям (лошадке с дракончиком), которые готовы все были сделать для него.
И черты этого мальчика напоминают нам, что жадность и опасная мечта заставит нахмуриться и приветливую луну…

Она незаметно убаюкивает, усыпанные звездным туманом радуги, облачка, напевая им одну, таинственно-памятную мелодию…
Это было что-то вроде флейты ветерка, когда он снова скучал среди снежных пирамид, темных деревьев и грустных людей.
Казалось, они, подобно Медвежонку, готовы были все время спать, откладывая в темные дверцы свои надежды, планы и мечты.
А их уже много накопилось у маленького ключника Времени; он, как мужчина в бежевом костюме, умел создавать тучки и молнии.
Только одни из них, искристо-бархатно-зеленые, служили творчеству; другие, светло-шелково-малиновые – рассуждениям о ритме стрелок и своем направлении в их течении; третьи – фантазиям о стройном силуэте жемчужного инея своих грез.
Маленький ключник Времени выбился из сил и все тоскливо глядел на рой ярко-желтых пчелок нехороших идей, не дающих шанса ухватиться за убегающую ниточку конца своих нелегких дней труда (охраны чувств, дел и мыслей людей).
Пчелки идей только жалили воспоминаниями о своих слипающихся, от постоянного написания и чтения книг поступков людей (совершающихся во сне и наяву), глазках.
Лишь и гудел у него в головке их шорох крылышек, треплющий время от времени маленькую темно-бриллиантовую рубашечку, запыленную от постоянной погони за темно-коричневыми жалами их ошибок и безрассудных, необдуманных шагов и увлечений.
Думал малыш-ключник, испуганно поглядывая из-за высоких решеток на совсем замучивших его, победоносно кривляющихся пчелок, думал и… кинул в них простой сосулькой в форме елочки; чтобы хоть на миг они улетели и дали ему вздремнуть, отдохнуть и спокойно продолжать свое дело.
Как только сосулька коснулась крылышек пчелок, они навсегда превратились в добрые, послушно-веселые, пушистые разноцветные меха, которые тихонько легли на… пышные ветви выросшей, изумрудно-шелковой елочки, кокетливо танцующей, оставляя след из подарков, огоньков, разукрашивающих небо радужными цветочками, звездочками.
Маленький ключник Времени дивился этому чуду, а потом решил, что такая сказка должна порадовать, раз в кругу, охраняемых им, мистически переливающихся стрелок, и людей; только она откроет им путь для исполнения их желаний, исправления ошибок, достижения любых, светлых, вершин…
И открыл малыш ворота своего убежища, выпустил кружащуюся, с солнечными бабочками, листиками ночи, елочку и дивный, блестящий глазками лунный зверюшек, туман мирной, вдохновляющей и укрепляющей, ожидающей тишины, отдаленный цокот копыт кареты словно мужчины в бежевом костюме; приближающийся звон радостных колоколов и…

….Важные деревья, страшно гордящихся новыми переливающимися шубками.
Они молчаливо и зорко следят за нами из глубины лунного сада; знают, что скоро пробьют, под его феерические переливы сияний и шепот снежинок, в таинственных часах, три звона одного, на цыпочках приближающегося к нам, чуда…

[Gazero]

Шепот песков…

…Хранит в себе необычный мирок, одновременно прохлады и несносной жары, золота и тусклых дюн, миражи и таинственный сумрак храмов.
Они дивно сочетались в одной далекой стране, на которую внезапно пришла беда: неизъяснимо, при изобилии питья и еды, всех благ и прохладной тени города, одни люди уходили из него, а потом… пропадали, другие чахли в городе от таинственных сил…
И никто не мог объяснить эту загадку. Но… однажды, после удачного похода на соседние страны, к жителям попала чужеземка – простая девушка, с необычной для той страны внешностью, кроткая и милая нравом.
Вовсе не дивно, что ее хозяин, впервые за долгие годы спокойного плавания в кругах холодноватой, будто знакомой лести, задумался и как-то сказал: «Я не нуждаюсь в слугах, потому отпускаю тебя».
Немного удивленная таким решением, пленница радостно покинула незнакомые стены и стала искать дорогу домой. По пути она задумывалась, почему все же, скромный и добрый хозяин, который почти не нагружал ее работой, решил отпустить ее (хотя было видно, что ему тяжело это было делать).
И она, увидев море, сверкающее родными искрами, почувствовала, как оно напомнило одну странную деталь: ее хозяин всегда носил темную повязку, никогда не снимая и терпя насмешки других мужчин непонятной страны («Ходит, закрывшись тряпками, как женщина глупая, позорит нас!» -кричали они и тыкали в него пальцем, клеветали на его дом и нещадно отгоняли, порою били).
Все это внезапно подсказало правильный, дающий радостный покой совести, путь для чужеземки: ей показалось необходимым избавить хозяина от таинственного бремени, причиняющего столько боли, тем самым отблагодарить за теплые дни тихого и даже ласкового обращения. Тогда и домой можно будет вернуться с полной свободой.
С такими мыслями девушка поспешила к мудрецу, знающему все мистические письмена, знаки и события незнакомой страны. Мудрец тоже был не таким, как всегда – стал каким-то бледным, почти прозрачным (что вовсе не соответствовало жителям той страны); он пошатывался и апатически лежал на одном месте, видимо терпя мучения.
Жалостливая пленница кинулась к нему, помогла ему подняться, с вопросом: «Что тут случилось, мудрейший?... Почему мой хозяин, в отличие от всех скрывает лицо, а ты, всегда такой бодрый и веселый, сейчас грустишь и слабеешь?».
На это мудрец долго молчал, встрепенулся, оглянулся по сторонам, словно собирался сказать, непозволительную для разглашения, тайну, а потом еще раз вздрогнул и написал на бумаге письмена: «Я страдаю от того, что утекло под тенью жадности, а твой хозяин… Сначала он, как и многие, был доволен тем камнем, что безразлично кинули вместо живого алмаза, но сейчас он осознал, как камень, за наивность и расслабленность, сжимает ему сердце».
Увы, пленница не поняла значения этих слов (тех ужасных событий, что случились, какими дышали письмена). Ей осталось лишь поблагодарить мудреца и… быстро побежать назад, к хозяину.
Он был втайне рад ее появлением, но, совсем непривычно, сорвался с места и, закрыв за ней дверь, принялся отскакивать в угол и кричать (словно догадываясь о чем-то): «Зачем ты вернулась? Ты знаешь,что в моей стране за такое могут жестоко покарать?... Что ты хочешь, что глядишь так тревожно, словно…».
Такое поведение не смутило преданную девушку и она, на всякий случай поклонившись, осторожно произнесла: «Я никому не скажу, что видела, клянусь! Только покажите то, от чего страдаете и что прячете от всех!...».
На это ее хозяин, вдруг проникнувшись эхом чего-то тоскливого и одновременно - теплого, по-юношески обескураженный, виновато опустил глаза и почти шепотом произнес: «Подойди, если не боишься! Я покажу тебе!».
Чужеземка с рвением подошла и с трепетом ожидания слушала, как в полумраке раздается тихий шелест – хозяин снимает повязку. Она присмотрелась к его лицу и обомлела от некоего шока и… жалости: хозяин страдал от тонких лоскутков, по всему лицу, около глаз, словно живой мумии!
Отголосок чувства вдруг сменил оттенок для взгрустнувшей души хозяина. Он отвернулся и чуть слышно произнес: «Хоть и не хотел, но показал тебе то, что никому не доводилось видеть… Ты получила свое, иди от меня!... Иди, беги домой, я отпускаю тебя, слышишь?...».
Но притихшая пленница не желала так просто уходить – ее оковы жали как никогда приятно, и она хотела согреть ими свое сердце и тех, кто был сейчас подобен мудрецу, хозяину.
Он стоял и ждал, когда она пройдет через открытую потайную дверь, слишком проникнувшись жизнью, чтобы кидать ее в безразличный, всепоглощающий огонь. И, наверное, что-то еще не давало ему покоя, предчувствие…
Прогремело молнией, его вынужденным окликом: «Что же ты стоишь, беги домой!».
«Почему это произошло?» - произнесла тихо чужеземка, присев рядом с ним.
Хозяин поспешно набросил повязку и, закрыв глаза, сделал то, что так всегда освещало ему скучный знойный день – ответил ей, бесстрашно, подробно, желая этим только бережно толкнуть, спасающим испугом, свою пленницу к безопасности: «Завелась у нас одна колдунья, принесла всем какую-то яркую, сладкую воду, забрав настоящую, и смеялась: «Пейте, сколько хотите, это бесплатно!».

Многие, как и я, пошли за этой водой, потом еще и еще (как она притягивает вкус, знаешь ли). Но… в один день я с ужасом заметил на своем лице то, что ты видела, и мне не хотелось жить от этого позора…
Всякий позор можно смыть и… я пришел к колдунье, попросил у нее настоящей воды, а она только прокричала: «Я не хочу спускаться за такой тяжестью в колодец, только чтобы ты смыл полоски… С чего я должна это делать?... Иди от меня и сам думай, как справиться!»…
И так много людей шли со своими мучениями (у кого тело наливалось прозрачностью, у кого оно росло в объеме, у кого оно твердело), к ней, просили хоть каплю нашего сокровища дать, вернуть, но…
Никого не пускает колдунья к себе и настоящей воде и поставила к себе в стражу чудище заморское… Полно, не думай об этом, иди домой!...».
На этом хозяин попросил девушку оставить его и «больше никогда о нем не вспоминать».
Она… сейчас была даже рада, что являлась чужеземкой, ведь колдунья ее не знает, договориться будет проще. Пусть это было лишь легкими надеждами, яростно заграждаемыми туннелями узких улиц и ветров; толпою, спешащих то к яркому солнцу, за роскошью, то – в тень, за безопасностью, людей, но…
Оно все же протянуло свою мистическую ладонь, представленную пирамидой из темного тумана, украшенной всякими яркими, дивными листьями и звездами.
В ней были представлены яства и мягкие постели, так и манящие к отдыху от зноя и ветра, среди теплых звуков невидимых инструментов и прозрачного лунного света.
Но осторожная чужеземка проходила мимо этих чудес, не обращая внимания на их блеск, приметив только с горечью, забелевшие жуткими чертами, фигуры снега ушедшей жизни.
Она пугливо пряталась и за решетками, с молящими о высвобождении… чудовищами, кричащими, что «им скучно, люди забыли Сфинкса, и теперь они взаперти».
Пленница, стараясь не ощущать мелкую дрожь и тень страха в глазах, прошла и мимо них, памятуя, что все в мире на своих местах – и чудища, как бы они жалостливо не притворялись в начале, всегда должны быть на привязи; иначе много бед они причинят людям…
Их скучающий, без похищенного колдуньей, мирок уныло свешивал ветви странного дерева, вместо плодов которого были слезы, а листья которого были маски с некрасиво нарисованными улыбками.
Неподалеку довольно рассматривала его… женщина в одеянии знатной дамы (колдуньи), ведущая на поводке… «чудище заморское» -миловидного большого пса, явно с грустью наблюдавшего свои уходящие лучики дней и, тихо улетавшие вдали, свежие отголоски радости.
Именно он, так жалостливо смотрящий на пленницу и тихонько виляющий, от понимания ее тонкой, невидимой красоты, хвостиком; заставил ее храбро первой нарушить тишину.
«Отпустите свою собаку погулять, ей же скучно в темной, прохладной и душной пирамиде!» - просто посоветовала чужеземка, исподтишка угостившая пса хлебом.
«Ни за что! – по-детски капризно, пискливо отчеканила взрослая, чинная и богатого одеяния, женщина, оторвав взгляд от странного дерева. – Если он получил свободу, он станет расхлябанным и перестанет быть грозным, страшным!... Никто его не будет бояться, все поймут, какой он, на самом деле, тихий и вялый, а мне это не нужно!... Да и кто ты такая, чтобы мне указывать?!... Чего ты хочешь?!...».
«Верните людям этой страны воду! – мягко попросила пленница, молитвенно протягивая к колдунье руки. – Столько людей мучаются без нее; мудрец всегда был бодр, а сейчас почти умирает с тоски… мой хозяин так молод и он такой милый, а Вы лишили его народ воды, обезобразили его полосками, словно мумии принадлежавшими!... Как Вам не стыдно так издеваться над ними?... Вы и так в достатке, верните им такую простую вещь!..».
На это злость искривила милое лицо хозяйки странной пирамиды.
«Они тоже в достатке, потому пусть пьют то, что им дала – новой моды, нового мира, вкусное и дешевое… А вода совсем простая, и течет глубоко, мне ее не хочется доставать из глубины, чтобы возвратить!....» -хмыкнула она и хотела удалиться во мрак пирамиды, как негодующая девушка остановила ее.
«Но Ваша «вкусная» вода натворила горя, она не годится людям, самой жизни, рождающейся только из воды!... Вы ленивая и бессердечная!... На что Вы похитили воду?...».
Колдунья не спеша все прогуливалась вокруг дерева со странными плодами и листьями, то предлагая чужеземке отдохнуть, то угрожая чудовищами. А суть она отталкивала от себя, словно смертельно боялась этого…
Пленница же, маленькая и хрупкая, ничего не боялась: она, не глядя на скрещенные ножи колдуньи, старавшиеся задеть ее и оживившие гигантскую кошку, спокойно и быстро передвигалась по комнате, ища спрятанное сокровище жизни.
Она, в лице запутавшегося в цепи пса, тихо-тихо жалась в комок и скулила, от зловещего хохота колдуньи, восседающей на черной кошке… со змеиным языком; не желая так и не почувствовать живительный глоток мига.
Чужеземка увидела это и, раздобыв палку, распутала цепи, вовсе не заметив, что задела ими странное дерево и вырвала его с корнями – оно рассыпалось в серую, развеявшуюся пыль.
«Я тратила столько лет, чтобы любоваться тем, что сейчас модно, поливала его - это дерево столько дней тяжелой и холодной водой из колодца!... А ты его уничтожила!... Но ты мне поплатишься за это –пропадай!...» - вскричала колдунья и лязгнула ножами.
От этого под пирамидой начали образовываться затягивающие круги песка. Пленница испугалась за то, что видит и слышит стук сердца, имеет так мало сил против могучей стихии, но… нет целиком затягивающих кругов, знала она – их всегда можно остановить.
С такими мыслями девушка изловчилась, достала кувшин колдуньи, с яркой водой, и, что есть силы, расплескала ее вокруг песка…
В это время... Он остановился, затвердел и загремел, успокаиваясь, поглощая навек, слишком глупо стремившуюся в глубине, без усилий, достать суетную, модную высоту, колдунью, открывая мир солнца, тепла и… радостного лая освобожденного пса.
На этот необычный (для этой страны) звук собрались люди и застыли на месте от радости – вместо непонятной и зловещей, темной пирамиды, стояло то же это мистическое сооружение, только… полностью искрящееся и наполненное неиссякаемыми ключами… чистой и всегда родной воды.
Люди с торопливостью принимались умываться и с облегчением ощущали исчезновение всех бед; боль исчезала, силы возвращались, а вместе с ними и веселое празднование исчезновения злой колдуньи и прославление мудреца, когда-то предрекшему ей «падение от присвоения себе ради забавы чужого, необходимого другим, сокровища».
Страна с дивом наблюдала, как водяная пирамида вмиг превратилась в… маленький мирок зелени и красивых цветов, бабочек и свежих лесов, спасших оазисы от засухи, подаривших радость от наполняющей свет изумрудно-радужной красоты.
Ей посвящали песни, в честь нее устраивали гуляния и обряды веселья, всякого обязывающие оставить скуку и унылые рассуждения…
Только хозяин не присоединился к празднующим – он искал по всему городу свою пленницу, чтобы поблагодарить, как только можно, за столь храбрый, полезный, спасший его, поступок, только снова увидеть ее перед расставанием…
Оно тихонько отражалось как-то печально в понимающих глазах пса, почему-то не желающего отходить от глубокого ущелья, заваленного грудой камней.
Хозяин с тоской посмотрел на дивно цветущую природу, радующихся жителей просиявшего города, и… его взгляд остановился на нем, ущелье.
Что-то оно хранит в себе щемяще уходящее и, в то же время – близкое, знакомое, прекрасное…
Как бабочки, летящие к вечному солнцу под шепот песков…

[Gazero]

Дети Реки…

...Тихо-тихо шуршат листья, переливаясь лунными искорками, и цокотом чьих-то невидимых шагов окутывают закат. Какие они тоненькие, веселые, будто ручейки; кажутся совсем знакомыми!
Наверное, потому, что также играют и весело смеются в щекочущих волнах словно бриллиантовой Реки... маленькие мальчики в просторных ослепительно-зелено-голубых рубашечках и с крохотными жемчужными цепочками на озорно всклоченных кудряшках.
То - Дети Речного Царя, которые одни из немногих владеют затонувшими сокровищами Реки, могут баловаться с ее водорослями и рыбками, плескаться в ее журчащих ниточках.
Только скучно им: Речной Царь день-деньской расхаживает по своим покоям, а прежние друзья быстро докучают и безразлично проплывают мимо.
И выходят Дети ночью на успокоившуюся гладь воды, глядят на кокетливые пляски звездочек, важные ряды лесов, мерцающие огоньки деревень и...
... Что-то тихонько капает в сонные ручейки Реки, робко боясь нарушить тишину праздника ночи, изредка прерывающуюся щебетаньем птиц. То мальчики, казалось, забывшие про жемчужные короны и богатые рубашечки, вспомнили...
...Как тепло горел огонь, убаюкивала трава, радовал каждый миг в одном месте, где так часто заставляли носить воду из колодца или дрова, учить уроки и кормить скот.
Где мало-помалу их очарованность своими радужными секундами, исчезала и нечто, очень темное, но заманчиво блестящее, шептало: "Как же скучно тут, серо... Иди, еще погуляй, подальше..."
...От этого места, в котором не было сапфировых башен и зеркальных, почти живых, картинок, которые были в покоях Речного Царя. Не было столько золотых игрушек и сладостей; столько чудес и друзей и слуг, готовых исполнить любой каприз...
...Почему же что-то не перестает тихо-тихо капать в довольные, всем на свете, потоки Реки? Потому, что в этом месте были самые преданные и любящие люди на земле; чье имя и чьи сердца были священными, загадочными и по-настоящему родными.
Потому, никогда не дать Реке Детям их заботы и не подарить вечное, маленькое солнышко. Оно грустит и зовет к себе, сияя издалека, в глубине того места - дома.... Как же дивно это место, что всегда укроет, защитит и согреет!
Но... лишь его эхо тихо-тихо стучит в холодные воды в чем-то, текущем из глаз Детей Реки, с тоской смотрящих на улетающие ручейки листьев...

[Gazero]

Лепесток радуги

Так грустно, что за окном дождь. Кажется, его спокойная мелодия звучит просто привычкой, в которую надо просто погрузиться, как в смутный сон…
Но что-то дивным, щемяще-знакомым голосом звучит в тенях его туч, манит к окну, будто говоря о миге, когда улетает… лепесток радуги, пугливо и дрожащей слезой, переливающийся в шуме города, с красиво-искусственными цветами; когда-то обещавшими дать тепло и что-то, больно сжавшее, такое таинственное, маленькое сердце, теперь скрывшееся…
Быть может, в дожде, куда устремлен мой взгляд, внезапно поворачивающий все ржавые огранки моего самовнушения: я, казалось, миг любовалась маленьком мирком радуги, забавно и любопытно, доверчиво осматривающим блестящими глазками незнакомую комнату.
Помню, как он жизнерадостно танцевал, смешно перебирая лапками и хлопая переливающимися крыльями, аккуратно садился мне в ладонь и робко дотрагивался клювиком до пальцев, потом, как ни дивно, словно маленькое солнышко отражалось в его глазках, когда он смотрел на меня, чуть слышно говоря стуком сердца одно: «Мой друг, я с тобой…».
Теперь я знаю: это было так внезапно кольнувшее эхо грусти и страх снова увидеть ту грозу, что, со страшными сетками и безразличными, удушающими прутьями, сквозь тьму перенесла его в, странный холодом, мир - где бесцеремонно принимали за, потешающую, навевающую, низко-сытную, прибыль, пыль; будили, заставляли кричать (словно издеваясь над, и так угнетающим, чувством испуга и отчаяния).
Но он не мог поверить в то, что, несмотря на обилие искусственных лилий и зерна, воды и игрушек, он снова обречен видеть свое одиночество в нарядное, подвешенное зеркальце, страшно приближающее, неумолимо-безразличными стрелками, мир теней и страха… перед бархатным покрывалом.
Почему я так поспешно накидывала его на клетку, в которой бился и плакал, звал лепесток радуги – он не хотел оставаться один в, большом и мелькающем страшными мониторами, мире; всегда преданно ждал, когда я, наконец, перестану ждать надуманного моментального чуда от окружающей пестроты, просто подойду к нему, поглажу, скажу простое слово: «Привет, малыш!». Но…
Мне, черно-молниеносно, надоело, было невыносимо, почти ненавистно слышать беспрестанные всхлипывания, отвлекающие меня от дел; я стремилась скорее грубо распахнуть дверцы клетки, безразлично наблюдать, как он торопливо прижимается ко мне теплой, беззащитной головкой, стыдно принять все это за капризы и, сцепив зубы, подсыпать ему еще больше зерна, чуть поиграть сним, призрачным тоном погладить, а потом…
С наслаждением заметить, что все это занимает очень мало времени, отметить каким-то безумно-твердым взглядом, презрительно-властно, его крохотные лапки, чистосердечно мягко гладящие мне руку, и… отшвырнуть его с резким: «Ну, доволен?... накормлен, напоен, в клетке чисто, тепло… Чего тебе еще надо?!! Отправляйся туда, сиди тихо… не мешай!!!...».
И, конечно, потом я снова отправлялась, забыв все миги на свете, к телефону, по которому вот-вот должна была позвонить подруга; к вазочке с конфетами, к телевизору, по которому должен был начаться любимый сериал.
Мне казалось, что все это – восхитительно-бесконечно, а лепесток капли всегда подождет; кроме того, я все создала для того, чтобы он беспечно дремал на кроватке из лилий, кушал дорогое зерно и нежился в тепле, ни о чем не тревожился… чтобы не кричал, не бился в клетке и не отвлекал меня.
Но он не мог поверить, что я его не слышу, не мог преодолеть чувство боли от этого; когда снова наступал приглушенный хаос, из тьмы покрывала и пустоты тишины, с тоскливой тревогой ощущая прутья клетки и даль, стеной чуждости, отделяющую его от теплого солнышка, душистых цветов, времен, когда он, с радостью и рвением к каждому мигу, сливался в воздушном танце с другими каплями радуги…
Когда-то они усыпляюще-неповторимо и неоценимо-тепло умиротворяли его и наполняли радостью, для каждого дня и ночи, были всем; дивно повторяясь в… моем голосе, моих руках и моих шагах!
Как же я, ослепляясь беспечной верой в бесконечность своих утех, выполненный долг, не расслышала их безобразный бег, спешно удаляющийся от маленьких глазок, в которых блестела, тускнеющая от грусти, капля радуги?
И ведь всегда что-то, глубоко внутри меня, встревожено пыталось вскрикнуть: «А как же малыш?! Ему плохо без тебя в клетке!... Подойди к нему, это ведь просто; он ведь тебя ждет!!!... Он же...»
… И дальше я не слышу ничего, внутри себя, только какую-то невыносимую горечь, чертящую будто клетку… из привычного мелькания телевизора, блеска шоколада в вазочке, звонка телефона; однако – меня больше это не радует, всего этого будто не было!
Я вижу лишь опустевшую клетку и окно, ловлю след его голоса и шага на, отчаянно откинутом, покрывале, почти нетронутом зерне и игрушках; вдруг поворачиваюсь к темноте, проплывающую в тумане, огнями города, к дождю…
Слышу, сквозь стук капель, его, щемяще далекого – того, кто, наверное, сейчас в алмазной луне, своей изумрудно-искрящейся родины. В ней ли он сейчас?…
Порою встречаю его… во сне – за мягким маленьким тельцем он прятал дивное, но… печальное и сильно измененное мигом лицо, щеки на нем усыпаны разноцветными, переливающимися лепестками, среди причудливого темного узора.
А по нему… как сквозь мутный сон, с тихой грустью, робко убегает в даль тумана звезд, сквозь шум города, лепестками радуги, эхо его голоса: «Друг, я с тобой…»

[Gazero]

Мистерия лестницы

Сейчас я знаю, она есть… Лестница давно перестала быть для меня чем-то вроде простого набора ступенек, ведущих к чему-то. Она ведет меня к самым дивным на земле и неповторимым сокровищам… дома моих хозяев.
... Я все хожу и хожу, вдоль теней на его великолепной высоте. Она действительно немалая - пять этажей, с подвалом, балконом и пристройкой в форме огромной будки...
И главное даже не в этом нагроможденном великолепии, а в превосходном саде с оградой.
Помню ее, будто всю жизнь, все она предвещала: и хороших в доброте и кошельке хозяев, и перспективную должность с ее несложными обязанностями.
Кому они нужны теперь - это самый мучительный вопрос, который сопровождает мой закат и рассвет, который так далек!
В самом деле - нет больше довольных пирами и балами гостей, мне не от кого выслушивать приказы, не для кого выполнять их, дверь открывать некому...
Прав ли я в этом; в убеждении, что остался только я и дом с садом? В минуты особо мучительного ожидания и уныния так и думал: что глаз видит - то правда; то, что хозяева покинули меня, соседи давно перестали быть чем-то значимым; а я - просто испугавшийся и не имеющий сил покинуть крышу над головой, кусок хлеба и вещи, которыми наконец могу обладать.
Но понимаю: последнее - нечто вроде самообмана: вещи не мои - хозяев. Каких много было в течение реки моего времени, будто они - целые миры и века, дающие милость все еще не отворачиваться от меня.
Они мелькали такими разными - романтичными, жадными, уставшими, снисходительными, бесшабашными, ревнивыми, самоотверженными...
И теперь они вновь со мною, только в своих вещах - телефонах, расческах, нарядах, игрушках, книгах, пистолетах, письмах...
Конечно, словно отдавая милость чему-то высокому и понимая неизбежность ухода, хозяева оставили мне много денег, подкрепляемых когда-то теплыми замечаниями: "Молодец, Остин! Держи эти деньги, ты их заслужил!".
А заслужил ли я быть богатым, пусть и не так, как они? Ведь с трудом, но спасительно осознаваю, что подобное свойство - искушение из сильнейших.
Правда истинная это: а я же, имея деньги, могу легко покинуть дом, сад, все вещи хозяев и той жизни, ринуться напоследок за поездом удовольствий, переехать в свою вселенную, представленную скромным домиком из мечты!
Она настолько сильная, что почти дергает за язык усыпляюще уверить себя: "Остин, ты теперь никому ничего не обязан, и делать тебе тут нечего! Этот дом с вещами, без хозяев, уже никому, в сущности, не нужен, он так и простоит еще века... А тебе осталось жить совсем миг! Не жди, бросай это бесполезное прозябание, женись и хоть остаток дней проведи, как человек!"
Люди ли бросают то, что нуждается в них, пусть и безмолвно? Знаю, они смеются надо мною, но я остался в доме, и я живу, берегу неслышную жизнь вещей.
А они, просто как океаны в просторных комнатах, украшенные старинными комодами, модными когда-то статуэтками, кроватями и завидным сервизом в недрах, дедушкиного века, серванта!
Пусть соседи давно чтут меня сумасшедшим и говорят, что "старик Остин помешался на службе, которая и гроша уже не стоит".
Они-то даже не представляют себе, какую поэзию кроет в себе каждая куколка, кокетливо прячущая фарфоровое личико в тени гостиной, какие глубокие истории раскрывает в себе картина в кабинете, что каждые очки и пепельница имеют свою судьбу.
Скорее, надо уважать ее, скрываемую и за холодным зеркальцем пруда в саду, за призрачными звездочками фонариков, за шелестом листьев деревьев, кустиков причудливых фигур...
Нужно искренне радоваться, что меня после грустных капелек дождя встречают лучики солнца, ветер несет сотни ароматов-рассказов обо всем, что было и будет...
И стараться не осуждать то, что я, по велению волшебного круга воли к радости жизни, до сих пор встаю рано, быстренько одеваюсь, варю себе овсянку с кофе и иду в сад - полить цветы, покормить ласточек и постричь пышнолистные деревца-фигурки; делаю это, как можно быстрее потому, что сразу бегу... готовить завтрак хозяевам, достать из почтового ящика газету для них и вернуться в дом - прибрать, подать господам все необходимое и разделить с ними завтрак... Да, это так!
Но что остается делать, когда дом все еще манит запомниться в нем хорошим человеком и преданным, прилежным слугой, а соседи кривляются почти в лицо: "Остин! Ну и глупый ты! Вместо того, чтобы вывезти к себе еду и вещи или продать их, ты каждый день трижды готовишь пищу и ставишь на стол - сам не ешь; ходишь по комнатам и все переносишь из одной в другую всякое барахло; стоишь часами у ворот, ждешь... А чего? Что за глупость?.."
Нет, это не является ни глупостью, ни прихотью! Это - моя жизнь, она тихо-тихо идет и, кажется, даже нравиться мне в скрипе древних дверей и ступенек, в шелесте древних книг, цокоте изящной посуды и мерцании вечерней свечи! Дивно и странно...
Даже не то, что я с упоением смотрю на портреты своих хозяев - снова слышу стук из сердца, их голос и походку, характер и привычки, какие приводить в жизнь - до сих пор удовольствие!
А все же что-то страшно все же покинуть дом и воистину райской тишины и света сад.
Жутко это до стыда перед...миром, о котором узнаю из газет, так любимых моими господами: описывались катастрофы и культурные мероприятия, выборы и открытия ресторанов, признания знаменитостей и критика идеолога...
Все это я жутко хотел почувствовать, прожить этим, а оно... Прошло мимо меня!
Как жаль... Но не дом ли оградил меня от бега той реальности, что описывается в книгах и газетах; а там полно лжи и разочарований, оскорблений и обиды, шока и страданий?
Я этого не боюсь, и удивительно самому себе признаться, что порою, за мраморными вырезами пролетов лестниц дома, за его яркими портьерами, начинал неистово себя...жалеть и упрекать в том, что отвернулся от бурлящей жизни общества и выбрал себе судьбу дворецкого, причем вот такой тряпки, которой щемяще больно оторваться от кормушки, которую уже никто не наполнит!
С другой стороны, не в ней утешение: сколько хозяев были хорошего обо мне мнения не только потому, что я безупречно чеканил: "Ваша сигара, сэр!".
С ними можно было быть самим собой, играть в шашки, карты, лото и шахматы, обсуждать погоду, вообщем-то довольно мертвые по сравнению со всем этим, новости газет, постулаты книг, перелетающие в вечную жизнь из уст в уста; прогуляться, помочь в делах бытовых и душевных. Можно было...
Разве это прошло? Нет, оно лишь означает интереснейшую смену веков, таких живых и теплых, что все отдаешь с радостью, чтобы опять ощутить их, прикоснувшись к ним посредством взгляда на старый шарф, коллекцию марок и вин, шкатулки с бриллиантами и жемчугами!
Все это укрепляет меня в мысли, что оно, как бы смешно не звучало для ушедших теперь соседей, создано для моей простой радости мига.
А он - для того, чтобы дать понять сокровищам дома и сада: они живы, ведь я смотрю на них, я ощущаю их и любуюсь ими самыми живыми чувствами!
Иной вопрос - больно ли будет этому, совсем живому, большому солнышку с лестницами и застенчивой паутиной, если он останется совсем один, без... меня?
Мучительно даже иногда мне об этом думать и хочется в такие моменты убежать, закрыть глаза за комфортом последнего наслаждения своей карьеры или удачи, чтобы просто не помнить о доме с садом, о его хозяевах и оставленными ими вещах, как о памяти, что однажды повернет тебе голову на твою... низость, тени.
Они, прячась за массивными часами, все это понимают, будто меня чувствуют, как я их - насквозь! Потому и...плачут капельками старенького фонтана, просят меня не уходить.
Не бойтесь, странные хранители воспоминаний дома и тишины сада - я вас не брошу!
Мне и самому жаль вас покидать, но... сейчас, когда я сижу на, приветливой блеснувшей мне, скамейке, думаю об одном: есть одна красивая лестница, ее не достигнут руки человека, чтобы стащить для себя, потому... она не разрушиться; как не погибнет без следа и все, ничто с нее не сойдет!
Вот и я, как не хотел бы, да это уже и ужасно неблагодарно, по отношению к ним, не сойду с оптимистичных ступенек тусклых лестниц дома, поддерживающих меня в короткий, и от этого - красивый и мудрый миг.
В нем я смотрю на сад с благодарностью за все, что он мне дал: за моменты грез и рассуждений, за отдых под солнцем и труд под луной, за мысли....
Я всегда буду в нем, и это успокаивает, дает радости гораздо больше, чем бриллианты, в погоне за которыми, мои хозяева, по мимолетности желаний, не обращали внимания на свой дом, привыкли просто ходить в нем...
Я, пусть смешной и непонятный, старый дворецкий, кротко смотрю на сад и небо, в них отражается дом...
Самый чудный на свете - я имею чудо и счастье быть, и греть в его ласковых стенах свое сердце, так порою глупо боящееся уходящих листьев....
Они прекрасны, в моем закате. Но и он - лишь рассвет в лестнице дома, я знаю это и потому просто и с чувством признательности хожу по ней!
Она - целый мир мистерии, теперь я знаю ее эхо!...

[Gazero]

С-Миссия

…Весь день, в тот миг, у простого помощника Короля Светлячков – Эльфи пошел наперекосяк: с первыми лучами уходящего солнца Король немилосердно затрубил в клюв золотого дятла прямо над головой мирно дремлющего Эльфи.
- Самый мой любимый светлячок пропал! – сообщил он, даже не поприветствовав, перепугано только и потирающего глаза и зевающего мальчика. – Найди его!... Не то отправишься в Секретный угол моего королевства.
Эльфи жалостно натянул на себя одеяло: он знал, что в упомянутом Королем месте водятся ворчащие кикиморы, что вынимают все нервы требованием натирать полы их светлиц, вечно затянутых грязью и болотными побрякушками. Однако его уныло-умоляюще блестящие, карие глаза не произвели никакого впечатления на хозяина, все будто стремившегося собственными кулаками выдавить из плотной талии тонкую.
- Ну вставай, лежебока! – Король буквально вытолкнул, не успевшего и рта открыть, Эльфи с высокой постельки. – Тебя ждет С-Миссия.
- Ах, вы!... – разобиделся мальчик, но, словно очнувшись и осознав безнадежность своего плана тоже чем-нибудь пихнуть хозяина, с льстивым любопытством переспросил: - Какая-какая миссия?
- С-Миссия! –нервно тряхнул, удаляющийся в жемчужные лепестки-покои, Король, - «Светлячка-найти-Миссия» по-другому! Понял, наконец?... Что за медленно-доходчивый мальчишка!... Вперед, не то в Секретный угол!
Эльфи, пришпоренный повторным оглашением столь нежелаемой участи, лихо надел скромные штанишки с лямкой через плечо, украшенной булавкой в виде божьей коровки, и маленький цилиндр в весьма скептический узор из, ну очень жизнерадостных, серо-черных полосочек.
Закончиввой нехитрый ритуал убранства, он взял, ничем не примечательную, игрушку, в форме пестрой, почти живой головы львенка на длинной палке; уселся на нее поудобнее и легонько шлепнул травинкой, отливающей солнечно-радужными искорками – львенок на палочке живо понес, на лошадиный манер, своего маленького ездока навстречу приключениям…
Эльфи, напротив, не ждал никаких происшествий, без интереса управлял игрушкой, неутомимо прыгающей, в поисках светлячка, под самые потолки великолепных заллов дворца; мечтательно-лениво представлял себе, как, назло Королю, просто поскачет по всем его владениям и, вернувшись к нему с пустыми руками и счастливо-ехидной миной, отправится к кикиморам, доставляя хозяину головную боль битьем их горшков.
Мальчик уже отчетливо, с наслаждением, слышал голос Короля, намучившегося от бессонных ночей и грохота разбиваемых горшков, робко проронившего: «Эльфи, не бей посуду кикимор и возвращайся – я больше не буду скидывать тебя, только уснувшего, с кровати и донимать всякими дурацкими прихотями!... Я сделаю тебя самым знатным пажом, только перестань!...»
- … Перестань на меня наскакивать, неясная животинка! – визгнул голос прямо перед носом замечтавшегося мальчика. – Что это у тебя за ездок глупый, что не видит идущего?...
- Стой, Тпру! – натянул поводья узды львенка Эльфи, старательно вытягивая шею в сторону незнакомого голоса, не забывая между делом возмущаться: - Это я-то глупый?!....Вот слезу с игрушки и покажу тебе, какой глупый!... Назови свое имя, перед тем, как молить меня о пощаде!...
- Ух ты, какой!– подозрительно притихли нотки отчитывания незнакомца. – С Оракулом надумал сразиться?...
Мальчик встрепенулся и неловко завертелся в седле, словно туда залетела пчела – он слышал про доброго и могущественного Оракула, исполняющего желания всей жизни и сейчас судорожно думал, как бы снискать его милость.
- Благородный Оракул! – заикаясь, произнес Эльфи, пряча колыхающее стыдом лицо за пышной макушкой львенка. – Извини, пожалуйста, за то, что я на тебя наехал, и… Если нетрудно, покажи мне путь к потерявшемуся любимому светлячку Короля!... Не могу я к нему с пустыми руками возвращаться!...
- Мое прощение заслужить надо! – терпеливо произнес тот, доставая из складок убранства какой-то блеклый свиток. – Чтобы я смог выполнить твое желание, помоги моей сестрице-Мойре!...
- Вот еще, мы так не договаривались! – дернул шершень сказать Эльфи, уставшего держать равновесие на, порывающейся вновь скакать, игрушке. –Не хочешь, так и скажи!... А возиться с девчонками я не собираюсь!...
- Между прочим, она может сотворить светлячка для Короля, еще краше прежнего! – задумчиво прибавил Оракул, теребя в руках свиток.
Это звучало столь заманчиво, что мальчик с готовностью слез с львенка и дал команду принципам быстро уйти в глубокий шкаф контроля и побыть там взаперти. Тем временем он браво приосанился и поправил наряд, рисуясь перед братом Мойры.
- Я готов! –воскликнул Эльфи, подумав: «По-любому попрошу у нее крылышки, чтобы улететь от Короля!... И буду жить без него долго и счастливо!»
- По рукам!... Только гляди, будь усидчивым и не халтурь!... – напутствовал Оракул и порвал свиток, из которого брызнул столб лунно-алмазных искр; незамедлительно подхвативших Эльфи.
Как только воздух прояснился, он очнулся в замке, состоявшем из огромных зал, разукрашенных всякими блестящими фантазиями, всюду были темного стекла манекены с пестрыми нарядами, зеркала и меха, золотые, серебряные цепочки, свешивающиеся с потолка для украшения.
«Ну и модница эта Мойра! – со скукой подумал мальчик, сосредоточенно пририсовывая, для какого-никакого развлечения, усы, синяки, брови и бородку портретам напыщенных дам, мелькающим тут и там.
- Ах ты негодница! – раздалось позади него, пискляво-гордыми, женскими раскатами шока.– Иди сюда, я тебе работенку-то получше дам!...
Эльфи вздрогнул и поспешно обернулся: на расстоянии пули от него стояла тощая и высокая дамочка в тунике, украшенной массивными, светяще-прозрачными, часами. Потом взгляд поймал собственную нескладную фигуру, укутанную во множество платков и куцую юбку, на голове мальчика ощущался легкий макияж и, сжимающая всклоченные кудри, повязка.
«Ну Оракул! – думал он, сжимая зубы от конфуза и потока ругательств и требований Мойры, поигрывающей, кривляющимися бликами, часами. – Я к тебе тоже как-нибудь подкрадусь и парик на голову накину с бусами… Погляжу, как ты тогда запоешь!»
- Твоя задачане глядеть, как кто-то поет! – ввизгнула Мойра, беря Эльфи за руку и таща его в самый огромный зал, наполненный пудрами, помадами, кисточками, заколками и прочими дамскими причудами. – Твоя задача – Подавать мне каждый день новые принадлежности для моего убранства, чтобы я всегда была разной!... Не то я отправлю тебя к своему среднему брату – Вервульфу!
«Что-то я не испугался!» - отметил про себя мальчик, кисло считая взглядом несметное количество флаконов, коробочек, шкатулочек и вставая возле высоченного шкафа, на котором все это добро хранилось.
Поначалу он с титаническими усилиями надевал на себя каждое утро льстивую улыбку и наотмашь предлагал Мойре новую диадему с меховой накидкой, совсем не разбираясь в этом; за что окунался в бурлящую пучину спора с ней и отправлялся за тридевять земель за новыми украшениями. Потом ему это быстро наскучило, и Эльфи всерьез сердился, когда Мойра вертелась в подобранном убранстве перед зеркалом.
«Ты же мне обещала светлячка для Короля за то, что я буду терпеть твои пудры и помады!» - чуть ли не падал, с такими мыслями, в дрожи от усталой разочарованности и возмущения мальчик в очередной раз, когда хозяйка кокетничала перед одним из манекенов.
- Я тебе ничего не обещала! – спокойно сказала она, поправляя наряд, - Оракул всегда очень занятой, потому не мудрено, что он перепутал меня с Вервульфом!... Но я не отпущу тебя к нему, никто ведь мне больше не сможет помочь составить наряд на каждый день!...
- А вот тебе твои убранства! – расхохотавшись, потерял терпение Эльфи и побежал в залу украшений и косметики; за ним кинулась и Мойра, почуявшая неладное. Вбежав в залу, она вскрикнула – Эльфи плясал по комнате и, вооружившись шварой, скидывал с полок все, на что падал глаз.
- Остановись! –тоном обиженной девчушки, всхлипывала Мойра, только и успевавшая подхватывать любимые коробочки, с ужасом наблюдая, как мальчик резво вскакивал на полки иметко кидал в ее бусы, сережки, меха…
- А ты передай своему братцу, что я тоже занят, потому не смогу быть больше усидчивым и не халтурить, как он просил!.. – весело изрек Эльфи, прыгнув к, не шевелящейся от испуга, Мойре, кривляясь, горланя развеселую песенку, принялся скидывать с себя к ее ногам платки.
Только хотела сестра Оракула открыть рот, чтобы остановить это безобразие привычным, пронзительным писком, который Эльфи терпеть не мог; как он, правильно угадав ее ход мыслей, быстро приметив низкое, распахнутое окошко, взобрался на его раму и, с криком: «А ты и с убранствами чудна, и без них!... Так что помощь тебе моя не нужна!» послав забавный воздушный поцелуй, оторопелой Мойре, исчез
...Внизу, добежав до ближайшего ручья, мальчик торопливо смыл макияж с раздражением проконстатировал в мыслях: «Больше никогда не пересекусь по дороге с Оракулом!... Не нужны же мне его новые миражные обещания и россказни!... Как же мне к Вервульфу попасть, чтобы светлячка Короля найти?... Я уже готов все-таки достать его, и помириться с хозяином, чтобы только жить, как раньше…»
С такими мыслями он пошел, куда глаза глядели, для утешения передразивая лесных птиц и имитируя стрельбу из рогатки, по серебряным листочкам и туманным желудям. Так Эльфи снова набрался хорошего настроения и, благосклонно выпустив из решеток сознания самые смелые, сиюминутные прихоти. Например, погнаться за огненным олененком и потыкать палкой в укромное убежище водяного червячка, мимолетно ловя снежные ягодки, падающие с трясущихся, от чьих-то гулких шагов, кустиков зеркального бархата.
«Кто бы это мог быть?» - с любопытством подумал мальчик, на всякий случай прижимая к себе полюбившуюся, захваченную на память, о моднице-Мойре, швабру. Ответ не заставил себя ждать – перед ним предстал грозный седобровый старик в строгой форме и с косой саженью в плечах.
- Так, - веско бросил он, смерив взглядом, восхищенно осматривающего его, Эльфи. – Что, валяем эфимерку?....
- Ну, знаете, я… - довольно замялся мальчик, про себя ликуя: «Ну, наконец, хоть достойный собеседник!»
- А ну марш за мной, будешь у меня патрулировать огоньки, ясно? – продолжил старик и предъявил, проявившуюся на форме карточку, гласящую; «Блюститель ночной гармонии, 1-ого строя, Вервульф».
После такого, молчаливо-обескураживающего знакомства Вервульф привел мальчика в неясный комплекс, чем-то напоминающий коричнево-изумрудную, тусклую, шахматную доску в камуфляже, под стать строгим башням и решеткам, из-за которых выглядывали метлы, садовые ножницы, ружья, ухваты и остальная составляющая фантасмагорического арсенала.
Эльфи был переодет в форму, почти вдвое больше его и крохотную треугольную шапочку, контрастирующую, с, выданным ему, ружьем почти с его рост. «И все же тут просто мечта для тех, кто подобен мне! – приятно покалывала в его мыслях гордость и шаловливость. – Беги, прыгай, дерись с врагом и расхаживай в этой дивной форме!». – и он еще раз, сияя, поправил крохотную портупею на длиннющей плотной рубашке, больше походящее на крохотное платьице.
Но, вскоре, с первыми, гаркающими голосом грозного Вервульфа, лучами луны, Эльфи поджидало разочарование: он обязан был стоять уклетки с хихикающими, над его крохотным ростом, огоньками и периодически выгуливать их; тренируя находить вредные тени, иногда разгуливающих по лесу и навевающих кошмары его жителям.
Кроме того, огоньки были большими баловниками, незаметно почему-то напоминающие мальчику самого себя – они все пачкали, строили рожицы окружающим, нечаянно опрокидывали огнестрельные оружия и топили съестные припасы.
«Почему я начинаю понимать, как несладко со мною было Королю?... – думал Эльфи, стирая, по повелению Вервульфа, скатерть. – Даже хочется специально найти его любимого светлячка!... Эй-эй, вы что?!» - он бросился к огонькам, принявшихся жонглировать зажженными спичками.
- Осторожнее!.... Еще свою клетку сожжете! – крикнул он им, размахивая заботливо скатертью, чтобы потушить спички. Огоньки обиженно пищали и, увернувшись от скатерти, скрылись из виду.
«То-то же! – победоносно проводил их глазами Эльфи, снова погружая руки во вспенившийся таз для продолжения стирки - Это вам не игрушки – зажженные спички!...».
Тут он закричал и от неожиданности выронил скатерть, опрокинув еще и таз, пытаясь достать руками того, кто был причиной этой метаморфозы мига – Вервульфа, подкравшегося и яростно схватившего мальчика за ухо.
- Что за безобразия?! – рявкнул он, высвобождая из цепких пальцев крохотную, побелевшую от испуга, ракушку уха Эльфи – Вместо того, чтобы стирать скатерть, ты дерешься с огонькам?!....
- Они с огнем играли… - пытался вставить словечко тот, уныло приняв позу для отжимания под характерно-холодную команду.
- Не болтать, продолжать занятие! – только и отчеканил Вервульф и удалился.
А Эльфи еще долго потом стирал, гладил, сторожил огоньков, вставал под выстрел ружья и ложился с уханьем совы; ходил в самую жуткую глушь в лес, скакал на лесном коте за боеприпасами и потом тоскливо ждал, когда перестанут болеть ноги, руки и спина, когда чуть притаится, необъяснимо крепнущая с каждым мгновением, грусть по Королю светлячков, его теплому, искристо-солнечному, мягкому дворцу…
«Хозяин, простите меня за все!... Я больше не буду вредничать, только заберите мня обратно!» - искренне вырвалось в глубине сердца Эльфи одной скучной ночью, когда он неохотно выводил пальцем невидимые рожицы на мрачной подушке; внезапно он вскочил, как словно гром грянул у него над головой: «С возвращением, Эльфи!» - ласково произнес чей-то голос, знакомый до тепла.
Мальчик вскочил, не веря собственным ощущениям: его ноги торопливо скидывали, подозрительно-по-родному, мягкие складки одеяла; и замер – перед нм стоял Король, улыбаясь и гладя своего любимого, довольно урчащего, светлячка.
- Как он нашелся? – изумленно только и нашелся спросить мальчик, с радостью обнаруживая на себе привычные штанишки и цилиндр.
- Ты просто выполнил С-Миссию! – мягко ответил Король, снисходительно-озорно и поправляя взъерошенные волосы Эльфи.
- Как? –оторопело поднял смешные бровки тот. – Мне же Вервульф так и не дал возможности поискать светлячка; все огоньки заставлял стеречь?....
- Ну.. –загадочно протянул Король, осторожно обнимая оробевшего мальчика. – Зато сбылось пророчество: «С-тань на три пути – домой -в самое светлое сказкой место- вернешься - Миссию»!...
И Эльфи еще долго сидел в задумчивости от этих слов, стихим упоением наблюдая игру светлячков в дивном, кружившемся звездопадом, закате…

[Gazero]

Тень Франкенштейна

Дождь, кажется, не оставляет пыльные лабиринты ускоренного круга – жизни. Он гадкими каплями упрямо смывает твой макияж. Ветер назойливо треплет безупречно уложенные волосы. Тело задыхается под сжимающим корсетом, ноги не перестают путаться в белоснежной юбке….
«Алекс – дрянь!!!.... Этот день должен был быть нашей свадьбой! Он же означал для меня все!... А он меня бросил! Алекс посмел променять меня на стерву – соседку!!!!... Как он мог, как она осмелилась?! Она ведь была мне когда-то подругой… Нет! Нет больше ее! Нет больше тебя! Я ненавижу вас!... Мне теперь никто не нужен!..» - терзают сердце мысли.
Ты с облегчением кидаешь от себя эту мысль вместе с сумками, брошенными на каменные ступени особняка твоих давних предков. Твой взор успокаивали кованые решетки окон, готической конструкции лестничные пролеты, тусклые картины и статуи. Но немного смущал царящий холод и тьма.
«Плевать! Освоюсь!» - приходит на ум вывод и необходимость исследовать заброшенный замок. Ты уже понимаешь, что ноутбук прихвачен очень кстати – понятия электричества тут буквально не было. Что надо искать шкафы, которыми не овладели паутина – оставить в чистоте одежду и белье.
Уже понимаешь, что путаешься в лабиринтах коридоров и лестниц. Но, зато в сундуках находятся невиданные ценности, которые могут обеспечить тебе более-менее цивилизованное существование
….Перекусив заброшенным в сумке шоколадным батончиком, ты, уже определившись, усаживаешься за ноутбук – печатать роман, который cулил тебе кругленький гонорар. Но, от некоего разочарования старинной обстановкой особняка, вдохновение и увлеченность собственными идеями сменяются осознанием серой необходимости просто писать для денег.
На ум приходит только одно: «Необходимо что-либо настрочить!.... Ну, давай! Думай!... Если напишу хоть что-то, перечислят за это хотя бы некую часть гонорара...! Тогда, если я сумею продать драгоценности, которые здесь нашла, накоплю на холодильник… Потом уж постараюсь заработать денег на электроэнергию, ремонт… Глядишь, построю новую жизнь, найду более достойного меня парня!...».
Мысли прерываются странными тихими шагами, доносящимися с верхних этажей замка. Тобою овладевают шок и раздражение: «Бред какой! Насколько я помню, этот особняк заброшенный!... Кто тут может жить: замку около тысяча лет?!.... Может, это стресс? Ведь на моих глазах мой жених изменил мне с… Нет! Не хочу этого даже вспоминать!...».
Одолеваемая усталостью, ты продолжаешь днями искать фразы и сюжеты для своего романа, в котором, словами выдуманного профессора, ты доказываешь безумство доктора Франкенштейна и созданного им монстра…
Что ты знаешь о них? Тебе хорошо известно, что в одной, очень известной истории, помешанный на науке и жажде славы, молодой гений Франкенштейн тратит свой талант на создание чудовища…. Ты подробно описываешь его эгоизм и холодность, срывая свою боль от предательства на бумаге.
Живо воображаешь его наглый, сверкающий безумной страстью взгляд, смазливый овал лица и жгучую смолу волос. Ехидную, слащавую улыбку и холодное, пустое сердце.
Ты отлично знаешь, какой будет в твоем романе Франкенштейн, ведь его внешность ты позаимствовала у, уже ненавистного тебе, Алекса.
Но как описать творение безумного гения – создания, порожденного огненным, тщеславным сердцем и сухими законами наук? Ведь это, если ты не ошибаешься, плод воображения писателя, нечто туманное, призрачная химера, которую каждый рисует в своей фантазии по-разному….
У творения - тени Франкенштейна худые, длинные руки, обезображенные швами, бледное лицо и почти бежевые губы. Впалые щеки, от чего-то потемневшие причудливым оттенком, черные, блестящие, небрежно спутавшиеся волосы.
А еще – необычные, серые глаза, усталый, но пронзительно светлый взгляд. Который тихо, с большим интересом следит сейчас за тобой. Оно примостилось сейчас на дурацких жердочках лестницы чердака и не отрывает от тебя глаз, фиксируя твой горестный взгляд, одиночество и обиду на скучную жизнь, серые, мелькающие дни и ночи.
Создание тянется к тебе всею душой, ему все в тебе нравится, все хочется о тебе узнать. Оно осознает, что его душит одиночество, что его притягивает к тебе нечто более сильное, чем холодный магнит из физики…
…. «Что за тягомотина – этот «Франкенштейн»?! Эту байку невозможно запомнить, вспомнить!... Пойду, поищу наверху эту рутинную книжонку…» - с такими мыслями разум толкает подпитать таким образом вдохновение, и ты слушаешь противный скрип лестницы, поднимаясь к мелькающей вверху библиотеке.
Вдруг, ты встречаешься глазами с пронзительными глазами… творения того, кого ты критикуешь в своем романе! «Не может быть!!!! – шокировано ударяют в голову мысли. - Да это же монстр Франкенштейна – чудище с мозгом психа, безжалостный убийца!!!... Мама!!!... Что делать?...».
Ты начинаешь серьезно паниковать и чутко следить за поведением Создания, которое тихими шагами приближалось к тебе со слабой, стеснительной улыбкой. Оно медленно протягивало к тебе руки.
Однако, принимаешь искреннюю, теплую улыбку несчастного творения за хищный оскал, прижимаешься в страхе к ближайшему пролету. Пятишься назад, не отрывая глаз от Тени Франкенштейна. Твой голос приобрел окрас визга, пронзительно нарушающего тишину тонким выкриком: «Не подходи, монстр!!!».
Создание опустило голову, пряча мелкие слезинки и, бережно положив к твоим ногам малиновый сверток, спешит удалиться, чувствуя стук своего сердца и смущение от дрожи твоей кожи.
Ты, ощущая потрясение, думаешь плюнуть на все и спрятаться под теплым одеялом (часы били полночь). Однако, рефлекторно вызывается интерес к малиновому свертку. Отдернув шелковую ткань, с удивлением обнаруживаешь некий дневник, аккуратно подписанный: «Д. Франкенштейн. История создания моего творения». В смятении, тяжело поднимаешься в свою комнату.
Мысли путаются: «Откуда это чучело могло знать, что мне надо узнать историю его безумного создателя?!.... Откуда оно тут?!.... Что ему от меня нужно?!... Ладно, забудь… Просто не попадайся монстру на глаза и….забудь… Хотя, как уже такое забудешь?..... Чудовище принесло мне книгу о себе… О, как это все жутко…Странно…. Ну, ладно, ты перевозбудилась, марш дрыхнуть!.... Нет, почитаю сначала этот дневничок, вдруг монстр отстанет… Надеюсь, больше его не увижу…. О, отчего это?…Как все это странно….».
Странная книжка оказалась у тебя в руках. И жуткая: доктор Франкенштейн подробно описывал в ней, как пробирался тайком на кладбище и выкапывал трупы. Он сшивал наиболее гармоничные (по его мнению) части тела этих трупов для создания наиболее совершенного человека. Затем, Франкенштейн оградился от всего мира, от людей, всецело поглощая время экспериментам над своим будущим творением – химическим, генетическим, физическим опытам….
Разумеется, после прочтения дневника безумного гения, тебя посетили удручающие мысли, которые вернули тебя к изложению своего мнения об образе Франкенштейна, напрочь отбили у тебя дрему.
Ты не подозреваешь, но сон в ту ночь не посещал и творение, терзающееся мыслями о своей, пугающей тебя, внешности. Удивительно, но это Создание тоже имеет душу, которая сейчас металась, не зная покоя. «Я - монстр! – с горечью думало оно, слепо глядя на луну. - Неужели это - правда?!... Я что, убийца?!... За что она меня так ненавидит?.... Почему?.... Она так прекрасна!.... Может, все же меня простит и перестанет бояться?.... Я ведь никогда ее не обижу!.... Как я хочу приблизиться к ней!.... Но что мне делать?....».
Бесцельно побродив по темному и пыльному чердаку, тень Франкенштейна вновь бессмысленно уставилась на пейзаж из окна. Тут ее взгляд упал на розовый куст, усыпанный изящными, белоснежными розочками, источающими сладкий аромат и украшенные трогательными, свежими капельками. «Я понял, как попросить у нее прощения!» - блеснула мысль у создания.
Оно нашло бумагу, перо, чернила, и, дрожа от волнения, старательно вывело следующее: «Простите меня, светлое, создание с тонкой душой и гениальными мыслями!... Я постараюсь больше не появляться без Вашего разрешения…. Прошу, не бойтесь меня!.... Я вовсе не тот, за кого меня все держат!.... Поверьте, никогда не позволю причинить вред такому нежному творению, как Вы!....»
Незамысловато подписав свою записку, Тень Франкенштейна тихо подсунула ее под дверь твоей комнаты, бережно положив на нее прелестную розу. Затем она бесшумно удалилась на чердак - терпеть свое горестное одиночество….
Ты же, смачно потягиваясь в огромной старомодной кровати, утром абсолютно не ощущаешь себя брошенной и забытой миром. Сам собою приходит оптимизм, бодрость, особая энергия. Неудивительно, ведь тебя ждет чашка горячего кофе, неторопливая прогулка и творческие планы, которые накопились за ночь и ждут своего отражения в романе.
Захотелось вновь побродить по всему замку, предвкушая какой-никакой успех своих творческих плодов и более будущую яркую жизнь. Ослепительное, искристое солнце и изумрудные деревья за окном зовут погулять.
И вот, ты юрко выскакиваешь за дверь. Некстати вспоминаешь, что с прогулкой придется чуть повременить: нужно исследовать записку и выкинутую кем-то розочку, мелькнувшую перед глазами. Прочитав содержимое записки, тебе становится по-настоящему тревожно и страшно.
«Что?!!... – мысленно переживаешь шок. - Как, монстр умеет писать?!.... И что за чушь он пишет?!... «Я вовсе не тот, за кого меня все держат!.... Поверьте, никогда не позволю причинить вред»… Так я тебе и поверила!.... Простить тебя, после всех этих твоих выходок – да никогда!!!.... Интересно, где ты прячешься?.... Я тебе все выскажу, чудище!...»
Гнев сам привел тебя к чердаку. В негодовании, ты спешишь покончить с досаждающим созданием, раздраженно говоря в пустоту, царящую там:
- Ну, монстр, я пришла!... Тебе нечего больше прятаться в засаде!... Покажись, немедленно!... Разговор есть!
Из темноты взволнованно выскочила Тень Франкенштейна. Осознав, что ты обозлена, она принялась торопливо анализировать свои допущенные ошибки. Ее руки напряженно дрожали, а взгляд виновато был устремлен в одну точку.
Такое поведение бесит тебя не на шутку: смущение Творения воспринималось как издевка.
- Ты что молчишь? – твой голос еле сдерживался от ора. - Можешь объяснить, к чему ты мне принес дневники твоего придурка-создателя?!.... Что ты хочешь?.... Зачем меня преследуешь?
Несчастная Тень Франкенштейна бессильно молчала: имеющая в дар от создателя мертвые голосовые связки, она была немой.
- Ты меня пугаешь!... – дрожащим голосом признаешься ты. - Что ты от меня требуешь?...
Создание подняло на тебя глаза: оно кричало душой. Но ему ничего не оставалось, как записать очередную записку:
«Я чувствую, Вы что-то хотели узнать про меня… Насколько слышал, наблюдал, понял - Вы пишите обо мне книгу… Вот и хотел Вам помочь!... Не отталкивайте мои шаги, пожалуйста!…. Я знаю, внешне отвратителен, но…. Почему-то Вы мне так нравитесь,…. Хочется Вам быть полезным….Я могу Вам пригодиться!...».
Ты чувствуешь, что под тобою проваливается пол: сейчас тебе невозможно поверить своим глазами! Смущает больше всего факт, что у Творения, созданного из мертвых органов, есть чувства и интуиция!
Не знаешь другого выхода, как осмеливаешься спросить:
- А как это ты можешь что-то понимать, ощущать!?... Ведь, знаешь, ты сотворен из трупов!
«0, как мне тяжело это объяснить!... Наверное, это появилось, накопилось у меня само собой, скорее…. Я не знаю таких законов естественных наук, которые бы вызывали память, эмоции, настроение!.... Увы, я не могу контролировать свои ощущения, возникшее от одного Вашего присутствия!... Боюсь, Вы не захотите меня знать, если я отвечу на Ваш вопрос!....»
Тебя одолевают разочарование и стыд от собственной неадекватной злости. Потихоньку накатывает отвращение, вызванное пронзительным взглядом создания, и ты спешишь бессознательно крикнуть, убежать.
«Узнала о чучеле этом, как же!.... – раздраженно думаешь ты, вновь обрекая себя на пытки перед монитором ноутбука. - Что оно на меня глаз положило?..... Наверное, захотел свежих жертв! Недопустимо больше рисковать своей шкурой и дразнить его своим присутствием!.... Ни на шаг от компа!.... Пиши давай, дырявая башка!».
Наконец, на ум пришло описание Творению Франкенштейна: худой, высокий человек, одетый в запыленный костюм, явно накинутый с чужого плеча. Следя за собственными мыслями, понимаешь, что не можешь преодолеть отвращение к бедному Созданию. Которого бросил самый близкий ему человек – его создатель. Теперь оно ищет близкую душу в тебе.
Но ты этого не подозреваешь. Усиленно, беспрестанно склеиваешь фразы для романа, изредка отвлекая свой разум и взгляд невеселыми, изрядно надоевшими пейзажами из окна.
Вдруг, в один пасмурный день, стал разрываться мобильный телефон. Ты безразлично снимаешь трубку. Слышится мерзкий голос Алекса, притворно – виноватым голосом пытающегося уверить тебя в том, что «он осознал свою ужасную ошибку. Ему одиноко. Всю жизнь он искал только тебя…»
В гневе, взбудораженном разбивающими сердце воспоминаниями, вынужденно выпаливаешь ему в ответ ложь размером в три короба. Ты с ехидным наслаждением рассказываешь об ослепительном особняке, о ежедневных ваннах с шампанским, о гламурных еженощных вечеринках, о несметных гонорарах, о платиновых домашних тапочках и норковой подстилке перед кроватью….
Ты добилась своего: тряпка-Алекс тут же принялся умолять тебя «вернуться к нему и начать все с начала». Но страстно желаешь вычеркнуть этого бессердечного типа из жизни:
- Теперь тебе нужно все начать сначала?!.... – бесцеремонно сотрясаешь древние стены страшным ором. - Бедненький ты наш!.... А с соседкой не получилось начать новую жизнь, да?!.... Теперь я «единственная», когда нет гроша за душонкой?!.... Так слушай сюда, нахлебник: нет больше «нас»!!! Меня в твоей жизни не было и никогда не будет!!!!..... И звонить мне уже бесполезно, да!.... Так что – катись, куда знаешь!!!
Пытаешься заглушить вновь разъедающую боль обращению к верным друзьям – ноутбуку и найденному в особняке журналу. Вновь ты еще яростней подбираешь мысли для гадкого образа Франкенштейна, еще яростней вглядываешься в бессмысленные заголовки журнала.
Внезапно, в отражении монитора ты видишь тихо приближающееся Создание, глаза которого пытаются разглядеть причину твоего отчаяния.
В смущении ты отворачиваешь голову в сторону, усиленно вызывая в себе интерес к несчастному паучку, беспечно ползающему на противоположной стенке. Увы, движимая неведомым тебе стремлением, Тень Франкенштейна незаметно подходит к той стенке и заслоняет собой паучка. Кажется, тебе дурно от этого вновь возникающего перед глазами ее чудного, глубинного взгляда. Ты предпринимаешь еще одну попытку: быстро повернув голову в противоположную сторону, навязываешь себе интерес к затухшему камину.
И вновь – эти серые, блестящие жалостью и любопытством глаза. Вновь – скромная, снисходительно – извиняющаяся улыбка.
- Ну что, зачем ты пришел? – стеснительно понижается твой голос.
Тебе на руки мягко опускается ветхая записка: «Что-то Вас встревожило, я чувствую! Что?.... Расскажите мне, не бойтесь….»
- Уйди, пожалуйста! – невольно опускается от внутренней пустоты голова. - Я понимаю, выла тут так, что и мертвого поднять могла. За это – извини, но…. Уходи, прошу! Не твое дело! Понимаешь?....
«Бедная, Вас обидел алчный мужчина, я понял!.. Вам так одиноко… Но, поверьте, мне тоже - очень плохо одному!.... Чем Вам помочь?... Скажите, я все сделаю!»
- Да иди ты!!!.... – к возмущенному гневу примешивается дрожащие нотки страха.
Ты вынужденно наблюдаешь, как, поникнув, медленно поднимается Творение Франкенштейна на чердак. От шока, стресса и усталости, фанатично начинаешь пялиться в экран ноутбука….
Свет ненавистного компьютера заменяет Созданию вторую луну. Оно не может понять, как ты можешь изнемогать себя, впившись хрупкими глазами в бездонный неоновый монитор. С тревогой наблюдает, как истощается твое изящное тело, как ты днями и ночами не находишь себе покоя и сна, забываешь о еде, отказываясь от свежего воздуха. Ему больно следить, как ты себя гложешь из-за безумца, когда-то разбудившего его током от неведомого сна.
Тень Франкенштейна возненавидела и себя, и своего создателя. Но ее душа подсказывала необходимость преодолеть свое стеснение и спуститься в твою рутинную реальность. Ей необходимо стерпеть все серости этой реальности, но покинуть тебя она уже не в силах. Не в силах будет пережить еще одну смерть и вечные муки во вновь засосавшем мире одиночества!
Увы, для тебя мира, дальше ноутбука и работы, больше не было. Ты целыми днями причитаешь о предательски кратковременной памяти, забитой мыслями о романе и стершей все следы, ведущие к древним сокровищам замка. Сетуешь, что обнаруженные запасы пищи в сумках кончаются, а провизия в особняке вряд ли съедобна. Что, если не закончишь хоть каким- либо образом роман, то, от голодного и холодного существования, скоро сыграешь в ящик.
Чувствуешь себя абсолютно дикой. Тебе стыдно за нахлынувшую помешанность. Но компьютер уже приказал тебе в очередной раз забыть про обед, подстегивая мучиться над бедственно короткими предложениями. Вот ты вновь бегло ищешь глазами на клавиатуре буквы для обрамления своей мысли. Однако, внезапно ловишь себя на мысли, что перед тобой стоит принесенный на серебряном подносе обед: приятно пахнущий кофе, шоколад и пряного аромата пирог. А рядом учтиво украшает поднос с угощениями салфетками Тень Франкенштейна!
- Ты что?! – изумленно прикрикивает твой напуганный голос, - Что, что тебе нужно?
Творение наглядно и ласково просит тебя съесть и выпить принесенные лакомства: оно подносит изувеченную руку ко рту и робко приоткрывает его.
Смущение и непонятный трепет перед ним заставляют твой разум молниеносно разгадать этот несложный жест: торопливо, пряча глаза, начинаешь пить кофе и закусывать шоколадом.
Умиленное выражение лица Создания вынуждает тебя торопливо, тихо спросить:
- Я полагаю, ты ведь не просто пришел подкармливать меня? Чего хотел?
Мелькнула записка: «Возьмите, это мой подарок! Это самое дорогое, что есть в моем замке… Думаю, оно Вам понравиться!».
Подстегиваемая немного алчным любопытством, ты спешишь открыть подкрепляющую слова записки мраморную шкатулку. Твоим глазами открываются восхитительные сапфировые серьги, золотое, изящное колечко, нежное, жемчужное колье.
- Спасибо! – робко благодаришь ты, быстро беря шкатулку в свои руки и пряча взгляд.
«Умоляю, не бойтесь ничего!.... Обращайтесь! С радостью помогу Вам!...»
Слепо киваешь головой: присутствие Творения Франкенштейна вызывает в тебе пугливое поведение дикарки. Но оно, видимо, принимает твое терпимое смущение и сдерживаемое отвращение за твое примирение.
Создание осознавало эту мысль, и все тревожней, теплее и слаще становилось у него на душе. «Наверное, она такой раздраженной была из-за бедности… - смаковало оно рассуждения. - Но теперь, когда она возьмет мои подарки, будет ощущать себя богатой!... Как я хочу видеть ее богатой и счастливой!.... Но что для этого ей не хватает – романа!.... Роман…. Как ни тяжко мне вспоминать свое прошлое, не имею права отказать ей в просьбе!... С завтрашнего дня, когда она успокоится и ко мне привыкнет, все расскажу о бессовестном Франкенштейне, ничего не утаю!.... Лишь бы она меня не отталкивала!.... Лишь бы видеть ее счастливой!....»
Творение принялось усердно ворошить чердак в поисках чертежей и схем, учебников, оставшихся с опытов пробирок и колб. Оно ощущало блаженство от общения с тобой, от помощи твоему роману. Его не смущало твой безразлично - потребительский тон, вечно прячущиеся в страхе глаза и неразговорчивость. Все это воспринималось им как легкий каприз и как твоя пленявшая слабость. Ради твоих простых ответов и одобрений он забывал о жутком, допотопном замке. Видя тебя, перед его глазами сразу искрился волшебный свет, усыпляющий и утешающий!....
В один, сверкающий молнией, вечер вновь зазвонил твой телефон, обещающий перспективные перемены. Это дали о себе знать заказчики романа, осведомляющиеся о процессе труда.
Ты вдруг ощущаешь, что оковы, связывающие тебя с этим мерзким местом и Тенью Франкенштейна, постепенно растворяются, открывая радужную дорогу в сытую жизнь, полную успеха и свободы.
- Да, основа романа уже готова…. – вдохновлено и горячо отзываешься ты на вопросы респектабельных заказчиков. - Вы даже не представляете, что мне пришлось выстрадать ради написания черновика!.... Монстр Франкенштейна существует!... Да, и я целые дни проводила в пытке, наблюдая за этим уродом!.... Материал, однако, вышел довольно любопытным…. Да, в скором времени я закончу роман!.... Надеюсь, мне хватит средств навсегда покинуть это чудище!....
Не успеваешь положить трубку, как в верхних лабиринтах замка раздаются звуки грохота, битья стекла и посуды, метания вещей и мебели. Тобою овладевает предчувствие страшной картины.
Спустя секунду, к тебе порывисто спускается создание: взъерошенное, бледное, с лицом, мокрым от слез, с окровавленными руками. Взгляд его был страшен. Тебе казалось, что Тень Франкенштейна сейчас набросится на тебя с, выставленным аффектом вперед, ножом.
- Ну, что? – в трусливом, жалобном отчаянии кричишь ты. - Зарезать меня хочешь!?... Ну давай, я не убегу!.... Да, мне легче умереть, чем видеть тебя!!!
Оттененное ночной тьмой и озаренное вспышками молний, лицо Творения предстало в полной бессильной злости, поглощающей все обиде и боли. Ты это понимаешь, но отчего-то нагловато – бесстрашно твердишь:
- А ты думал, что я слушаю тебя и принимаю твои подачки потому, что мне тебя жалко или ты мне симпатичен?.... Да ты себя видел в зеркало!?.... Оставь меня, чудище!.... Я никогда не пожалею тебя, монстр!!!... Можешь убить меня спокойно!....
Последние твои слова, казалось, привели Тень Франкенштейна в бешеную ярость. Она уже замахнулась на тебя зловеще сверкающим кинжалом. Но, ощутив твой страх и отчаяние, не находя себе место от душевных мук, она неконтролируемо полоснула себе по руке ножом и, прижав его бережно к губам, убежала на чердак, безнадежно – умоляюще сверкнув тебе на прощание глазами.
Все это было воспринято тобою за цирк чистой воды. «Вот трус! – думаешь ты уже в постели, укутываясь одеялом. - Решил окончательно мне кровь выпить, а уже потом - убить!?.... Да ноги моей больше не будет в этом проклятом особняке!!!... Только бы роман закончить! Только бы закончить!....».
«Закончить жизнь своевольной смертью…. Возможно ли мне это совершить?.... – хватаясь в безумии за голову, напряженно думало Создание. - Можно ли было посметь поднять на ее руку?!.... Ярость нахлынула, низость... Но она же погорячилась, оступилась…. Просто не понимает, что погибает!.... Как ты можешь оставить ее погибать?!.... Как она на меня смотрела!... Как мне больно сейчас от ее слов!... Как обидно, больно.... Не уж то я монстр, только и думающий о убийствах?!.... О, почему так хочу все для нее делать, почему не могу без нее?.... За что мне ее презрение?!.... Лучше бы меня током Франкенштейн расшиб!.... Не хочу этого знать – не хочу осознавать ее гнева, отвращения!!!.... Не верю, что она, по моей вине, в отчаянии, почти в пропасти... Бедная, чем же тебе помочь уберечься от этой пропасти?....».
Ты не слышишь этой мучительной борьбы – погружаешься в сладкие грезы, мир сновидений. А Создание спешит осознать низость и трусость мысли о суициде, торопливо перерезать злополучным ножом уже накинутую на исхудавшую шею петлю.
После этого оно бежит на улицу - вздохнуть свежий воздух. Ему необходимо было убедиться в том, что происходящее было не липким черным сном, было наяву. Страшно становилось за медленно накатывающее безумие, ощущение дикого миража.
И, только ощутив крепкий запах старого кедра и посмотрев в решетчатое окно, Творение Франкенштейна ощутило умиротворение, тепло и радость, необходимость жить. Охватившая его нежность и жажда заботы о тебе помогла ему понять, что в его жизни есть счастье, которое светло и хрупко – это ты, беззаботно дремлющая на мягкой перине.
Чтобы не потревожить твой сон, оно поспешило вернуться на чердак – наблюдать луну и размышлять, поклявшись себе не смущать тебя больше вспышками гнева и простить тебе все твои ошибки…
«Ошибка за ошибкой, все натянуто до предела, неестественно…. – плаксиво думаешь ты, бешено стуча от злости пальцами по клавиатуре. - А ведь рядом был такой источник, прямо кладезь воспоминаний о Франкенштейне – его монстр!.... Я прогнала его, теперь вижу, что это – моя непростительная клякса….Но он ведь был в ярости! Мог меня убить!.... Или нет, сама все спровоцировала…. Как все сложно! Странно, что после всего я до сих пор я его боюсь, не привыкла!.... Нужно обязательно попытаться с ним помириться, иначе я пропаду!...»
- Нам нужно поговорить, откликнись! – многообещающе просишь ты, мысленно опасаясь появление Творения, хищно блестящего глазами и стремящийся повторить попытку нападения.
Но о нападении не могло быть и речи: создание вбежало обрадованное, с ободренным, распахнутым сердцем, готовое бежать ради тебя на край света. От переполняющего чувства преданности, оно упало рядом с твоим стулом на колени и, не отрывая от тебя взгляда, приготовилось внимательно слушать.
Смущение поведением Тени Франкенштейна приблизило твой голос почти к шепоту.
- Ты все еще меня терпишь после всего, что произошло вчера? – робко спрашиваешь, боясь задеть в создании гнев.
В ответ оно благовейно улыбнулось и бережно опустило в твои руки записку:
«Если бы не Вы, мне незачем было бы жить!.... Ничего вчера не происходило!.... Я лишь понял тогда, что злость – черная вещь!...»
- Так ты меня…. – теряясь в догадках, изумляешься ты. - Ты меня…. не хотел уничтожить?...... Как? Ты меня ценишь?....Ты….
Создание ласково протянуло к твоим губам руку. Понимая эту просьбу и переживая шок, замолкаешь, не отрывая глаз от движений этого странного существа.
«Вы хотели о чем-то поговорить? – от записки веяло теплом и нежностью. - Я слушаю!.... Все пойму, так что не стесняйтесь!...»
- Франкенштейн был к тебе добр? – твои руки уже были готовы печатать содержимое очередной записки.
«Дни моей прошлой жизни в его обществе в тумане…. Не думаю, что он был добр…. Я знаю, вряд ли встречу кого-то еще, кто бы был добрее Вас!....»
Ты поспешно погружаешься в расспросы творения о конкретных чертах характера его создателя. С удивлением узнаешь, что Франкенштейн затеял столь безумный опыт после психической травмы: на его глазах умер близкий ему человек.
Побеседовав с Созданием некоторое время, ты тихо его благодаришь и спешишь анализировать свое состояние: тебя беспокоила странная связь, возникшая между тобой и этим злым гением.
«Вот так история! – размышляешь ты под аккомпанемент удаляющихся шагов Творения. - Франкенштейн пережил потрясение – и у меня в жизни был шок…. Он тронулся от создания монстра – я же, скорее, медленно схожу с ума от написания романа…. Как смешно!...»
«Как солнечно у ее ног! – признается своей мятежной душе Тень Франкенштейна. - Невозможно сказать, как тепло и приятно быть возле ее рук!.... Никогда не видел таких красивых нарядов – белых пышных, ароматных… Она в них подобна фее, звездочке!.... Чего не хватает звездочке для ее ослепительного сияния?..... О создателе я все рассказал, значит, роман готов…. Она искрится, как жемчужина!.... Увы, жемчужина спутана грязными, тусклыми водорослями, она меркнет под тенью старых, разбитых кораблей!.... Точно: необходимо покинуть душный чердак, приукрасить замок!.... Чтобы все увидели, как он хорош, и какая прелесть в нем увядает!...»
С этими мыслями Тень Франкенштейна решительно отыскала тряпку и ведро и с наслаждением юркнула в лабиринты комнат: убирать мусор и придавать особняку более эстетически миловидный образ. Давно она так не стремилась потщательнее вытереть пыль, давно не жаждала отодвигать старинные тяжелые шкафы и комоды. Давно Создание не гоняло с таким азартом пауков с их насиженных мест, давно не осведомлялось об отсутствии мышей в замке.
Беспрестанный грохот и шуршание, тяжелые скрипы движения чего-то массивного мгновенно поднял тебя с подушек: ты только что, наконец, довела до ума основу романа и решила компенсировать свою титаническую усталость, накопленную за дни и ночи литературного труда. Теперь ты взбудоражено вскакиваешь с мыслью: «Такое ощущение, что вверху особняка конный завод! Какой идиот его обеспечил?!.....»
Подстегиваемая возмущением, ты пулей бежишь на шум. Перед твоими глазами предстает следующая картина: Творение, облаченное в забавный фартук, тщательно натирало зеркало блестящего чистотой трюмо. Увидев тебя, оно принялось улыбаться и показывать тебе вычищенные статуэтки, шкатулки и флаконы, явно прося оценки.
Оценка твоя была крайне отрицательной. Но, разум напомнил - прежде чем выпалить свой гнев, логичнее узнать причину.
- Ты это зачем? – мягко спрашиваешь ты, щурясь от непривычно блестящих от ухоженности поверхностей и предметов.
«Для Вас будет лучше, если замок станет привлекательнее!.... А то смотрю – не приходят к Вам друзья, одиноко от этого ведь!.... Мне так хочется видеть Вас радостной, в кругу общения!.... Сами же понимаете – что с меня, немого чучела, взять?...» - самое удивительное в Творении было то, что оно, при любых условиях и обстоятельствах, умудрялось послать тебе записку со сокровенным.
- Но тебя ведь не просили!.... Если бы мне так это нужно было – сама бы все сделала! Что мне – тяжело, что ли!?.... Так что – прекращай давай свою затею, не утруждайся – почему-то сопротивляется твое сердце оказываемой тебе заботе.
«Ну зачем отталкивать мои старания?.... – явно игриво журит тебя Тень Франкенштейна. - Вы ведь достойны отдыха, а мне давно следовало размять кости…. Что Вам от этого?....»
Не в силах ответить на столь загадочную реплику, поднимаешься в свою комнату, провожаемая теплым взглядом умиления Творения. И вновь вспомнил о своих обязанностях забытый на кровати телефон, разрываясь самой светлой мелодией на земле – тебе звонят родители.
- Ты почему убежала со свадьбы? – взволнованно кричала в трубку твоя мама.
- Между женихом и мною все кончено – несмотря на неприятный разговор, тебе радостно слышать собеседницу.
- Ладно… - соглашается она. - То, что вы собачитесь с Алексом – это ваша личная жизнь (я устала в нее вмешиваться, насильно мил не будешь…)! Но домой ты почему не вернулась?! Ты же чуть отца в могилу не свела!!!
- Кажется, я предупредила вас, что некоторое время поживу в особняке прабабки, забуду случившееся…. Не на вас же это выливать!
- И долго ты еще собираешься забывать? – голосом мамы овладел возмущенный страх и злоба от переживаний. - Я же не знаю, что думать!!!
- Извини, мама, я, наверное, очень нескоро вернусь домой!
- Но почему!?
- Прости, но, думаю, ты не переживешь ответа! – вздыхаешь ты, прерывая звонок.
Ощущение разбитости опускает тебя на холодные плиты. Понимаешь, что твое поведение – повадки трусливого и неблагодарного зверя. Что неизвестно, как еще твои слова отразятся в сердцах родителей.
«Ну что мне было ей рассказывать? – пытаешься оправдать свои низкие выходки. - Рассказывать, то я едва свожу концы с концами? Что изменилась до отвращения, сидя сутками у ноутбука? Что меня терзает своими чудными фокусами монстр?..... Я просто обязана оставаться здесь: родители не переживут метаморфоз!...».
«….Да уж воистину: «Помяни лукавого, он и появится!» - со вздохом думаешь ты, встретив пронзительный серый взгляд Создания, переполняемый жалостью и стремлением облегчить твою боль. Его руки непроизвольно потянулись обнять тебя, но оно остановило себя: решило не предпринимать что-либо без твоего согласия, стараясь не создать еще большей раны для твоей души.
- Ну что, что надо? – устало, без интереса вопрошаешь ты.
«Как ужасно наблюдать чьи-то цепи, одиночество?... Что же Вы страдаете?.... Чего боитесь?..... Презрения неразумного, бренного общества?.... О, умоляю, оно недостойно Ваших терзаний!.... Лучше… изливайте свой страх на меня!.... Да, прошу, презирайте меня, ненавидьте!.... Поверьте, я все стерплю, мне это будет благом!.... Лишь бы Вам не было больно!.... Ради облегчения Ваших страданий я готов на все!...»
«Все – это была последняя капля в моем терпении, - посепшно удалившись от Тени Франкенштейна, думаешь ты. - Пусть я цинична и эгоистична, но он еще хуже – навязывается!.... Ничего удручающе нет, чем день-деньской терпеть его чудаковатую помощь, прилипчивый взгляд и дурашливую улыбку!... Нужно порвать с ним так же, как и с Алексом – быстро, и без шумихи!... Надо просто дать ему понять – что я отвергаю его выходки….Увы, я должна понимать, что это он только делает вид такой! Это с виду он белый и пушистый! На самом деле что-то затевает.... Но что?... Что бы он себе не задумывал, я должна порвать с ним…. В конце концов, чем я им обязана!?... Как жил до меня, так и будет жить без меня!.... »
С этой мыслью решительно пакуешь вещи, теша себя убеждением в том, что ничто тебя на самом деле не держит в этом замке. Что впереди тебя ждет новые страницы твоей жизни, возможно, славы. Успеха. Первым шагом к удаче ты считаешь побег – незаметный для глаз пугающего тебя Создания, ночной побег. Вот уже осторожно открываешь предательски поскрипывающее окно, уже бережно кладешь на траву чемоданы и сумки. Уже, с негой вдыхая ночную прохладу, залезаешь на высокую раму, и, подбирая пышные юбки платья, готовишься слезать, покидать осточертелый особняк....
«Весь замок обошел!.... Где же она?... Что с ней, - шорох твоего побега разбудил в Творении сильное беспокойства. - Что за грохот слышал в ее комнате?.... Уж не напали ли на замок?..... Я во всем виноват: натер до блеска его и думал, что помогу…. Ох, как некстати иногда блеск притягивает неверные умы и преступные сердца!.... Некогда философствовать! Ты обязан спасти ее…. Что это?!..... Что она задумала?!...»
Глаза Тени Франкенштейна с ужасом остановились на тебе, не решающейся выпрыгнуть из окна (оно, как тебе казалось, было уж слишком высоко). Создание невольно подбежало к тебе: страх за тебя путал его мысли: то ему казалось, что ты что-то уронила, то ощущался ужас при мысли, что ты решила покончить с собой.
Видимо, гримаса беспокойства, невольно набежавшая на побледневшее лицо творения, была страшной. И вот ты, растерявшись от нахлынувшего чувства страха и состояния застигнутого на месте преступления вора, перекидываешься обратно на плиты замка.
Тень Франкенштейна тут же кинулась к тебе с дрожащей в руках запиской:
«Что Вы делали?!.... Знали бы, что у меня сердце от переживания чуть не выскочило!.....Ну, да ладно, это – ничего. Главное – Вы живы!.... Не ушиблись?...»
Ты непроизвольно опускаешь голову: охватывает чувство вины перед Созданием, осторожно и внимательно осматривающим тебя: нет ли ушибов, нет ли ран. Боишься себе признаться, что оно сделало для тебя то, что не сделал бы никто! И все же разум будит честность: творение должно знать правду, должно знать, почему ты так поступила; так будет легче.
- Понимаешь, как бы тебе сказать…. – глядя неподвижно в пол и ожидая гнева, объясняешь ты, - Мне больше не зачем тут оставаться…. Все тут надоело, понимаешь, все?....
«Как, почему?!... – Творение, казалось кричало в этой записке от разочарования и обиды. - Вам надоел замок, надоел я?.... Ну, что же – я отпускаю Вас!..... О, даже не воображайте, как мне это тяжело говорить, но… Да, отпускаю, Вам так будет лучше!.... Если являюсь мучителем, со мною действительно нельзя больше иметь дела!.... Прощайте, будьте счастливы!.... Все, что угодно, только будьте счастливы!...»
Тень Франкенштейна распахнула тебе пошире окно и, почтительно поклонившись, тепло улыбнувшись, печально удалилась на чердак.
Ты переживаешь шок: никто не отпускал тебя так смиренно, торжественно и…. ласково, как Творение! Вдруг осознаешь, что идти некуда. Покинув особняк и терзающееся болью от твоего ухода Создание, будешь всю оставшуюся жизнь ощущать себя низким существом паразитического сердца!....
«Сердце, что же ты так плачешь?.... – прислушивалось к себе в горестной тишине Тень Франкенштейна. - Сегодня же праздник: она покинет замок и, наконец, почувствует себя свободной, радостной…. Как мне холодно будет без ее глаз, ее улыбки!.... Почему мне кажется, что отпускаю от себя собственную жизнь?... А я ее так и не познал… Так и не осознал, как сладок и живителен для меня ее сок?... Больше нет монстра Франкенштейна, оно улетучилось в муть безумия и веков!.... Века без нее?... Нет, я чувствую, что все еще нужен ей!... Чувствую, что она – моя мятежная душа!... Душа, откликнись, я хочу быть с тобой!...»
«Со мною что-то происходит неладное, - напряженно ложишься в постель. - С бухты-барахты чего-то намыливаюсь покинуть особняк…. Ну и что, если б я его покинула? Родители меня не ждали, подруг у меня нет, жениха нет, кому я нужна, куда идти?... Монстр…. Я не могу его покинуть!... Странно, но мне совестно за такое отношение к нему: пыталась удрать на его глазах… Мерзость!.... Не думала, что напомню себе собственный день свадьбы!... О, как странно. Что уже не смогу прервать ту таинственную нить, связывающую меня с ним!...»
Дождь с тихим стуком стучал в пустое сердце Создания: оно не хотело жить, не представляло, как ему перенести три весомые потери: творца, утрата тебя, утрата души. Безразлично глядя на монотонные капли на окне, творение перестало к чему-либо стремиться, оно со страхом и отчаянием наблюдало, как превращается в тупого, покорного судьбе зверя.
Зверь пугливо и настороженно прислушивался к твоим торопливым шагам. Он с изумлением слышит: «Прости меня, если сможешь! Я поняла, как тебе больно от моей неблагодарности!»
И в этот миг в мир вернулась та Тень Франкенштейна, которая безмолвно упала на колени, не веря своим ушам и сердцу. Она с трепетом посылает тебе записку: «Вы спасли мне жизнь!.... За это я Вас не только прощу, но и звезду с неба достану!.... Просите все, что угодно!».
- Ты же не против, если я выпущу книгу о тебе? – с робостью спрашиваешь ты, теребя в руках черновики романа, одобренные заказчиками.
«Конечно, если Вы считаете Франкенштейна мерзостью, то почему бы и целому миру не понять его сущность?».
- А о тебе узнать? – с жаром вины одергиваешь свою совесть.
«Что обо мне узнавать!? – спокойно веяла обреченностью записка. - Я – низкий и тусклый монстр, которому еле терпится мир…. А вот, советую: расскажите миру о себе!.... Вы такая интересная, глубокая!.... Считаю, Вы достойны того, чтобы Ваши прекрасные идеи узнали !.... Так что, разумеется, пишите все, что считаете нужным!...».
Некий оставшийся страх выталкивает тебя из замка: нести в редакцию роман. Проходя мимо скучных вывесок и пыльных деревьев, невольно думаешь: «Монстр сам хочет от меня избавиться!... Я его дразню, как хищника!!!.... О, даже не думала, что связалась с такой опасной личностью!... Чем быстрее я накоплю на выезд, тем лучше!....»
Лучшим для тебя показалось зайти в лавку продать драгоценности, подаренные созданием. При этом ты сердишься, глядя на вырученные, мизерные гроши от этих сокровищ. Некая необходимость во что бы то ни стало покинуть особняк диктует тебе следующие действия.
Следующими действиями для тебя была продажа и иных ценностей, находящихся в туманном замке. Творение Франкенштейна с энтузиазмом принялось заботливо отыскивать привлекательные вещи, ценные книги и полезные инструменты и приборы.
На все это добро ты, наконец, покупаешь предел мечтаний – холодильник, систему электроснабжения, и осталось еще немного на маленький черно-белый телевизор.
Создание приняло все твои покупки и искренней радостью. Оно с любопытством осматривало новшества и думало: «Пусть и техническое, но осветит наш замок солнце перемен…. Новые ощущения повысят ей настроение и ей станет легче!.... Надо быть повнимательнее к этим новинкам: вдруг ей понадобиться помощь…. Кажется, ими управляет электричество…. Нужно вспомнить те окаянные законы, что меня создали! Вдруг, они, наконец, станут полезными для нее!...»
Польза от книг, завалявшихся на чердаке, напитала Тень Франкенштейна оптимизмом и самым крепким ощущением совершения яркого и нужного труда. Создание спокойно и усердно настраивало элементарные цепи из лампочек, батареек и ключей. Для него стало интересным вникать в цикл Карно и законы Ньютона. Древние книжки об искусстве стали для творения истоком рассуждений и способом облегчить твои скучные дни.
Дни тянулись для тебя мелькающими кадрами телесериалов и гулом холодильника. Ты попыталась создать себе иллюзию о победе, наступившей легкой жизни, пестревшей информацией и зрелищами. Но внезапно неведомые силы наталкивают на мысль: «Ну вот, я и достигла успеха!... Вот у меня и удобства!... Но чего-то мне не хватает!.... Как же мне надоело ощущать себя виноватой перед этим чучелом!!!... Я же не знаю, что от него ждать!.... А оно постоянно спускается ко мне смотреть телевизор, проверять холодильник!... Может, ему что-то не хватает!.... Да что же этому чудищу от меня надо?!.... Поговорить с ним что ли? Дать, что надо и, наконец, со спокойной душой уйти!...»
Душа Создания при твоем появлении вся ушла в твои глаза. Ты принимаешь за пробуждение опасных планов, потому дрожащим голосом спрашиваешь:
- У тебя всегда такие голодные, жаждущие глаза!.... Может, надо что-то?
«Мне нужно только одно: чтобы Вы были счастливы!» - также дрожала, от благовейного трепета, записка.
- Да перестань ты, в конце концов, все сводить к моим потребностям!!!!... – немного раздраженно просишь ты. - Вообще, что лезешь носом в чужие дела!?.... Лучше, глянь-ка на себя, наконец, в зеркало – тебя, как в секонд-хенде, одели!.... Наверняка же, тебе что-то надо!.... Ну говори же, я тебе дам, и успокоишься, может, тогда!...
«Я успокоюсь только тогда, когда буду уверен, что Ваша душа легка и радостна!..... А как я выгляжу?.... Вид у меня, очевидно, какой надо – внешность ужасного монстра и кровожадного убийцы!... И меня это всегда будет устраивать, ведь я всегда буду таким!...»
- Да не ври ты мне!!! – едва сдерживаешься от ора от нахлынувшей злобы и усталости. - Ты же смотришь вечно на меня, как с голодного края приехавший!!!... Немедленно, говори, чего надо!.... Тебе же хотят помочь, придурок!
«Пусть! – мягко соглашается Создание. - Пусть я скрываю и сдерживаю свои физиологические потребности!.... Но, понимаете, только из-за того, что для меня важнее потребности духовные!...»
- Ну, так и говори, какие!
«Боюсь, что Вас они беспокоят и кажутся смущающими, опасными!.... Потому я, ради Вашего же блага, умолчу об этом!.... Просто… благодарю Вас!... Благодарю за то, что дарите мне эти бесценные потребности!.... Для меня все это - важнее целого мира, поверьте!....»
«Невозможно!!!!» - раздраженно думаешь ты и убегаешь из чердака, не зная, как сладить с этим странным существом. Внезапно придумываешь историю, в котором, с лихвой, можешь сорвать всю злость от Тени Франкенштейна. Гложущая тебя изнутри ненависть выкладывает готовые сюжеты и образы героев, суля роскошные одежды, сытную пищу и стильную машину, которая умчит тебя из несносного особняка.
Особняк теперь для тебя вновь вернулся в кольцо неведомого мира работы на компьютере, серых снов и блеклого досуга.
Досуг Создания был солнечным и приятным: встав, оно первым делом спускается к тебе – осведомляться о твоем душевном состоянии, состоянии созданных для тебя благ. Убедившись и поликовав душой, Творение возвращается на чердак, стараясь не смущать тебя своим присутствием. Там Тень Франкенштейна читает, ставит опыты и, узнав о твоих творческих планах, даже пытается изложить и свои идеи на бумаге. Вечером она аккуратно кладет записки со своими идеями тебе на стол, заботливо угостив тебя ужином, поддержав тебя милой, найденной на чердаке, безделушкой. После этого она, подождав, пока ты уснешь, обходит замок, сторожа твои беспечные, драгоценные для нее, сны.
Сны Творения уносили его в светлый мир, наполненный красками и звуками, которые были самыми теплыми для его сердца – твоим голосом. В грезах творение любовалось белыми кроликами и радужными бабочками. Оно ощущало необъяснимую радость от царящего в том мире солнечного света, нежных облачков и ласкового ветра, навевающего мечты и насыщенные идеи, мысли.
Мысли Тени Франкенштейна были ободрены и укреплены осознанием того, что ее жизнь не напрасна, она смогла преодолеть ту тьму, которая была при ее создателе. Жизнь удивительна, интересна и всегда открывает новые грани. Грани науки, грани искусства и, самые глубинные - грани твоей души.
Твоя душа виделась Созданию измученной бытовыми, липкими проблемами. Истощенной непониманием и неосуществленным образом жизни. Нуждающейся в заботе, тепле, которую считало честью дать творение. Дать для того, чтобы достигнуть тепла и света того солнца, которые оно видело в своих снах!... Чтобы наполнить счастьем твою жизнь и твои сны!….
Ты же в снах видишь только скучные пейзажи и манящие издали блага. Для этих благ ты возвращаешься в темную и липкую спять: писать, писать ради опьяняющего гонорара. Нервы и обида на жизнь сменились состоянием, близким к бездумному терпению, похожему на скучные сон и потребительское существование.
Существование это все же убаюкивало и убеждало в правильности всех твоих поступков, ведь тебя обязана встретить «шикарная жизнь». Скорее всего, ничто уже шикарнее не будет, чем обитание где угодно, только не в заброшенном особняке, с заброшенным Творением.
Оно и вправду почувствовало себя заброшенным: ты вновь целыми днями печатаешь и коротаешь досуг за скучным телевизором, будто забыв о существовании Тени Франкенштейна. В пустоте она преданно провожала с тихой элегией в сердце закаты и рассветы, мягко ютясь у твоего порога. Она явно ждала, что скрип открытой двери хоть как-то облегчит тяжесть в душе.
«Дверь…. Скверное ты изобретение! – вяло размышляло Создание, с ужасом прислушиваясь к назревающей апатии. - Ты напоминаешь о том, что вокруг вещи, блага… О, сколько непониманий они порождают, как терзают покой и мысли!.... А где же гармония, к которой стремился Франкенштейн, его деды…. К которой стремится она?.... Она закрыла передо мною дверь!.... Даже не думалось, что я так устал! Устал от разочарований, от холода, не пускающего меня к ее душе….. От обиды…. Быть может, она права – пора отпустить от себя все тепло, все светлые поиски, обратиться к тьме и мраку, вещам, которые правят этим непонятным миром?....»
Творение без интереса принялось днями и ночами разглядывать охваченные паутиной и безразличием вещи. Вроде бы оно совсем привыкло к удушливо - пыльной атмосфере замка, к твоему испугу и молчанию, к пустым вещицам. Но оно не могло понять, можно ли погружаться в испепеляющее бездействие, преодолеть страх и забыть собственное сердце. И бессильно, смиренно Тень Франкенштейна погрузилась в кислотный мир рутины, словно стремясь разделить твою участь. Ты молчишь, не хочешь ее знать, тебе все надоело.
Участь Творения – опустить руки. Те самые длинные, худые, натруженные руки, обезображенные шрамами, швами и нарезками. Которые не в силах были преодолеть стену непонимания и одиночества, внушающую мучительно однообразный рай.
Раем для тебя было поболтать ни о чем по телефону с давно забытыми подругами и подремать. Для Создания блаженством было принести тебе обед и ужин, следить за тобою с призраком надежды в глазах, охранять, делать все, что ты просишь и…. Коротать мрачное время за чтением старых книг.
Странно, но только теперь оно поняло, как страшно – быть пустым, темным и старым. Старость внезапно открылась перед серыми глазами, еще цепляющихся за слабую радугу жизни. Тень Франкенштейна с грустью осознала, что действительно постарела, шагнула в почти мертвую реальность. Реальность захлопнула перед нею дверь, внушив душе забыть тебя и, проглотив обиду, боль и слезы, забыть твои глаза. Глаза творения приковались к последнему миражу умиротворенности и легкости – к забытым куклам, платьицам, картинам, тревожно греющих его мятущуюся в боли и медленно угасающую душу.
Твое существо не терпело накопления ненужных тебе вещей, потому ты всеми силами спихиваешь на чердак изношенную одежду, косметику, книги…. Все это приветствовалось Тенью Франкенштейна с унылым терпением и безразличным любопытством. «Все когда-то приходит в негодность, надоедает и забывается…. – обреченно думала она. - И я – просто бесполезная кукла в руках столетий, отжившая свой век… Все, что может послужить утешением брошенной кукле – такие же плачущие и обиженные хозяевами игрушки, выкинутые полезные, преданные вещи – картины, приборы, посуда, одежда…. Что это?...» – ее рук коснулся твердый альбом твоих фотографий (ты захотела избавиться от старой жизни). Серый взгляд с отчаянной тоской вернулся в твои самые счастливые годы – годы, когда родители грели, когда Алекс ценил, когда жизнь утешала и укрепляла солнцем.
Неожиданно для себя, Творение укреплялось в убеждении: «Жизнь уже так далека… Но, неужели, нельзя хотя бы прикоснуться к тому свету и удержать свой дух от изъедающей рутины?..... Все вечно…. Странно, но я уже не смогу погрузиться в ждущую меня вечность без ее тепла, без ее движений, шагов, пусть и пугливых, пусть и неосторожных и несмелых!..... Я уже не смогу без нее!...»
«Можно ли быть такой тупой!? – раздраженно думаешь ты, нервно пялясь в монитор. - Мне уже надоело терпеть!.... неужели я и буду так хиреть до конца дней в скучном, бессмысленном замке!?...». Замок огласился тихими шагами Создания. Полумрак, правящий дремой и кругом действительности особняка, осветился запиской:
«Мне никогда не было так тяжело открывать дверь!.... Но ведь дерево – преодолимая преграда в жизни и во времени, правда?.... Ведь все можно преодолеть, исправить, принять, забыть?..... Ведь можно начать заново?..... Как Вы считаете?»
Ты потихоньку начинаешь понимать смысл философски звучащих изреканий Творения: оно готово было терпеть все невзгоды, все простить, лишь бы быть рядом с тобою. Но именно этого ты и боялась: ведь это - странное существо, никогда не произносящее слов. Мысли его могут быть коварны. Потому ты отчаянно спрашиваешь:
- Зачем ты спустился?.... Что, несладко на чердаке?
«Вам тяжело одной, но тяжелые, темные рамки пугают Вас, и одиночество еще не показало Вам своих клыков!.... Клыки ядовиты, губительны, поверьте!..... Потому я и пришел подставить свое уходящее, бессмысленное существование этим клыкам!...».
- С чего ты взял, что я одинока и у меня есть рамки, что мне скучно? У меня есть телефон, компьютер, телевизор, мир всегда со мною!..... Ты что-то неправильно думаешь!
«Быть может!... – мягко соглашается Создание. - Но чувствую я, что свет машины никогда не заменит стук человеческого сердца!.... Как бы не изранил душу гул суеты….»
В смущении отворачиваешься и бросаешь что-то невнятное, от чего к Тени Франкенштейна вновь вернулась вера, свет жизни. Жизнь набирает очередной, бездумный поворот: вновь чудное Творение преодолело стену непонимания, не в силах больше жить без твоего испуга, отталкивания и бегающих глаз. Этот оборот тьмы и свалившейся усталости от ищущих тепла серых глаз.
Критически оглядываешь пространство вокруг тебя: все твое окружение – тусклые шкафы и комоды, неинтересные вещицы и картины. Тщеславие немного навязало мысль о том, что публика не воспримет восторженно твой роман и истории без живого доказательства – без Создания. «Нужно вытащить его в свет! – сладостно планируешь ты сенсационное событие, - Конечно, внешне он – чучело, но… Ведь я уже успела растрезвонить о том, что монстр существует! Логичнее всего будет все же показать его публике… Как бы она его не восприняла, все бы поняли, насколько правдива моя история и сколько мне пришлось пережить ради ее написания!.... И поймут, что я достойна чего-то большего, чем прозябание в мерзком замке!...».
С этой мыслью ты решительно вкрапляешь в атмосферу постоянства. Правящую в особняке, интонаций перемен:
- Надо срочно поговорить!.... Выходи!
Тень Франкенштейна бесшумно приблизилась к тебе, обращаясь в слух.
- Тебе же надоел этот замок, правда? – мягко спрашиваешь ты, - Может, стоить его покинуть?
«Мне некуда идти…. – откровенно ответило Творение. - Мир стал мне чужим…. Но, только, если Вы этого хотите!...»
- А ты хотел бы пообщаться с такими же творениями, как я? – очень осторожно пытаешься сбить дивную интуицию Создания с верного следа.
Увы, записка неумолимо предлагала проверенные дивными глубинами опыта постулаты: «Нет других миров… Нет и других созданий, подобных мне… Подобных Вам…. Даже если они есть, то они будут принимать Ваш мир более слепо и придирчиво, чем я, тень…. Тень уж давно отжила и потому пугает, отталкивает… Прошу, Ваше же сердце ранит мое присутствие: тень направит к Вашему свету темные краски шумных мыслей!....»
«Вот телепат! – с явным раздражением думаешь ты. - Какое ему дело, что о нем и мне будут говорить!?... Пора ставить ему ультиматум».
Усталый взгляд Создания побудили в тебе желание расшевелить это пессимистическое существо с мировоззрением консерватора, безразличного типа дедовских мыслей. Мысли прошлого и ушедшего, однако, сияли перед глазом высоким, бледным юношей, вполне скрывающего за пылью боли и усталости милую, трогательную внешность. Ничем не яркую внешность, тихую, немую.
«Немой… - с неким чувством власти над безмолвной Тенью думаешь ты. - он и вопросов задавать не будет!... Тем более такой вялый субъект… Выдрессировать его можно в два счета, стоит только показать, что мне это нужно!... Мне это действительно нужно, так что пусть откидывает все свои туманности и покоряется!...».
- Дай-ка я тебя приукрашу, а то ты черненький, тусклый!.... – решаешь ты опереться на лесть и ласку для достижения своей последней надежды о полноценной связи с обществом, миром, мечтами, богатством и счастьем.
Тень Франкенштейна опустилась на стул и напряженно уставилась на давно потухший камин. Физически она ощущала, как ее взъерошенных черных волос касались ножницы и расческа, как чистился ее маленький и тесный костюм.
«Но это – неправильно!... – ощутило ее сознание душевно. - Разве может быть одет призрак?... Может ли свежевымыт и модно причесан отблеск прошлого?.... Ведь оно прошлое, оно не должно быть никак связано с настоящим. Потому, как это непримиримые противоположности – одна отторгнет и вытолкнет другую, оставив неизлечимые раны…. Раны…. Как я посмел согласиться на это, ведь мой лоск ранит ее разочаровавшуюся душу!... Увы, это пока для нее игра, ею желаемая игра…. Игра, пусть она забавляется, чувствует легкость, радость и счастье хоть малость!.... Пусть все будет так, как она пожелает…. Но чем я смогу ее защитить, ведь мое существо тускло, обессилено и беззвучно!.?... О, чем же мне тебя оградить, чем?..»
За этими мыслями, Творение совершенно неожиданно открывает для себя интонации перемен вроде бы давно знакомых и постылых вещей: раздался резкий звонок в дверь. Получив твое распоряжение немедленно удалиться в тень угла гостиной и быть там до вызова, оно с обреченностью и тоской, опаской и тревогой за тебя наблюдало картину громкого входа в особняк сэра Туверльда – заказчика твоих книг.
В ответ на льстивое и сухое приветствие, вальяжное расположение в старинном кресле, ты с удовольствием отзываешься на вопрос банальный и темный: «Как Вы живете в таких условиях?». Отзываешься с достоинством хозяина долгожданной фортуны:
- Вы знаете, мистер Туверльд, я живу хорошо. Не смотрите, что этот замок запущен, - с сладкой приторностью в голосе вдохновлено повествуешь ты, сгущая краски, - Я встаю, завтрак мне готовит личный повар…. Потом я сажусь за работу… В это время почту и уборку (в случае нужды) делает мне горничная…. Каждый вечер мой личный менеджер приглашает ко мне всех моих друзей, и мы устраиваем неплохие, шумные вечеринки… Так что я имею постоянное вдохновение, источник полноценного труда и отдыха!... Живу хорошо, но, признаться, совсем не против переехать куда-нибудь в другое место на гонорар от романов…
Когда же разговор зашел о Творении, и оно покорно вышло по зову, ты, казалось, совсем расплылась в мечтах и победах над ярким воображением заказчика. В предвкушении достатка в жизни, на вопрос: «Ну и что бы Вы хотели сказать своему живому источнику вдохновения?» ты, не колеблясь, отвечаешь:
- Хочу сказать, чтобы не брало ничего в свою перекроенную голову и не пугало людей, не мучило своими телепатическими, паранойными способностями!.... Пусть всех оставит в покое – ни кому от него все равно не было ни жарко, ни холодно!...
С этими словами ты ушла в новую жизнь. Незаметно, красиво устроив яркую презентацию свих книг и тихо забрав гонорар. Погрузив Создание в какую-то неведомую метель безразличия со своей стороны и увлеченности предвкушением новой жизни.
А она была близка, щемяще близка сердцу Творения. Оно с тихой радостью и грустью наблюдало, как внедряется бурный поток радужной жизни в его темную тихую обитель. И ощущало: уходить – не страшно. Это благородно по отношению к тебе. Ведь ты устала от прежней жизни в мрачном замке и отрекаешься от чувств долга перед своей обузой – Творением.
Это было удивительное чувство для сердца Тени Франкенштейна, будто открывшее ключ от всех твоих разочарований и ее иллюзий. Вместе с этим чувством она с облегчением погружалась в знакомый сон забвения, в ее мир. Сквозь все туманы этого мира, до нее, наконец, доходило явление.
Явление того, что она вновь вернет себе свой прежний покой и одиночество. Оно с силой вырвалось на волю с прощальной запиской: «Благодарю Вас за все!... Наслаждайтесь своими успехами и не думайте обо мне!... Я – лишь немой герой Вашей книги!.... Который с теплом провожает Вас в свободу!.... Идите!».
Оно засияло тихою луной и каким-то волшебным, вечным для Создания ароматом подаренной тебе на прощание розы, блеском почти призрачной слезы и... звуком. Самым печальным, глубоким отголоском целого мира – звуком твоего ухода, эхом солнечного, бесконечно укрепляющего Творение чувства – любви к тебе...

[Olgfox]

Это печататся уже можно!!

[Gazero]

))) Спасибо, хотелось бы)

[Gazero]

Одна Овечка…

…гуляла на свежем воздушке под солнышком. Как же дивно играют его лучики – хочется плясать до упаду и нежится в них, купаться до бесконечности! А в небе плывут облачка, совсем как мохнатые подружки Овечки,только более молчаливые…
…Вокруг нее было только тихое эхо философствований барабанщика-дятла и лесных птичек, гул ветра и шелест листочков. Овечка всегда думала, что они –крохотные феи леса, в нарядных зеленых юбочках и с солнечными колпачками на тоненьких волосиках; потому обижать их нельзя ни в коем случае!...
…«А вот травка!... – с радостью подумала Овечка,осторожно подбегая к хрупкому пахучему, изумрудному пучку, словно танцующему налегком ветерке, - Интересно, какая она?...» - она легонько отщипнула кусочек и,со смаком пожевав, подумала: «Вкусно, только…»…
…Только стало жаль Овечке незнакомого пучка, который,до встречи с ее ротиком, будто незримо улыбался и приветливо, с интересом махалей зелеными ручками; а сейчас она лишила его этих самых ручек, может, даже глазок, с любопытством, наверное, тоже смотревших на тишину вокруг.
Овечка задумалась и, еще поглядев на, казалось, чуть приунывший росток, подумала: «А ведь он был таким красивым, совсем живым…Сейчас ему грустно, он плачет… Ну не плачь, пожалуйста!... Прости меня!... Я небуду больше тебя обижать!...».
И она вынула из своего мохнатого кармашка маленькую блестящую брошку, с трепетом положила перед ростком и… его листики снова засияли бодрым светом, какой бывает у неженок-звездочек; их крохотный владелец тихонько радостно засмеялся, аккуратно гладя свою новую пушистую, белую подружку!
Овечка робко дотронулась до его зеленых ласковых ручек, прошептав про себя: «Как хорошо, когда никто не грустит!... Я сделаю так, что он больше никогда не будет грустить – подарю ему новых друзей!... И будет тихо и светло!...».
И Овечка, еще утешающе постояв рядом с ростком,посмотрев на него некоторое время, легонько шаловливо ловящего лучики солнышка,побежала со всех ног домой, чтобы быстрее вернуться к крохотному изумрудному,новому другу.
Дома она стремглав захватила лопату, лейку и мешочек с семенами, а потом – быстро-быстро поскакала к тому месту, где встретилась смаленьким, дивным пучком.
Прибыв на место, Овечка принялась старательно копатьямку рядом с зеленым малышом, бросать семена и закапывать их, после – щедрополивать водичкой из лейки, не забывая угощать ее сладкими прохладнымикапельками и росток, искрящийся и неслышно попискивающий, легонько вздрагивающий от удовольствия под фонтанчиком лейки.
Закончив работу, она с большой неохотой заметила, чтосолнышко закатилось за причудливые мохнатые, темные башни леса; важно выплыл из дымки тумана сказочно сияющий месяц, а на небе, одна за одной, выскакивали намягкий ковер синевы веселые сестрички-звездочки.
«Я тебя не брошу!... Не хочу, чтобы ты, такойтоненький, маленький и… такой хороший, мерз темной, жутковатой ночью один!..» –с теплом подумала Овечка про росток и, устроившись рядом с ним поудобнее, легла и потихоньку уснула, согревая его своими большими, плотными, гладкими кучеряшками.
Их сон бережно качала в бездонной перине колыбелькалуны, убаюкивая тихой песенкой волшебных розовых светлячков… Разбудилималенькую, белую, пушистую и преданную подружку изумрудного пучка игривые перешептывания и словно чьи-то щекочущие крохотные пальчики, норовящие дотронутся до нее совсех сторон; Овечка сонно приоткрыла, блестящие от только-только улетучивающиеся дремы, глазки и… изумленно замерла – вокруг нее будто легонькотанцевали друг с другом, весело перешептывались и мерцали на солнышке бусинкамисветлой-светлой росы целых три ростка!
В первом, самом высоком, крепком и блестящем, она струдом узнала того зеленого кроху, который еще вчера растерянно моргал круглымиглазками на приближающиеся вечерние свежие сумерки; в двух остальных, нежно-зеленых,будто переливающихся невидимыми алмазиками, едва угадывались бывшие беспомощныемелкие зернышки, которых того гляди и сдует легким ветерком!
Овечка, все еще не веря в реальность этого, подошла ксамому высокому ростку и понюхала его – он источал тот самый чудный аромат, чтокогда-то вызвал у нее аппетит и вынудил отщипнуть чуть изумрудного крохи;теперь этот запах кружился в теплом, свежем воздухе, смешиваясь с дуновениемсладкой пыльцы, шелестом листьев и… слепящих солнечными зайчиками, пляшущих надругих, нежно-зеленых, ростках.
«Как все же дивно, что он растет!.. – подумаланеожиданно Овечка, с умилением наблюдая их увлеченную возню, прислушиваясь ксолнечной тишине и отголоскам щебетанья птиц, - Чудно, что его любят друзья,такие же непоседливые, зелененькие и… милые, как он!... Как хорошо, что ониживые, смотрят на солнышко и, наверняка, тоже радуются ему!...».
И она тихонько отошла от них, поглощенных забавами,понятными, наверное, только им; неслышно побрела с, залитой солнышком, полянкидомой и, еще раз обернувшись ей вслед, поймав взглядом резвящихся в облачкахбабочек, словно сотканных из солнечных искорок и радуги, вспомнила: «А ведь тутне было бабочек до появления этих замечательных росточков!... До чего жезабавно они танцуют, а под ними тихонечко журчит красиво ручеек!... Как не хочется все это покидать!... Но надоидти домой…».
Она вновь бойко зашагала в сторону дома, но, еще разпосмотрев вслед дивной поляне, остановилась – три ростка разом тихо-тихосмотрели на нее, погрустневшим взглядом словно говоря: «Не уходи от нас!... Тысамая хорошая овечка на свете, мы хотим дружить с тобой всегда-всегда!!...».
И Овечка призадумалась: «Страшно себе дажепредставить, что я, привязанными к земле, глазами этих кротких, светлыхросточков стою и смотрю вслед другу, который покидает меня ради… привычноймонотонной скуки в сыром, тусклом доме!… Что на свете теплее и долгожданнее,чем дом?.... Но… Дом всегда откроет двери и подождет тебя, а ростки… Бытьможет, настоящие, единственные мои друзья, будут меня ждать и грустить,чахнуть… Я не хочу снова ощущать на своей шерстке чьи-то незримые слезы!... Япостараюсь сделать так, чтобы они никогда не плакали, не страдали отодиночества!... Принесу все нужное из дома на эту поляну, чтобы быть всегда рядом с ними!... Росточки заслуживают этого, ведь… они просто чудесны!!...»
И Овечка, ободряюще дотронувшись носиком до каждойзеленой ручки изумрудных пучков, мигом кинулась домой и, взяв несколько вещей,бегом отправилась назад, к росткам, которые были очень рады ее возвращению и дружескому легонькому похлопыванию по их изумрудным листкам.
Она со странной негой ощущала чуть усыпляющеедуновение перышек солнышка… глубоко внутри себя, наблюдая, как ее зеленыедрузья с любопытством рассматривают, трогают и обсуждают принесенные вещи.
«Как же хорошо жить… Особенно, когда рядом солнышко и…друзья!!...» - думала Овечка, укладываясь рядом с ростками, с тонким ощущением радужного кружка счастья от их, с упоением смотрящих на нее, зеленых глазок;беспечной игры искристых бабочек, шелеста листьев, гула лесных голосов,водопада теплого солнышка, заботливо треплющего густую, белую, мохнатуюмордочку одной, дивной Овечки…

[Olgfox]

Вот в советское время бы такие сказки выпускать, с картинками))

[Gazero]

Да, сама б взялась за иллюстрации)

[Olgfox]

А ведь и сейчас наверно не поздно. Заключить контракт с издательством-при таком богатом (и уже готовом )
материале. Сколько сейчас детских книжек издаётся-море.

[Gazero]

А ведь и сейчас наверно не поздно. Заключить контракт с издательством-при таком богатом (и уже готовом )
материале. Сколько сейчас детских книжек издаётся-море.

Ну, признатся, я не считаю, что у меня все или основное - детское - аллегоричное - может ;)
Кроме того, ищу, пока не нахожу...
Спасибо за пожелания))
Рада, что нравятся мои писанинки

[Monty]

Ну, признатся, я не считаю, что у меня все или основное - детское - аллегоричное - может ;)
Кроме того, ищу, пока не нахожу...

А ты начни не с издательств, а с газет. Издательства потом сами на тебя выйдут

[Gazero]

Ну, признатся, я не считаю, что у меня все или основное - детское - аллегоричное - может ;)
Кроме того, ищу, пока не нахожу...

А ты начни не с издательств, а с газет. Издательства потом сами на тебя выйдут

Спасибо, Монти, за совет) постараюсь

[Gazero]

Забавный случай из жизни… собаки

Как здорово иметь рядом с собой четвероногого друга! Ведь кто, как не домашний зверек своим смешным поступком не только невольно вызовет у тебя улыбку, но и заставит поучиться жизни. У меня есть собачка. Зовут её Марта. Она есть нечто малюсенькое с черными бусинками глаз, большими ушами и звонким голосом.
С Мартой очень часто случаются разные забавные ситуации. Вот одна из них. Недавно взяли её с собой погулять к озеру. С поводка отпустили, чтобы доставить радость. А поскольку Марта ну «очень спокойная» собака, то счастье от прогулки немедленно переросло в то, называется «цирковое шоу». Стала наматывать круги на своих тонюсеньких лапках вокруг хозяев. Хоть сиди, смотри и считай!
Все думали, что Марта так и будет бегать от одного человека к другому. Но нет! Как же такое огромное творение природы, как озеро, останется без её внимания?! Славный «пароходик» Марта пулей летит в его глубины. Только далеко не плывет, а хлюпает по озерной водичке у берега. Да сосредоточенно так! Видно нравится лапки мочить. И таким образом прохлаждаться, пока не начнут звать на берег.
Но Марте было не до того! Заметил наш «пароходик» пристань-камень, одиноко торчавший в воде. Со всех лап Марта кинулась к нему- обследовать же надо, взобраться и, заодно, согреться! И пока, хоть и с энергичными усилиями, карабкаться у неё получалось… И вот, довольный всем на свете, «альпинист» Марта покорила вершину камня и, виляя хвостиком, принялась рассматривать окружавшие её просторы.
Но тут собака глянула вниз, в зеркальную гладь воды. И увидела себя, родную и единственную! Захотелось ей собою, драгоценной, полюбоваться! Но пока она пыталась понюхать своим любопытным носиком воду, не отрывая глаз от себя, любимой, тотчас плюхнулась в воду! И так смешно потом барабанила лапками по воде на одном месте! Уже на суше виновато смотрела своими черными жемчужинками. Еще бы!
Вышла Марта из озера- нельзя назвать иначе, как «чудо в тине»! Была она, казалось, такой беззащитной, милой!... Но это, пока дрожала от холода! А как только высохла, согрелась- вновь веселая и любопытная! И горя ей мало! Я поняла для себя, что моя собачка- милая и смешная, но с ней всегда надо быть «на чеку»!
Марта тоже научила меня: нельзя в критической ситуации на что-то отвлекаться, надо быть бдительным!