писанинки :)

Творчество не по сабжу.
Правила форума
Устали за день и хотите немного расслабиться и послушать какую-нибудь захватывающую историю? Или поделиться своей? Тогда милости просим вас на кухню к старине Рокфору - место всевозможных баек и рассказов, не связанных с м\с!
Ответить
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Monty писал(а): :wink: правильно Локи, а не Локки :wink:
:)
Да, пардон, у меня вообще любовь к удлинению словечек :) и имен
:razz:
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Тюльпан…Потемок...

...Рассыпал свои лепестки повсюду, и теперь они сверкают, только... белыми пушинками...
Снега; впрочем, по секрету скажу вам, тихо было вокруг, лишь... не до сказок дремы было...
Торопливому легенькому топоту, безуспешно спешащего от очередной... ну вот совершенно прямой линии тропинки, с падением отмечающего почти бесконечный полк однообразно расхаживающих пестрых лиц; не грядет ли чего?
Только одна эта тревожная мысль напрягала круглые глазки их крошечного хозяина, с робко-звонким писком отбегающего от грохота стоящих машин и прячущегося за безразличные фигуры деревьев.
"Ветер меня унеси! – отчаянно подумал он, сосредоточенно высматривая, куда еще можно спрятаться от полка имашин. - Как можно было забыть карту, ведущую к замку?!... Как я в него, если придется, попаду?!... Куда теперь податься, вроде привычные лабиринты, а... немогу через них идти – боюсь!!...".
И его крохотные кулачки обреченно сжали столб дерева: отовсюду лился вовсе непривычный гул, не хотелось покидать ему так удачно найденное прикрытие.
Но тут... его глазки столкнулись с неподвижным, каким-то кукольным взглядом "Тюльпана Потемок" (самого жуткого существа, похищающего и поглощающего все, на что падали его пустые глазницы; на деле почему-то преспокойненько словно спящего).
"Ой-ей!!... Тюльпан потемок!!... Дела туманны!... - задумчиво отметили про себя невозможно увеличившиеся круглые глазки, едва с мирным любопытством выглянувшие из-за ствола. - Тут... их еще есть, я не один!!... Надо попробовать незаметно пройти мимо них!...".
С таким, признаюсь, очень нерадостным, намерением, он на цыпочках, старательно потупив взор, заперебирал складками своего платьица, бесшумно парящими мимо... все неподвижных "Тюльпанов", кокетливо-спяще развернувших веером свой черный бархат лепестков, едва-едва всколыхнувшихся легеньким прохладным ветром.
И, знаете, этого было достаточно, чтобы... почти прошедший сквозь маленькую их колонну, испуганный глухой писк взметнул все складки платьиц на свете, в напряженном бегстве своего крохи-владельца, назад, к спасительному дереву.
"Ну уж, стоп!... – насупил глазки он, мысленно посылая "точно черного шелка", все так же неподвижным, противникам тысячу "ну очень ласковых" слов. – Противное нуждой вышибают! Делать нечего - попробую проехать мимо них!...".
И его резвый кончик малыша-капюшона, казалось, тоже судорожно зачихал, купаясь в клубах пыли и грохота - это его хозяин на все лады пытался завести машину, даже не пробуя залезь во внутрь нее.
Промучившись так недолго, он, не мудрствуя... долго, подперся кулачками об багажник машины и, удерживая ими все у нее, что можно было ухватить, забавно подражая ее мотору, изо всех сил воинственно побежал на череду "Тюльпанов".
Наверное, если бы они и вправду могли видеть, то, от этого зрелища и от... смеха, разнесли б черные все свои лепестки, во все стороны света: машина, мягко скажу, медленно и неуверенно двигаясь на них рывками и посипыванием шин, покачиваясь во все направления, клацала капотом, как крокодил, метала и грохотала, умудряясь не заглушать этим тоненькую...
Победоносную мимикрию рокотания малюток-бусинок круглых глазок, что, изловчившись, ежесекундно выныривали из-за высокого багажника, просто... и они наслаждались мигом, когда один за другим, со странным, для их маленького хозяина, скрежетом сморщивались лепестки"Тюльпанов", глаза их кисло утопали во тьме впадин и трещин, а сами они...
Очень быстро исчезли, навсегда, в недрах щелей, и бравая машина, после столь разгоряченной битвы, была, по поощрению, ласково... с усилием, будто негодования, отпихнута натруженными маленькими кулачками, разочарованно-неторопливо протирающими круглые глазки, слушая, как тоскливо-тихонько зевает ротик их совсем крошечного владельца.
"Да тут целое... постоянство! - его белоснежные, вовсе крохотные, шажки волнительно проследовали по всему маршруту, на котором были им уничтожены "Тюльпаны Потемок". - Вот они исчезли, а перепутья остались!... Какая досада; еще и... окончательно дорогу к замку потеряю, кроме того - без карты!... Нет, скорее... к дереву!...".
И вот... уж миновав перекрестки с пугающим маршем прохожих, машинами и вмятинами от поверженных "Тюльпанов"; он поспешил к самому началу - к верному дереву, убеждая себя беспрекословным: мало ли какие сказки стали явью, главное - совсем с пути не сойти.
А он... никуда не делся, хотя маленькие кулачки вцепились в дерево, как... впервые, словно не замечая, что повсюду та же теплая молочная дымка тумана, такой же шелест листьев и озорные подмигивания крошечных светлячков и паутинок из темноты и те же шаги, гул, возня эхо и перестукиваний; та же стройненькая линейка тропинки.
И тут что-то, может легенькой улыбкой смешливого лучика, коснулось круглых глазок, растерянно глядевших вовсю даль ровной, такой, что…
Прямее некуда, тропинки (со стыдливостью вспоминая, как, в замке, их крошечный хозяин, с восторженным тихим писком, бегал из комнаты в комнату, коридорами, зеркалами, запутанными и извилистыми, катался на кривых перилах крутых лестниц, качался на хитросплетениях творчества паучков, проскальзывал через пресекающиеся углы, двери, со скрипом хлопавшие от ветра во все стороны)
Но вот... он очнулся, притихло, вздрогнув и с, по-невинному (еще более) круглыми, глазками спрятавшись еще старательнее за ствол дерева: лучик нежно... со всей дури дернул его за плечо суровыми, холодными, кремневого свойства, перчатками - перед ним стоял усатый полицейский в фуражке.
- Это ты мне вентиляторы сломал, пакостник маленький?
"Ну... со всеми ведь бывает! - мигом, смущенно завертев пальчиком по стволу, чуть покраснев, принялся оправдываться... самому себе, балансируя на ветках, его крохотный собеседник. - Подожди! Что за... вентиляторы?!...".
- Вот и свяжись с вами: добьешься... всего того свойства, как вы сами!... - вздохнув, пробормотал полицейский, кисло созерцая этот ритуал, и терпеливо объяснил. - Посмотри туда: там поломанные вентиляторы!... Зачем ты их сломал?...
Тут круглые глазки его оппонента... пискнули кротко-глухо не своим голосом: в указанном объекте они узнали побежденные полчища "Тюльпанов Потемок"!
"Ой... " - только и смогла тихо промелькнуть мысль их маленького хозяина, прячась за ветками дерева и следя за медленно багровеющим лицом нахмурившегося полицейского, его недобро топорщимися усами и...
На сжатую в дрожащем кулачке карту замка! Она точно усмехнулась ему...
Тенью рожицы… Тюльпана Потемок, провожая его нескладную крошечную фигурку, во весь опор убегающую от оглушительно ревущего свистка полицейского...
...Где-то, быть может и вдали, уже далеко от его, с любопытством присматривающихся к окнам нового замка, всегда готовым к очертаниям свежих дуновений дали, крошечных круглых глазок; он... вспоминает темноватый бархат лепестков, повсюду...
И теперь они сверкают, только... белыми пушинками...
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Совет Древесного Короля

...Мне вновь не спится - все настойчиво шепчутся в голове мысли: кто-то снова грустит, на все сердится, ничего не ждет и не хочет; не верит в то, что тучки ненастья растают.
Да и... Свежий аромат белоснежно-кремовых лучиков, разлившихся по листьям деревьев сада зовет погулять, погладить воздушную паутинку тумана, послушать неутомимых болтунов - шелест травинок, играющих с лунными капельками.
Как чудесно пройтись по их синеватому узору, в котором словно мерцают звездочки, погрузиться в их вдохновенные рассказы о монотонном скрипе далекой старой мельницы, о резвящихся рыбках в небесно-алмазном ручейке, о... Древесном Короле...
…Я будто вижу его красивый дворец, увешанный дивными картинами из радужных листиков. Эти картины вызывали восторг у всякого, кому посчастливилось побывать у Короля в гостях; все хвалили их хозяина, дарили ему подарки и просто оставались счастливыми от того, что увидели такие прекрасные картины.
Только один Вороненок завидовал Королю и мечтал сделать что-нибудь такое, чтобы оно было лучше дивных картин и его тоже хвалили.
"Картины с листьями давно устарели! - решил Вороненок. - Я буду портреты писать. Это куда полезнее и лучше выйдет, чем какие-то картинки Короля намалеванные...".
И принялся он за работу: остановил первого встречного и давай его портрет писать; а первым ему попался Мышонок.
- Давай садись! - гордо предложил ему Вороненок. - Я тебя рисовать буду.
- А ты нарисуешь меня с цветами? - поинтересовался Мышонок, который очень любил цветы.
- Ну нет уж! - капризно-скучающе протянул "художник". - Я хотел нарисовать только тебя, и все!... За цветы и речи не было!!... Можешь идти, куда шел!...
- Хорошо… до встречи! - обиженно опустил ушки Мышонок, из доброй вежливости дружелюбно махнув на прощание хвостиком.
- Хочешь написать мой портрет? - с жаром подбежала к Вороненку Лисичка.
- Пожалуй,... Нет! - лишь хмыкнул он, лениво смерив ее взглядом. - Ты очень большая, тебя не уместить на одну картину!...
- Я думаю, ты же сумеешь сделать так, чтобы я поместилась на ней? - мягко возразила Лисичка, от рвения беспрестанно нюхающая носиком кисточку Вороненка. – Ну пожалуйста, попробуй!...
- Нет! - упрямо-небрежно прищурился тот. - ты настолько большая, что ни в одну картину не влезешь!
- Ладно! -вздохнула та, подбирая белые перчаточки и причудливые оборки юбочки, которых нужно было уметь не спеша и красиво нарисовать, - Если передумаешь, позови...Буду рада!
И подумал Вороненок: "Я и сам смогу нарисовать портрет, вот возьму и... себя нарисую; Древесный Король умрет от зависти; ведь ничего, кроме как листики малевать, не умеет!...".
Он даже подпрыгнул от удовольствия при этой мысли, а потом, не теряя времени, стал выбирать внушительную позу для своего портрета.
Пробовал они так и эдак, а только понравилось ему с расправленными крылышками стоять, и выбрал он для картины это положение; да только... то муха пролетит, то возникал аппетит, то уставали важно стоять лапки...
А главное - не получалось у Вороненка замереть с расправленными крылышками и тотчас это рисовать: одно крылышко его закрывало свет, падающий на холст, а второе шевелилось, чтобы нанести контуры. Да и они выходили у Вороненка кривыми, нечеткими,... неумелыми.
"Что же мне делать? - пригорюнился "художник", всхлипывая и почесывая головку. - Так я себя никогда не нарисую... Может, спросить у кого-то, как это правильно сделать?... Древесный Король, наверное, все знает, умеет; не даром же его картины хвалили... Он ведь сможет помочь мне!... А я сердился на него!...Пойду к Королю!..."
И поторопился Вороненок побежать во дворец, приветливо встречающий радужными листиками и... приятной улыбкой Короля, старательно выводящего наброски на холсте.
- Привет, малыш! - бодро воскликнул он, оставив все и устремившись к гостю, - Я могу тебе чем-либо помочь?
- Как мне написать свой портрет? - робко переминаясь с ножки на ножку, спросил Вороненок.- А то я хотел срисовать свою тень, чтобы научиться писать портреты – не получается!...
- Что ты,что ты, малыш? - еще шире усмехнулся Древесный Король. - прежде всего, нужно тренироваться срисовывать что-нибудь простое, внимательно, аккуратно!... Например, хочешь - попробуй нарисовать вон ту серебряную вазочку?...
...Мне до сих пор кажется удивительным то, что после этих слов Вороненка как будто подменили: он стал тихим, старательным; охотно помирился с Лисичкой и Мышонком.
Научившись, заботами доброго Короля, рисовать, он, больше не отвлекаясь на муху и собственные нежелания, написал портрет и Мышонка с цветами, и Лисички, и... Древесного Короля.
Он был благодарен ласковому Королю за незлобивость, понимание, терпение и навсегда запомнил его "пророчество солнышка успеха" - не сдавайся, умей находить и в тучках маленькие крылышки радуги, постарайся всегда дружить с легкими и светлыми облачками надежды и... тогда твои труды и мечты засияют сапфиром звездочек.
Я мягко принимаю в ладони своей души этот теплый совет и... ощущаю благовейное убаюкивание кремово-белоснежных перышек луны, мягко крадущихся по ступенькам моего дома и заглядывающих в калитку забора.
Они придути к вам, загадочной улыбкой Древесного Короля, хранящей его "пророчество солнышка успеха"...
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Часы луны

…Вновь тикали своими стрелками, когда на магазин статуй спустилась тьма, приятно и зеркально отдающая прохладным туманом икрасиво мерцающими звездочками.
Но они не могли сравниться с теми восхитительными искорками, что исходили от светлого золота… веера волшебно тонкой статуэтки Акробатки, с светло-рыжими волосиками фантастической прически и белоснежной туники, отливающей жемчужными нитками!
Вот на все это и положил давно глаз мелкий воришка Вова, мечтающий давно о девушке, не говорящей ни слова и которая бы позволила всегда собою любоваться, не требуя взамен ни ухаживаний, ни денег на содержание.
И, кажется, нашел ее в лице обворожительной Акробатки, так смирно ходящей по невидимому канату. Кроме того, она держала в руках веер, который не мог быть не искушением для такого опытного и удачливого воришки, какон. Вова выждал момент и прокрался однажды в магазин, чтобы, как ему казалось,законно завладеть своей красавицей и заполучить у нее, тихой, веер; а на деньги от его продажи купить квартиру со всеми удобствами.
Единственным препятствием к ней был настороженный тик лунных часов, которые противились, неодобряющим шепотом, такому легкому обману пожилого спящего охранника, незаметному преступлению. В это произошло в один момент, когда город не заметил, за яркими огнями, бесшумно вышедшую, в свое убежище, тень Вовы, победоносно уносившего в руках хрупкую Акробатку, жалобно сверкнувшую веером; чтобы бесконечно любоваться ею и своим умением ловко присваивать себе чужое…
Странно, но неродным стал золотой оттенок веера утром, теперь он затянулся каким-то осенним мутным блеском, отливающим изредка синими листиками; в тон Вовиной футболке! Он говорил себе, что это – простое действие алкоголя, которым тот любил баловаться после близко пыльных побед. И воришка судорожно бросился остатками пьянящего пиршества отмывать веер; но он оставался такого же странного цвета, как и раньше; даже темнее и мрачнее!
«Мрак! – мысленно сокрушался Вова, почесывая, в растерянности и разочарованности, темно-красную, всклоченную от неухоженности, голову, - Но хоть моя статуэточка, моя Акробатка меня утешит, она позволит мне погладить ее светло-рыженькую головку и ощутить, что я все же молодец!». С этими мыслями он напустил на себя иллюзионно-счастливый вид и направился к углу, в котором спрятал статую.
Отдернув несчастное одеяло, за которым он спрятал ее, воришка обомлел: и красавица-Акробатка стала совсем иной – отливали ее волосы теперь таким же тусклым ярко красным блеском, как и клочья головы Вовы; туника стала темно-синей и темно-безобразной! Он протирал глаза и встревожено тер куцей тряпкой Акробатку, полагая, что она запылилась; но окрас статуэтки оставался таким же; что привело воришку в отчаяние и даже злость.
«На что я тратил свою силу?! – гневно думал Вова, разрывая тряпку, столь упрямо не справившуюся с обязанностями. – Это, наверное, от табака Акробатка казалась мне красавицей; а веер – золотым! Пора завязывать с курением!... А я уже размечтался продавать его и купаться в роскоши с этой невзрачной безделушкой… На что она мне теперь? Может, перекрасить ее?...Сама-то она хорошенькая!...».
И с этими мыслями Вова самодовольно принялся перекрашивать Акробатку. В результате его трудов она стала черненькой, в розовой тунике; но словно расстроенной от еще одного жульничества воришки. А он… закончив работу, швырнул веер в пыль и потягиваясь, собрался заснуть, после игры в карты с приятелями и ужином из украденной колбасы.
«Думаешь, никто не поймет, что ты меня украл?» - вдруг спросила Акробатка, под торжествующий гул лунных часов. – И вообще, как ты мог меня перекрашивать, если у меня стало все твое?... Если я тебе разонравилась, лучше верни меня!...»
«Еще чего?! – гордо отверг Вова, только отойдя от шока. – Ты принадлежишь мне и будешь стоять для красоты, сколько я захочу!...».
«Ты ли меня изготовлял, хранил, приукрашивал, чтобы называть своей?!» - возмутилась вдруг статуэтка, забавно искривив красивое личико.
«Ах ты так?!» - закричал воришка и набросился на Акробатку, вновь, с испуга, принявшую обездвиженный вид; он ее выкинул на помойку, а потерявший блеск золота, веер, кропотливым трудом сделанный, подешевке загнал на бутылку пива, чтобы забыться во всех своих низостях.
Они еще раз пригрозили стрелками лунных часов, набирающих новый оборот, когда Вова, после удачного выигрыша дешевой булки в карты, снова сыто задремал. Он сначала жмурился от неожиданного радужного всплеска лучиков, а потом ахнул: Акробатка, все еще сияющая преданностью и желанием жить, стояла перед ним, требуя внимания и заботы, пусть и маленькой, но любви, от нового хозяина; так похожего на нее красными волосами и синим одеянием.
Оно лишь нервно колыхнулось, и Вова недобро засверкалглазами на простое замечание статуэтки: «Нехорошо, воришка!.... Я же готова с тобою жить, не смотря на все; ведь ты мне тоже нравишься!... Не бросай меня, ведь ты мой новый хозяин, я твоя, безобидная, игрушка!».
«Ты мне никто!... Я тебе ничем не обязан!... И ты мне не нужна!... Убирайся, куда знаешь!!!...» - заорал в ответ Вова и запустил,трясущейся от выпивки, рукой пустой бутылкой прямо в изящный лобик Акробатки.
Та жалобно закричала и, корчась от боли, протянула руку Вове, щемяще тая в неведомом тумане. А тот уже впал в черный сытый сон. Тогда лунные часы… просто повернули стрелки назад и патетически грянули ночными колоколами своей башни. От этого Акробатка и, вновь появившийся, веер засияли невыразимо красивым цветом, переливающимся прежними красками – светлым золотом и белоснежной туникой, нежно-рыжими волосами и раскидывающимися искорками от рук…. Снова застывающей, в своей трогательной позе, статуэтки.
Все это разбудило Вову; он метнулся к Акробатке, чтобы выпросить прощение и снова, днями и ночами, любоваться ею, в своем убежище. А главное, чтобы продать ее веер, после - купить квартиру и жить там в неге, с прелестной статуэткой. Но она… растаяла и на прощание погладила его немытое лицо столпом искр; снова становясь на свое место в магазине и став объектом неусыпной охраны, хозяином, страшно обрадованным вернувшемуся украшению своего магазина.
А оно стояло тихо на полке, радостно встречая заинтересованные взгляды покупателей и тихо шагая по невидимому канату; незаметно прося, еженощно, лунные часы о встрече с, удравшим из города и от милиции, Вовой; возврате ей единственной и волшебной, щемяще ушедшей любви!...
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

…Неравный разговор

- Это такая штука, что, как не крепись и непрячься, она, в один миг, подкрадется, только… неслышно, белоснежными шажками…
Когда,счастливо дремля в тишине, бесконечно-привычно планируется досуг: чинно побродитьпо комнатам, похлопать окнами и дверьми, позабавиться с картинами и статуями,да вот…
Не думалосьже, что придется все эти радости отложить – кто-то еще не знает, что некультурно и неприятно, когда скидывают с хрупкой постельки громовым хлопаньем двери (кажется, тем самым ее, самую любимую, вот-вот норовит разнести); это недело!
Однако… все негодование в мгновение может сменится радостью и торопливыми грезами пакостника, когда наблюдаешь торопливое и неумелое исчезание за углом складок невысокого плаща –это должно было быть простым карапузом!
А их, малышей(знаю по себе) очень легко напугать темнотой, падающими каплями, хлопком из-за поворота, ветерком, и они быстро выпроводятся; вот только… ребенок не будет пронзительно-недовольно пищать об «пыли и немодности замка»; все же придется радушно принять озадаченность и…
Действовать:об этом словно просили старые игрушки, валяющиеся тут и там, чашки и тарелки,которые здорово было разбивать, кресла, чучела, пианино и - вот это и вправду – лучшее, что можно придумать, - зеркало, в котором можно трещать молниями и снежком, да…
Что-то тут не так: на исподтишка бегающие стулья и кресла, разбитую посуду незваный «ребенок»только фыркал и смеялся над напряженными маханиями лап чучела медведя, бодание головы оленя, стеснительно пляшущим иногда огнем в камине; ветхими потолками,из-под которых за ним бдительно следили сотни глаз и…
И тут шаги не удались – «он» принял их серьезно, схватившись за сумочку со всякими приторно пахнущими,наляписто разноцветными штучками, с которыми тотчас принялся возиться, проявив,между прочим, неуважение ко всем этим, более чем красноречивым, намекам - что…
Аккорд у несчастного пианино берется еще выше, молнии сверкают, только и слышится треск снега, посуды,вращающихся во все стороны стрелок часов; даже… возмутительно – «он» же хвастается об этом по телефону, иногда включая в ответ маленькую лампочку,пикающую противно и звонко, громко бегая повсюду и заводя часы, отчего у любого(и у меня) голова кругом пойдет…
Как то выглядело невоспитанным, нетактичным (не хочется слышать это прямо!), когда говорят, терпеливо, гуманно, во весь голос буквально, столько времени, в ответ получают лишь… вот такую несмолкаемую тишину; ну никто и не говорил, что легко справляться с чем бы то ни было, и вот к…
Решительности обращен весь кроткий взор и упование (нельзя оставлять все, как есть – любимые паутинки порваны книжками, что заброшены «крохой» в непросветную пыль, драгоценности из сундучков исчезли (что не было бы бедой, если бы и сами сундучки не пропали),комнаты все больше и больше становятся ослепляющими, пестрыми, чужими)…
И… вновь что-то подводит: самые изощренные проделки с визжащей куклой и шмыгающим зайчиком, топающими ножками и хватающими все подряд, с шелестящими книжками и хихикающими тюбиками, занавесками, картинами, тенями и шевелящимися коврами…
Не дают ни капли чего-нибудь, кроме конфуза – непрошенный «крошка» стал заглушать уж и эти робкие, своеобразные уговоры своим писком, взвизгом, причитаниями, вроде толково «цирке, а не шоу», «почему, если пугают, то не вижу скрытых камер и звонков восхищения, гонорара?».
Похоже… все слишком просто (или сложно, или странно, ну или… не знаю что); стыдливо покрываютсяалыми крапинками щечки у исчезающего красноречия, предпочитающего в последнее время благовейно, тайком исследовать комнату негаданного» гостя, напакостить там, в надежде на какое-никакое, более яркое и весомое убеждение для «него».
К счастью, очень заманчивому и тонкому, среди всяких «его» шепотов и возгласов – пустых рюшек,подвесок, заколок, шкатулок, оно нашлось – это картина, на которой была изображена милая девушка, улыбающаяся и одетая в… тот же плащ, что и у «него»(так вот в чем дело: гость не боится, потому, что вырос из «времени крох» и путь к его пониманию лежит через совершенно другие доводы!).
Вдохновлено,прибодрившись, миг задумчивости проходит – словно ласково зачерпывается память и… вовсю, усердно попробуется зазвучать трель похвал, комплиментов, улестивых слов, согласия со всем, например, розочки, подкинутой незаметно, или обрушивающегося дождика из алмазов, лепестков и жемчужинок, и не жалко расходов– покой всегда будет дороже, желанее, тем более, хоть как-то близостью четкой и спокойной точки в разговоре; но…
(Не может быть!)– едва собравшись стройным пучком, слова иссякают, вся музыка сходит на нет, отпрянув,спрятавшись, смущенно проглотив нотку… глухой разочарованности, писка удивления: девушка из картины, даже прикоснувшаяся теплыми пушинками глаз к совестливому потупленному взгляду, не вернется (вдруг становится жаль,отчего-то…), и разговор еще наберет обороты, сверкнувшие злобным зырканьем…
Невысокой женщины, весьма кислого, даже… злющего вида, кривой свирепой улыбки и тонких,скупых черточек, злорадной усмешкой отслывающая на самые колкие словечки в мире(ой… только не это!) – метание посуды, щелканье фотоаппарата, швыряние в зеркала, писк и тарарам по поводу «испорченной модной, только купленной блузки», «тошноты от ничекмных роз и дешевых жемчужин», «безобразия всего»;чего от них не натерпишься, хорошо, что…
Всегда (ну,это… лично мне, по крайней мере) можно убежать от продолжения этой бури фразочек, в новый замок, уже готовым ко всему, и к новому…
…Неравному разговору.
- Это такая штука, что, лишь присмотрись и вслушайся, она, в один миг, растает, только… неслышно, на прощание мелькая белоснежными шажками…
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

...Про...несколько жемчужинок...

...Нельзя... лишь сказать вам, не уловив беспечно-веселое, белоснежное перешептывание...
Волн, тихо радующихся тому, что в их глубинах,порою скучных длинными дорогами сероватых песками, открылись...
Самые восхитительные, крошечные глазки на свете, с радостью осторожно заглядывающих через теплую щелку капюшона-причудливого домика (там, за его пределами, наверное, очень светло).
Они решительно... старательно схватились крохотными кулачками за край этого необычного капюшона и откинули его, сначала на миг зажмурившись - им открылись сотни мерцающих облачков сине-зеленого тумана, в котором все летало, не то прячась, не то стремясь куда-то вверх, где странно сияло дрожащими лучиками нечто большое.
Как же захотелось глазкам тоже взглянуть на него,да домик важно постукивал складками, точно разговаривая и, наверное, сердясь;однако, они ничего не могли разобрать в беспрестанном шелесте тумана, потому быстренько вернулись в него, спеша лучше разглядеть, как...
Мерцающие облачка кружились вокруг, щекоча и исподтишка играючи щипая их, подталкивая к новым далям, где было столько незнакомого: длинные зеленые густые пучки нитей прихорашивались, то заплетаясьна всяк лад, то расплетаясь; ярко-голубые колокольчики прыжками танцевали, жонглируя камушками, приклеившимися к их... щупальцам, сотни лоскутков радуги, больших и маленьких, проплывали и звали забыться в их компании, и...
Глазки посмотрели наверх, а там... нечто большое вдруг успокоилось, казалось, послало сотни теплых искорок и... поднялось еще выше, ввысь, словно улыбаясь сине-зеленой кисее тумана, ведь тот стал еще красивее и увлекательнее, стал светлее; вдруг...
Для них дороги стали переливающимися и близкими-близкими, пески - шелковыми и золотистыми, а волны глубин -приятно-задумчивыми, просто...
Их белые кружева пены и сейчас... счастливы, что могут тихонько рассказать вам об этих глазках - про...
...Несколько, чудных малышек, жемчужинок, о которых...
...Нельзя...лишь сказать вам, не уловив мечтательно-загадочное, белоснежное перешептывание...
Аватара пользователя
Monty
Admirador de queso
Сообщения: 7992
Зарегистрирован: 15 мар 2014, 20:21
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Monty »

Прекрасные рассказы, симпатичные и трогательные 023.gif
Si taayabuni waane Adanu, mambo yalio dumani(Не удивляйтесь, дети Людей, вещам, что происходят в этом мире) Поговорка суахили.

ИзображениеИзображение
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Cпасибо, Монти) стараюсь
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Потемками... тоннелей...

Раз...
Среди белых-белых узоров...

...Что повсюду были на трубах, ему - крохотному субъекту, которое привыкли...
Тут и там, почему-то, называть Тошкой, - бродилось не очень...

Ключик от дверцы в любимую комнату, в замке, у него упал в маленький фонтанчик, вот и... заметались сияющие складки платьица Тошки, затопотали, замелькали по лесам-горам-городам (запланированную забаву с любимой музыкальной шкатулкой не в его правилах было оставлять!)...
Вот и сейчас...
Те трубы, как канаты в шапито или ветви в джунглях, закачались и тихонько забарабанили незатейливую песенку - его кулачки постукивали по ним, с надеждой обнаружить пропавший ключик, стараясь поймать за лапку удачу как можно быстрее (влажный туман обходил колоны сталлактидов и при общем мраке, с полуполоманными фонариками, создавал впечатление не из приятных).
Вдруг что-то - "дзинь", "дзинь", "дзинь" эхом загадочно заходило в их недрах, Тошка встрепенулся и, вопросительно чихнув, усердно завозился с дырками в них, ища кулачками упавшее; гул от, точно, убегающих капелек чего-то легкого и твердого (эти качества он успел отметить) усилился и торопливо заявил о себе где-то в... конце ломанной змеи из труб, собираясь пропасть в темноте, самой глубокой в мире, ямы.

"И куда только меня еще не понесет..." - робко-глухо, пронзительно от азарта, пискнул сияющий малыш и, не долго думая, плавно заспешил, паря чуть над землей, за манящими отголосками "дзинь".

Пещера там... непредсказуемо раскрасила свое однообразие лабиринтами из станций заброшенной шахты, со своими хозяйками в виде паучков-крыс и летучих мышей, и все это сомнительное великолепие...
Словно за невидимую руку гостеприимно повело полупрозрачные бусинки глаз Тошки, осторожно оглядывающегося на поминутно проносящиеся вагонетки, заполненные чем-то белоснежным и очень заманчивым.
И он, чувствуя алые крапинки стыдливости за свой нрав, тотчас ...
Лихо поправив капюшон со смешно торчащим кончиком, вдруг... самозабвенно изловчился и прыгнул в одну из них, проносящуюся на полной скорости, умудряясь среди грохота ее колес, отбивающих такт о скрипящие и искрящиеся рельсы, слышать заветное "дзинь".
Вагонетка, в которую словно была запряжена резвая и веселая пони, лихо промчалась, уподобляясь маленькому паровозику, через десяток станций и отделов, шаловливо задевая соседок, порою - перепрыгивая через них, особо замешкавшихся, петляя, во все направления, вот точно как танцуя на хрупких колесиках; а...
Ее храбрый кроха-пассажир притихло спрятался за ее высокие решетки, только и выглядывая раз-в-раз забавной головкой и, округлившимися и увеличившимися до невозможного, глазками, отчаянно повиснув на ее перекладинах кулачками и всю дорогу истошно, кротко-приглушенно, но весьма слышно, пища (когда от испуга, а когда и от удовольствия - не каждый же миг ему попадаются такие увлекательные гроты!); тут...
Повозка с белым кладом изо всех сил затормозила - воздушный, будто сотканный из ночной дымки облачков, подхваченный вдобавок ветерком, Тошка, все так же философствуя потешным глухим писком и моргая глазками, пулей неаккуратно вылетел из нее и едва успел лишь ухватиться за странной формы топорик, заостренный в конце и оставленный в скале: здесь явно что-то скрыто.
Вовремя отскочив от обвалившегося камня с потолка шахты, он чихнул и, судорожно отряхнувшись от пыли, паутины и капелек сосулек, задевших его водичкой, когда вагонетка, точно резвый хомячок, стала нюхать и тереться о соленые прохладные стены станций; протерев глазки кулачками, бдительно тихонько спрыгнул с топорика.
Рядом с собой он обнаружил...

Два...
Мгновения спустя...

...Очаровательную фарфоровую куколку с белыми волосами и в пышном, таком же платьице, чуть поломанную и поцарапанную, вывернутого, от удара об камни с высоты, арлекина с тонким личиком, с которого смылась улыбка и на щечках постоянно текли капельки...
Тошка призадумался, сосредоточенно вертя в кулачках топорик и похлопывая складками по куче пружинок и гвоздиков с обрывками веревки и еще зажженной свечкой, взгляд его упорно не покидал кремневые феерии в форме ножика, лошадки, розочки.
А кругом... грустно смотрели вслед хозяину или хозяйке группка крошечных плюшевых щенков, мишек и зайчиков, кривых фигурок пиратов, Бармалея и Карабаса, кокетливые куклы в паричках и роскошных нарядах, книга с вырванными и потрепанными страницами, кучка статуэток-гномиков с такими же странными топориками, карандаши и перо с чернильницей, нитка с иголкой и фонарик, какой не покидал Тошку...
И, казалось, вокруг всего этого и витало то "дзинь", топот недоспевших шагов и ноты невысказанных слов - маленький, новоиспеченный-по-приключению, шахтер с радостью отодвинул от себя горсть... ослепительно белых алмазов, падающих дождем с глубин припотолочных миров станции, и погрузился в спасение очаровательных игрушек, книги, фигурок и камней: придавал им форму, раскрашивал, завязывал, зашивал, скрупулезно умывал в водичке ближайшего подземного ручейка, одевал, укреплял и...
Счастливо-бережно гладил, прижимал к себе, носил их на ручках, быстро и аккуратно складывая их в вагонетку, верно поджидающую недалеко, осознавая, что таких в замке не встретит, а тут им было бы не очень...
Зато потом... тишина в чуть другом, сонном замке вновь оглашается... Восторженным, привычно-дивным писком Тошки - книга содержала в себе удивительные шутки, песни, стихи и баллады, легенды и притчи, романы и сказки еще того мгновения, когда он был маленьким мальчиком. И она открыла ему...
Волшебную историю об арлекине, которого полюбили две дамы - одна - нищенка - от чистого сердца и всей души; вторая - богатая - только за его успехи в карьере и смелых красавцев-друзей.
Богатая дама невзлюбила другую, более честную, добрую, тихую и скромную и; в стремлении во что бы то ни стало, заполучить перспективного кавалера - арлекина - устроила ему невыносимую жизнь, от которой...
Он заболел и, случайно упав со ступенек станции шахты, в которой хотел добыть несколько алмазов для возлюбленной - нищенки, погиб; а та, в свою очередь...
От горя подставила и посадила богачку в тюрьму пожизненно и... очень скоро пропала без вести, совсем, хотя была молода и красива, видной парой для многих господ.
Поговаривают, что она вернулась в ту шахту, где и трагически быстро умерла, не найдя там любимого, и с тех пор ее слезы превратились в алмазы, которые убегают за ним, глубоко в темноту камня, тоскливо перекатываясь - "дзинь"...
Но есть там поучительная, уморительная байка и о другой знатной даме, что очень боялась подурнеть, пополнеть и постареть.
Была эта дама жадной-прежадной, злой-презлой, противной-препротивной, и... хоть хлебом ее не корми, а дай только картинок заграничных с худышками-девушками-красавицами, косметики заморской да кремов-духов.
Уж так полюбила дама эти крема, что день-деньской, ночку за ночкой, ничего не делала, ни с кем не общалась, никуда не ходила, модные представления не смотрела, свежих новостей-сплетен-небылиц не слушала, новинки-газеты не читала, кофе с шоколадом не кушала - только и растиралась кремами...
А после дошло это до того, что она стала есть их, недосыпая ночкой, заливаясь слезами горькими от грусти-радости-страха беспричинного деньком, худея и светясь от постоянного сидения в теньке...
А раз... подошла дама та к зеркалу - и со страху померла: ведь вместо юной и стройной прелестницы, какой ее обещали сделать крема, а старая, страшная, толстая дракониха, сморщенная, как мухомор, извергающая лавину кремов и пахнущая за километр отвратительным, безвкусным букетом духов...
И еще... быть может, и Вы прочтете еще одну балладу в этой книге - о крохотном создании, которого...
Привыкли тут и там, почему-то, называть Тошкой, - ему, наверное, бродится не очень...
Среди...
Потемок... загадочных и волшебных тоннелей, как...

Цифра...
"Три"...

...Сквозь паутинки-туман, грохот вагонеток и...
Белые-белые узоры...
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Игра в миг

Обещала мне так и остаться игрой, приятно позабавившей сказочно скользящими по словно воде лучиками чего-то, вроде луны…
Только…она стала чем-то больше, чем обещала быть, может, волной восторга у публики,может… нет – лишь зыбью невесть откуда взявшейся воды на скользких гранях плит.
В начале…на них-то и была вся надежда – жонглированием крохотными шариками под пляску нажердочке, в неудобном костюме и гриме, уж давно не удивишь публику, ведь ее всенесло куда-то в неосязаемый, почти воздушный, но необычайно яркий мир (как же можно было что-то придумать увлекающее, что бы захватило ее и принесло вожделенный сюжет в программе, а, если повезет, то и гонорар?); но еще казалось возможнымчто-то успеть, употребляя и свое умение, только надо посоветоваться с товарищами…
Сам не пойму, чем занимались все время для репетиций они, но, едва те показались мне на глаза, в одних костюмах и с дохленьким чемоданом, из которого вывалились ракетки для пинг-понга (без единого шарика) со скомканными бумажками денег, я понял – все, на что я тратил все силы и нервы, обречено на провал.
Не в состоянии держать себя в руках от чувства нависшего надо мною предательства,я выругался на них и, в качестве какой-никакой моральной компенсации важно отняв у них чемодан (предварительно вытрусив из него содержимое), я твердо изрек им, что «сам смогу попасть в шоу и без их шаткой поддержки, выиграть, а они пусть хоть лопнут от зависти»; отправился на поиски хоть и набора для большого тенниса (им я тоже когда-то тренировался жонглировать).
Увы,ничего подходящего не находилось и, словно униженный, выставленный на, голодную холодом, улицу, пес, я готов был броситься за товарищами и вымаливать у них прощение, соглашаясь уж на прежнее существование в сомнительном месте, с трудом которое силился назвать «парком для развлечений».
Тутмне в глаза… ударил чуть ли не запах океана, ослепляющего сотнями искр почти настоящей лунной дорожки, убаюкивающей тихим шелестом волн; от неожиданности ничего не пришло умнее в голову, как протереть глаза кулаками, проверяя не обман ли то зрения.
Наверное,к счастью, нет, то было реальностью – игра теней и различных красок моря, едва мелькающий туман пейзажей океанского дна и… самая прелестная рыбка, которую якогда либо видел – крохотная, утонченная, словно парящая на огромных крыльях плавников, напоминающих лепестки феерического цветка, переливающаяся почти белоснежно-розовыми хрупкими контурами.
Мои глаза… не могли оторваться от ее беспечной игры в морских глубинах и, в то же время, едва поспевали за ней: рыбка то вертелась быстро-быстро на месте вплотной кисее океанской воды, то прыгала на все лады через кораллы, то пятилась назад и каталась на волнах, как-то призрачно отражающихся на ее роскошных плавниках…
Казалось,я готов был наблюдать это бесконечно, тот дивный будто сон наяву, но тут… над головой снова стало ясно, чуть душно и серо (точно туман волшебного океана растаял), и кто-то недовольно отметил: «Очень неплохо, крошка!... Но чего-то не хватает, от чего бы у зрителя захватил дух!... Сейчас смекнем!...».
Из любопытства я приподнялся на цыпочках, чтобы увидеть, что это за сумасшедший разговаривает с рыбкой (которая почему-то тоже исчезла, кисло вынудив мою память осознать, что… стою на холодных плитах какого-то сценического бассейна-площадки, на дне которого не было и капли воды (хотя мимолетность назад чувствовалась целая… сказка живого океана!).
И увидел, как… из-за ограды из декораций, ламп, колонок и ширм, надутый мужчина с приторно-алчной улыбкой возился с аппаратурой, а рядом выполняла необычайноловкие прыжки, вращения и трюки маленькая девушка, с кроткой радостью улыбки и старания, с коротко остриженной каштановой, гладкой головкой, в блестящем костюме, усыпанном маленькими, почти жемчужными бусинками; признаюсь…
Почему-то, наблюдая за ней, я стоял, как околдованный, вновь погружаясь в сказку лунной дорожки океана и… тоненьких, мягких плавников рыбки-цветка! Забылись предательство и безалаберность товарищей, скучная работенка в сомнительном месте, все забылось,только не хотелось расставаться с ласковыми волнами диво-моря и с ее невиданным танцем.
Почти не слышалось (или… нет, наоборот – мои уши жадно ловили притворно-любезные интонации мужчины о том, что, «совершенно бесплатно», он даст мне вдоволь поплавать в океане с рыбкой, которая мне даже не снилась; только для этого надо переодеться и не бояться.
Как поприказу, не помня себя от восторга, я побежал исполнять поручение, с упоением осознавая возможность исполнить свою мечту – попасть в известное шоу и, если повезет, выиграть (тем более, что меня больше ничто не связывает с товарищами и прошлым); или… нет – побыть в невыразимо красивом море с самой лучшей рыбкой насвете.
И вот… онаснова играет с лунными лучиками, запутавшимися в кораллах и водорослях, влегкой зыби волн, а я смотрю на нее и не могу заставить себя свободно дышать(наверное потому, что все то, знаю, лишь казалось мне игрой); неловко пытаясьповторить ее движения – хотя волны того чудо-океана смеялись тихонько усыпляющим перешептыванием, подталкивая меня также неуловимо завертеться волчком на месте и вмиг скользнуть мимо лабиринтов ракушек, как и она; что-то…
Не давало мне покоя свободно резвиться в синеве глубины и беззаботно улыбаться ей словно вответ: преследовало опасение про исчезнувшую девушку, что так неповторимо успокаивала меня дуновением неясных грез, одним движением коротеньких, но необычно ловких ручек и ножек; уж не фантасмагория ли это?
Тишина магического океана, забавляющегося красками и монотонным шумом волн, казалось,не желала отвечать на этот вопрос, представляя моему взору все новые и новые просторы, а я пробирался сквозь них, как через туман, ища глазами ту девушку и…
В изумлении замер, когда… встретился с ней глазами, четко прослеживаемых сквозь кисею очертаний крохотной рыбки с дивными плавниками! Не веря им, я вопросительнодотронулся до своей рубашки костюма, и…
Тотчас увидел,как огромная спина будто пребольшого кита всколыхнулась, точно призрак, а потомопять стала твердой, неуклюже следуя за моими руками и ногами! Это не наваждение – фантастически красивый океан – лишь игра мига, воплощенного вовсем своем электронном великолепии; почему-то подкатывает удушающая колкостью боль и…
Мои руки состыдом опустились, а глаза потупились в каменные плиты, на них перестал плясать водяной мираж глубин, в котором… ведь еще мгновение назад я жил, полный счастья, интереса к каждой жемчужинке в той сказке, что, словно, была рядом и робко оглядывалась на меня глазами той девушки, что пряталась за контурами рыбки…
И она… и точно растаяла в оглушительных рукоплесканиях,как только прояснилась площадка-бассеин, куда незамедлительно полетели букеты,мягкие игрушки, открытки, письма с восхищениями; кто был порасточительнее и понапыщенее, тот и вовсе кидал в его холодные, гладкостью, недра деньги и бриллианты (последнее жадно, непрестанно кланяясь, подхватывал мужчина сольстивой улыбкой, самодовольно, напоказ, крепко прижимая к себе, боящуюся верить в свою победу, во все произошедшее и настоящее, девушку, стеснительно теребящую бусинки на костюме.
Я, сам не зная, почему, поспешил поднять одну из крохотным, премилых розочек,затерявшихся в куче подарков, летящих к победителям шоу, и поднести ей, чтобыхоть на секунду… еще раз окунуться в огромнейший океан, оживших, своих,мечтаний и поблагодарить ее за те секунды, что сверкали так дивно его кораллами, лунными искорками, жемчужинками, ее кроткими глазами (как мне хотелось навсегда попросить у них хоть один маленький лучик); но…
Он торопливо исчез, растаяв с шумом того океана и терпеливым оскалом зубов мужчины,беспощадно-грубо загребшего его в свои ладони, что, презрительно-самовлюбленнго чуть ли не хмыкнув, кинули мне на память свежевыпущеную газету, на первойстранице которой было изображено мое растерянное лицо, бесконечно-дивная улыбка девушки-лепестка океана, той сказки и…
Один из тех вопросов, что я не перестаю задавать себе, иногда, в одиночестве, тоскливо жонглируя в сомнительном месте шариками для пинг-понга; неужели…
Все то… былоигрой в миг, что…
Обещала мне так и остаться игрой, приятно позабавившей сказочно скользящими по словно воде лучиками чего-то, вроде луны?…
Аватара пользователя
Monty
Admirador de queso
Сообщения: 7992
Зарегистрирован: 15 мар 2014, 20:21
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Monty »

Gazero писал(а):...Очаровательную фарфоровую куколку с белыми волосами и в пышном, таком же платьице, чуть поломанную и поцарапанную,
Напомнило :wink:
Изображение
Si taayabuni waane Adanu, mambo yalio dumani(Не удивляйтесь, дети Людей, вещам, что происходят в этом мире) Поговорка суахили.

ИзображениеИзображение
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

))) 023.gif красивая, да)))
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

На краю земли...

Бабушка Софа была очень жадной.
И потому свято верила сказкам родичей про несметное богатство, спрятанное для нее "на краю земли".
А где он - этот край?
Чтобы ответить на этот вопрос, бабушка Софа обула роликовые коньки и отправилась храбро в путь – навстречу своим заждавшимся сокровищам.
Путь этот лежал через аквалангистов, которые от настырного характера Софы предпочли бы утонуть в ущелье с якорем (роль которого бы габаритная старушка и играла бы).
От нестерпимого энтузиазма бабки досталось и альпинистам, которые пыхтели, поднимая ее на Эверест, и тайком жалели о том,что до встречи с Софой их не засыпало лавиной (а то, может, легче было бы?).
Но бодрая старушка все не желала сдаваться, ее ничто не останавливало, комплексы - не для нее. Наверное, поэтому она с такой гордостью преподала мастер-класс моржам Севера, проламывая льдины впоисках сокровищ своею железною силой воли!
Подобное рвение привело Софу в самый захолустный отель на земле с радующими сердце клиента рванными шторками – отдохнуть и продолжить неутомимо искать край земли.
Каково же было удивление бабушки-экстрималки, когда с нее, мало того, что потребовали бешено кусающихся денег за свои не-ахти-услуги, так еще и (ну будто в насмешку) всучили куцый комок смолы с покоящейся в нем мухой.
- Если вы так надеетесь выдрессировать меня почаще посещать вашу конуру - не надейтесь, не выйдет! Так что можете оставить эту букашку себе! - гордо вскинула голову бабушка и уже повернулась, чтобы уйти.
- Это же вам, древнее сокровище! – с поспешностью загородил ей путь охранник отеля-захолустья. - Его передали вам родственники и даже приплатили нам за его охрану!
- Но ведь оно находиться на краю земли! - наивно крикнула Софа и была шокирована возражением охранника:
- Ну правильно! Это и есть отель "На краю земли"!... Протрите глаза, прочитайте ими наконец нашу вывеску и берите муху!
Конечно, это жалкое несуразие, предательски обещавшее называться "несметными сокровищами" было взято бабушкой.
Она тихонько вернулась домой и с грустью вспоминала, как не жалела сил на приключения...
И как скрипели ее роликовые коньки, впрочем, все еще верящие, что край земли есть!
Только где-то далеко от отеля с рванными шторками
Аватара пользователя
Monty
Admirador de queso
Сообщения: 7992
Зарегистрирован: 15 мар 2014, 20:21
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Monty »

Gazero писал(а):))) 023.gif красивая, да)))
Это Фарфоровая кукла из новой диснеевской экранизации "Волшебник из страны Оз". Шикарный фильм! 023.gif
Si taayabuni waane Adanu, mambo yalio dumani(Не удивляйтесь, дети Людей, вещам, что происходят в этом мире) Поговорка суахили.

ИзображениеИзображение
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Vuallie De...

...Сесиль... с изумлением оглядывается назад: прошлое перестает существовать, о чем говорит догорающие верхушки Версаля; и в то же время оно с ней, в лице увядшей розы, которой она бережно подвязывала шаль, наспех накинутую в бегстве...
Никогда Робеспьер не обещал бегства простого народа из дома, смерти от болезней, самоубийств и всяческого насилия, грабежей, драк, того, ради которого пролились алые ручьи в мутных течениях каналов городов; охваченных суматохой (она относилась к ней спокойно, осторожно отмечая заставы армии повстанцев зелеными глазами, спрятанных за вуалью.
Она, простая и такая элегантная одновременно, наверное, думала пробыть свой век в покое свечей балов, ахов восхищения, в маленькой гордости по поводу своего контраста с босыми ногами хозяйки, чья фигурка немного мерзла от сильного ветра под корсетом простенького платья.
Впрочем, Сесиль уже не важно, в каком она состоянии - это просто привычность, как ежедневный беспрестанный звон колоколов и вихрь голосов атаки у Бастилии; как состояние ожидания беспамятства и одновременный страх потерять воспоминания в этом театре переворотов и битвы.
Много раз чеканила свой последний штрих гильотина, устало перебирали копытами лошади под тяжестью всяких, абсолютно новых машин и приборов для индустрии - новое время набирало свой ход; она же...
Жила только простым ожиданием нового рассвета, заката и глядела, гладя ее аккуратно пальчиком, на розу (давно не было в ней свежего аромата, пышности и капелек росы, но продолжала она жить; быть может потому, что невольно впитывала в себя капельки крови хозяйки, часто и незаметно нанося уколы ей.
Она улыбается ей, собирая в каждый оставшийся лепесток с трепетом каждое мгновение, в котором она ждала, чуть сердилась, ласково журила, смеялась, радовалась, мечтала, верила и без устали слушала, глядела на того, кто подарил ей розу...
Он был когда-то приверженцем идей революции, но после оставил их, опасаясь за безопасность Сесиль, все бросил и намеревался убежать вместе с ней; но был убит заставой и помимо своей воли умер за идеи, которые отрекся (члены заставы подсунули ему документы версальцев, чтобы привлечь еще сторонников).
Она осталась, не кляня и не предаваясь ненависти ни к кому, с элегией храня розу и вспоминая о нем; с такой отчетливостью, что молчаливая и верно хранящая ее секреты единственная подружка-луна знала - он все еще с ней; и, словно сейчас, она слышит его голос, видит его глаза и чувствует прикосновение его руки...
Ее собственная вопросительно в сумерках нащупывает ступени мостовой - снег, дождь, грязь и пеплы пожара, с обломками веревок, оружия; она с теплотой ощущает - самое чистенькое создание подвязывает ее шаль, несмотря на легенькую паутинку и налет капель, неоднократно умывавшие ее лепестки.
Сесиль еще раз гладит их и тихонько закрывает глаза (она почувствовала, как к ней подходит тот, о ком напоминает роза, от волнения чуть примявшаяся и запутавшаяся в складках упавшей шали; вуаль чуть вздрагивает от смущения и одновременной неги откинуться и открыть ему глаза своей хозяйки; что-то, крепче памяти и надежд, легкой грезой вновь охватывает их, незримо укрывая неразрывные объятия их душ ниточками сердец, тихо убаюкивающими своими мелодиями точно сказки все сомнения и опасения друг друга...).
Миг - порыв ветра действительно приподымает ее вуаль, обдавая скверным настроением творящегося вокруг - атмосферой безразличия и жестокости; но она... ощущала лишь его поцелуй, того, кто подарил ей розу...
Она все еще на ее груди, крепко завязывая шаль, ночь укрывает ее, как в некой легенде, о...
...Vuallie De...
...Сесиль... с изумлением оглядывается назад: прошлое перестает существовать, о чем говорит догорающие верхушки Версаля; и в то же время оно с ней, в лице того, кто подарил ей однажды, пусть и увядшую, розу...
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Tuath De Daan

"Отпусти" - шепотом взмолился некто в тишине, когда пески пытались заглушать все, песчинки из часов дворца медленно переставали отсчитывать секунды, в воздухе рассеивались горстки пепла...
Дворец был сожжен главой нового государства, в котором пленными оказывались не только люди, звери, но и мысли - проходила его последняя ночь, обломки раскрашивались откинутыми оружиями воинов.
"Прости" - убегающие потоки волнений покидали разбитую голову (удар был падения и подъема одновременно: это была свобода).
Слово так долго было миражом, многозначным обличием счастья, к которому стремились и воины, и руководители, и она; что с болью вставала с колен, с изумлением отмечая руины.
"Мать" - тихонько позвала она, с трудом передвигаясь и прижимая руки к животу (его не оставляли ощущения штрихов железа).
Она оглянулась - никого не осталось, только в темном конце тонеля ходил юноша, апатически отмеривающий шагами пустоту; узнав его, она отшатнулась, вспомнив мучения.
Было ли это страданиями, не было ответа: кругом оковы, призраки битв и рассерженных соратниц, выставивших стрелы в спину, только с ним было спокойнее, во дворце, где не было места ударам плетей в пустыне.
Она оглянулась назад - у выломанных дверей во дворец лежала женщина, лицо и руки которой она помнила еще с младенчества - то была Мать, жестоко убитая ротой новой власти.
В это невозможно было поверить, не хотелось об этом и думать, тяжесть тишины превратила б эти догадки в убийственные.
Она торопливо подползла к ней, не в силах добежать, совершенно по-детски легонько толкая ее - Мать не отвечала, она была без дыхания.
"Мне больше некуда идти!" - с горечью шепнула она в пустоту, с усилием встав и проводив глазами нелепую картину: странный тип в костюме, до этого прогуливающийся по разрушенному дворцу, подошел к ней и бережно прижал к груди (была она маленькая, с хрупкой головой, без единого волоса, с закрытыми глазами, слабыми руками, испачканными в чем-то алом).
Она тоже перешла в иную реальность (не то сна, не то ужасной боли и смятений), тишина в ней пугает, а темнота покрывала пирамиды и золотеющие узоры стен порта.
Это... ночь, и по привычке ее глаза преданно обняли дорожки поста дворца: следовало проверить, все ли на месте (да только песчинки в часах умолкали все отчетливее и отчетливее).
Вот этаж для пирующих, место, гадко блестевшее рассыпанными алмазами, затоптанными коврами и подушками для гостей, потускневших от изощренного дыма и яств; росписи стен кислотно и жирно притягивали взор, как тени, часто мелькавших на них на пирах.
Вне них жизнь объявлялась интригой за каплю порта и рынка близ него, перестрелками с кланом воинов соседнего государства; того, что было уверено - рабство будет.
В ее голове уверенность превращалась в вопрос, в рассудке, что смутно вспоминал все те моменты; она нехотя ворочалась от этого на полу и морщилась от резкой тяжелой минуты незримого удушья (часы бесплодных поисков товарищей отняли последние силы).
"Оставь меня" - взмолилась она, дрожа всем телом, все ворочаясь (ею ощущалось, как юноша понес ее на руках, элегически поглаживая и прижимая к себе ее голову, пытаясь остановить одной рукой сочившуюся кровь).
Остановившиеся песчинки превращали серость обыкновенной ночи в переплетения причудливой саги; героем которой Мать так и не стала (она тяжело переживала это, как личную трагедию), в ней не должно быть места иному чувству, кроме ответственности перед командиром отряда, даже если плен разделил на время их.
Она пронаблюдала себя, наверное, скромно спрятавшую глаза среди обширного покрывала, теплого и роскошно расшитого камнями; саркофаг не спешил закрываться - юноша плакал, точно ребенок, терпя усталость от его тяжелой крышки.
"Не плачь по мне" - отвернула она взгляд и мягко положила ему руку на ладонь - он бессильно опустил ее, саркофаг захлопнулся. Юноша надломлено опустился рядом с ним, отчаянно прижимая к сердцу цепочку от наряда, ее наряда, скромно поблекшую от минуты происходящего.
Она ощутила умиротворенность и тихую грусть, наблюдая это, опустившись с ним, аккуратно тоже прикоснувшись к цепочке.
Он почувствовал ее глаза рядом и вдохновлено чуть улыбнулся украдкой (за этот миг он был готов все забыть и все принять, быть благодарным всем и за все).
"Спасибо тебе" - шепнула она ему на ухо и осторожно пошла вглубь полумрака дворца; превозмогая боль от того, что единственный пустой саркофаг был заполнен ею.
Будто песчинки насмешливо не хотели распоряжаться иначе, по справедливости, и отдать его настоящему герою, подарившему корону юноше, сохранившему еще на несколько ночей дворец, она вернулась к нему, ничком так и лежавшему у дверей - Мать все не отзывалась, хоть она это ждала.
Ожидание становилось тягостным, вызывающим депрессию и не оставляющим желания вспоминать что-то радостное, таинственное.
Но сквозь трещину мистики заглушающих ход песчинок, отблескивающих кровью, годами, мгновениями, опять пришли они, негаданно, точно возвращая в жизнь.
Она шла, не оглядываясь, перешагивая через упавшие оружия.
"Отпусти" - шепотом взмолился некто в тишине, когда пески пытались заглушать все, песчинки из часов дворца медленно переставали отсчитывать секунды...
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

In the heart of the night...

...Все было привычно и необычно в то же время - в моих покоях перестали тикать глухо диски времен, шелестящие паутинными шестеренками и вечными бликами теней...
Цикл чего-то бесконечно незнакомого мне, несмотря на давнее знакомство с ним перестает мерно продолжать ход (я чувствую, он устал это делать).
С другой стороны, несомненно - это что-то новое (даже в моем дворце что-то свежее!). Отхожу вглубь и жду, что бы это могло значить?..
Спустя несколько минут это "что-то" обозначилось падением чего-то большого и явно живого на перину моего ложа; гулким боем нового витка движения дисков (все опять по-прежнему... Почему же я тогда смущен?).
С любопытством принимаю невидимый облик и вытягиваю шею в сторону падения: это... девушка, очевидно, очень не ожидавшая для себя оказаться в мягкой-мягкой перине.
Думаю, напряженно и невольно тем самым бужу самые сумрачные очертания моих покоев - зачем мне прислали прямо во дворец живое?
Оглядываясь по сторонам, неинтересно украшенных окаменевшими водяными драконами и огненными тиграми, вспоминаю древнее обещание своему создателю: перестать докучать бессмысленными убийствами ради развлечения деревням, на которые набегают то кочевники, то группа разьяренных от голода медведей, дать им свободу...
Еще раз смотрю на девушку: тихонько ходит по дворцу, чуть подбирая полы широкой юбки до пят для высоких ступенек, в растерянности чуть изредка теребя завязку от маленького жакета... Мне стоит с ней подружиться?
Попробую. И потому стараюсь походить на волшебное творение из сказок, которыми наверняка в детстве усыпляли ее карие глаза и черные волосы, обрамляющие немного бледное круглое личико, незаметно оставляя на каждом углу для нее съедобные яства и украшения, чтобы успокоить.
Мои слуги, сердито и смешно насупившись, созваны и рассажены по клеткам (они могли страшным видом, звуками, злостью и даже кровожадностью причинить вред ей, чего я не мог допустить).
Сам я тихонько наблюдаю за ней, из припотолочной маленькой комнатки-пагоды, изумляясь и жалея, что никогда в полной мере не могу взять в утешение все радости ее мира, ее народа (там умели петь и играть на разных диковинных штуках, дающих звук; рисовать и значками описывать все, что угодно; играть и ухаживать за животными...).
Действительно - огромный, дивный мир, неужто ты меня навсегда прогнал, лишив всего этого? А сколько раз я старательно согревал бабочек душ дыханием и не давал их трогать отвратительной змееподобной страже своей? Сколько раз нехотя посылал черный листик, предвещающий неизлечимую болезнь бедняку, которого все бросили и все обижали и, кажется, только мои чары могут хоть как-то облегчить ему боль? Сколько раз сожалел о свершившейся жестокой битве между кем-нибудь, свершившейся по причине моего одиночества и скуки от него?..
Теперь отголосок твой, мир со мной, но надолго ли? Я стал тревожиться этой мыслью, невольно каждый рассвет, в полудреме будто сна вспоминая живую маленькую ее фигурку, резво и несмышлено хватающую ручками капли моего водопада, звонким и приятным голоском напевающей при этом веселые песенки; ведь когда-нибудь она навсегда останется в моем дворце, но уже не будет приносить в него необыкновенную живость своими шагами, не потрогает его цепочек, сотканных из лепестков опавшей сакуры, она... умрет.
Конечно, полностью я не дам исчезнуть ни одному живому существу, и она станет белоснежно-тонкой бабочкой, или черным листиком (но это вряд ли, ведь я не замечал за ней ни дурной мысли, ни злого поступка); но... Она однажды перестанет быть такой живой и красивой, с чуть розовым румянцем на по-детски круглых щечках, стройными, утонченными чертами движения, с улыбкой алых губ и с внимательным взглядом, обрамленным пушистыми черными ресницами; она никогда не будет такой, однажды!..
Что же мне делать? Моя незамысловатая корона, представленная двумя нетолстыми и не очень длинными рожками, растущих по бокам глаз и близко к ним, вдруг начинает давить на виски; еще ни в отношении ни одного творения мне не было так... горько, страшно осознавать этот факт, обычно не представляющий для меня ничего особенного!
Почему я стал таким? Что хотят от меня? Если дружбы с ней, то... теряюсь в ответе: да, она ладит со мной, так ей и не показавшимся на глаза, пока, не отвергает моих даров и угощений, не обижает моих слуг и обитателей дворца; однако...
Да что это за дружба, когда я ни словом еще с ней не перемолвился, она старается избегать меня; будто чувствуя, как... уж не могу просто дружбу чувствовать к ней?!..
Я более не господин в своем дворце, у меня нет друзей, и не может быть - либо мне покоряются, либо... я сам, я покорен ею (меня тянет видеть, слышать ее, одаривать, защищать... как странно, но я этого не стыжусь - она моя единственная, по-настоящему единственная ниточка с миром, и как бы я хотел быть с ней вечно!).
Увы, бесконечность мне... Немного подвластна, а хочет ли этого она? Не знаю... Другая бы была счастлива, что невольно покорила меня, ведь все сокровища и яства битв, все жемчужины от навсегда уснувших рыбок и алмазы от упавших звезд принадлежат мне, мне ведомы самые сильные страхи и слабости людей (я, оказывается, и сам у них в плену), самые сильные безжалостностью и бесстрашные свирепостью воины выполняют мои приказы...
Но ощущает ли она тот трепет, который я испытываю от одного ее присутствия? Согласна ли она испытывать его по отношению ко мне? Не знаю... Как я глуп и слаб, беден, ничтожен и безобразен для себя, когда слышу от себя одно это изречение! Чувствую отчаяние, растерянность, в которых остается один выход...
Прийти к ней и сказать правду, довериться и открыться, произнести несколько самых дивных слов; что, вероятно, крайне удивились бы люди услышать от меня.
Девушка в ответ... Отпрянула к стене и, вскрикнув, стала искать способа навек покинуть мой дворец (без моей воли для нее это не возможно). Я же... сам готов был искать этот способ (но меня удерживал лишь... страх за ее жизнь!).
Мой враг по преданиям стал мне ближайшим другом и все силы я положил, чтобы уберечь его: острые обрывы скал я заколдовал в подобные облакам мягкостью очертания, глубокие и ледяные воды озер сделал теплыми и прозрачными, чтобы в них нельзя было утонуть; слуг, все же высвободившихся и пустившихся вдогонку растерзать беглянку, поймал и посадил на еще более суровый замок; свешивающиеся с потолка старые ленточки превратил в каменные, лестницы перестали, по моему повелению, пускать к себе, ножи и сабли - сами втыкались напрочно в камни и никого не смели трогать...
Так, она... снова осталась в комнатке с периной ложа, морем яств и подарков от меня, но даже не глядела на них (я знаю, они напоминали ей обо мне, самом жутком, беспощадном повелителе), она... не хотела со мной дружить, принимать мой трепет, не... хотела мне подчиняться...
...Все было привычно и необычно в то же время - в моих покоях перестали тикать глухо диски времен, шелестящие паутинными шестеренками и вечными бликами теней... Я...
С болью в сердце, все еще беспокойно бившемся от лишь вспоминания о ней, мыслью уже почти заставил себя смириться с ее волей и решением, ее выбором; тихонько и с грустью гладя бабочек душ и управляя руками веерами ветров, навевающих сны; как вдруг, чуть занялись сумерки...
Она сама приходит ко мне, необычно приветливо и даже ласково заглядывая в глаза, просит прощения за свое поведение, говорит, что будет рада всему, что я сделаю для нее, что у меня чудный замок...
Ее ли я слышу? Сомнение закралось мне в грудь, но касанием своей руки к моей она усыпила его (я так верил, хотел, ждал, что она смягчиться ко мне!). Не помня себя от мига счастья, я крепко обнял ее (она не противилась).
Тогда я поцеловал ее (в ответ только крепче прижалась ко мне она). Уж не сплю ли я вновь? Нет, я ощущаю ее прикосновения, ласковые слова и клятвы слушаться меня; что за диво? Что-то во мне внутри подсказывало, что веря этому, я обманываю себя, неправильно поступаю, что позволяю ей совершать что-то непростительное... Но не мог совладать с собой и не жаждать еще мгновений блаженства; потому, как в беспамятстве, вновь и вновь осыпаю ее поцелуями, еще крепче обнимаю и еще жарче ласкаю...
Непрошено наступает рассвет и... она уходит в комнатку, как-то наскоро и суховато попрощавшись, потом все реже заходит ко мне, опять начинает избегать, не заговаривает, даже пуще прежнего... Начинаю грустить, искать, что не так совершил, чем не угодил ей, вплоть до мук, скучать, сильно, вновь переживать за нее... Спустя некоторое время я подхожу к ней и...
Понять ничего не могу - ее, подобные шелку, длинные черные волосы стали белеть и укорачиваться! С каждым днем, когда она заходит ко мне и дотрагивается до моей руки, они все белее и короче; и она, то ли испугавшись этого, то ли еще от чего, молчит об этом, тем не менее, навещает меня...
От смятений в чувствах начинаю яростно постукивать небольшими когтями по скале: что происходит? Что переменилось в ней? Она обещала впредь не отворачиваться от меня тогда, сейчас лишь иногда заходит, дотрагивается до моей руки, не спрашивая и не отвечая, не слушая, не глядя ни на что, и уходит, без объяснений, снова точно убегает от меня!..
Трепет мой и надежды, мечты, самолюбие мое втихаря оскорблялись все тверже, заманчиво шептали отомстить или не обращать внимания на ее капризы и поступать так, как мне хочется, как и подобает хозяину, наказать ее за неблагодарность и обман; и любезные слуги-непоседы поддакивали ему, рвались расправиться с ней, тряся клетки на всяк лад...
Но нечто мне подсказывало, что она и сама наказала себя, нарочно или нет; только скрывала это. Я снова кинул память на поиски всех моих свойств, которые могли отразиться на ней и вызвать такую перемену. Могу убить одним уколом рожек, могу на время оживить уж мертвое... А еще от прикосновения моих рук стареет всякое живое существо...
Вот оно что! Она хочет укоротить себе жизнь, погибнуть от моей руки! Раньше я бы радовался такому, воображал бы, что это смелое и покорное создание, которое настолько почитает мое могущество, что и само готово служить мне; но не сейчас - ведь это не какое-то существо, а она (мой гость, мой друг, моя любовь)...
Я не хочу, чтобы она погибла раньше, чем продиктуют это диски времен; она и так столь мало живет, такая неповторимая, все еще красивая! И, уж если в моей власти было запустить это волшебство, в моей воли будет остановить его; в решительности иду к ней.
"Зачем ты все время касаешься меня, зная, что от этого стареешь и теряешь свою красоту?" - понижая голос, сказал я, осторожно усаживаясь рядом с ней, с довольной улыбкой отмечающей свои тающие и белеющие некогда роскошные пряди в зеркале.
"Чем ты не доволен? - каким-то чужим голосом отвечала она, - Я, кажется, не отталкиваю твоих даров, как и обещала, благодарю тебя за них лаской..."
"Но ты не искренна... - невольно вырвалось из моего упавшего голоса, - Ласка ради того, чтобы обезобразить себя мне не нужна... Нет, ты для меня и так красива, но..."
Тут... она рассмеялась.
"Ты думаешь, я просто так терплю твой черный взгляд, ледяные руки и липкие голос и уста? Жертвую своей молодостью и красой ради тебя?.. Нет!"
Последнее слово она едва ли не выкрикнула, таким тоном, что я явно ощутил, как что-то болезненное и непоправимое случается с моим сердцем.
"Нет! - повторила она, отступая, - Я все делаю это потому, что не могу терпеть тебя и твои пагоды!.. Когда-то, из-за страха перед тобой и почтения к твои мерзким воинам, глава нашей деревни решил не только отдавать сокровища, яства и лошадей, собак, ручных газелей; но и стариков, младенцев... Еще тогда я возненавидела твое королевство; жалела, что не родилась мальчиком, который мог бы сразить твоих чудовищ и тебя..."
"Меня нельзя сразить! - промелькнуло у меня в голове, анализируя каждое ее слово. - Или можно? Ведь... Ты сразила меня... Ничего не понимаю!..".
"... Но вот я выросла, - продолжала она, немного исказив свое прекрасное лицо в ярости, - когда вождь, видя, что ничего это не помогает, решил отдать ему девушку. "Может, это хоть на время отвлечет его, утихомирит... И в итоге примирит нас?" - усмехался он, посылая свой караул за мной..."
Слушая ее, не мог не согласиться: сейчас, когда она появилась в моем дворце, я стал тщательнее колдовать над целебными капельками для любого напитка и воды, чтобы излечить и омыть раны; незаметно посылал иногда воинов в сон людям не насылать кошмаров, а наоборот, защищать их от них; готов был даже принять все ценности их жизни!..
"И вот... Устав быть в этом скучном замке, - заключила она, отвернувшись, - не имея сил убежать из него, я наконец догадалась, как поскорее вернуться домой, пусть и бабочкой после смерти... Но ты, злой жадина, даже об этом догадался и останавливаешь меня!.. Ты - мерзость! Забудь обо всем, что было, я действительно все делала только для того, чтобы не видеть тебя скоро больше никогда!".
Я... чуть улыбаюсь, когда вижу ее, изумленно обнаруживающую вновь ниспадающие с плеч черные, густые волосы, еще более похорошевшее личико и фигурку, одетую в коротенький жакет на завязке и длинную широкую юбку до пят, к которой ручейком что-то непрерывно течет, оставляя за собой нежную зеленую травку на холодном и безжизненном камне...
Травка останавливается у двери пагоды моего замка и открывает ее на миг - чтобы она смогла выбежать, убегая к дому, счастливо вздыхая свежий воздух и встречая луну, что...
Грустно роняла звезды, как слезы, падающие и искрящиеся в травке росой... Как красиво она сверкает, точно ее глаза (все же... я счастлив, я слышал ее смех, видел, как она спешит к дому).
Снова я один, впрочем, как и всегда, засыпаю, бесконечно надолго, быть может, тихонько... память рассыпается в ее образе на сотни прелестных бабочек (это... моя душа). Они летают по моему дворцу, сверкая в луне легкими крылышками...
...Все было привычно и необычно в то же время - в моих покоях перестали тикать глухо диски времен, шелестящие паутинными шестеренками и вечными бликами луны...
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Жизнь как миг...

... В котором однажды... Взошла невиданная, мягкая, мерцающая, дивная луна, покрытая лепестками тени...
То была она, робко просунувшая головку в ограду шумного двора, от которого на километр несло спокойствием и сытой радостью (но то были иллюзии).
Он с любопытством приоткрыл глаза и увидел... что-то привычное и совершенно новое, пленительное, стеснительно ступавшее на опавший цвет сакуры - ее...
Мысли стали как нашептанными дивной сказкой, бесконечно доносившейся из глубин поколений и континентов, над нею спокойно укрывало тревоги небо, хотя момент этот, казалось, так быстротечен...
Хозяева с недоумением и шиканьем горохом высыпали на улицу, чтобы отогнать ее, по их нездравому рассуждению, подстрекавшую к побегу, вооружившись платками и лентами, что незамедлительно покрывали одну пару глаз за другой.
Он не мог такого допустить: а вдруг ей сделают больно и тем самым отнимут его покой и сон? С таким настроем он неумелой трусцой стал перебегать от одного угла двора к другому, совсем измучив преследователя.
Со словами, гласящими вроде: "Капризный жирный! Скорей бы ты лопнул!", они удалились, оставив затею и его наедине с мыслями...
Последние вдруг... превратились в мечты, тихие, приятные и своим ослепляющим блеском втихаря иногда даже смущающими; все они, как рой капель ветерка, незримо окружили ее, с аккуратным интересом осматривавшую обитателей двора.
Старухи чопорно поджимали лапы, прикидываясь незамечающими той юности и красоты, что осторожно гостила у них, оставляя лишь завистливо отворачиваться от себя; крошки-дети окружили, беспечно предлагая поболтать и поиграть, неважно во что и о чем, среди юношеской половины поднималась волна притяжения к незнакомке.
Он чувствовал это каждой частичкой своей смуглой кожи и дорого бы дал, чтобы повернуть очертания показывающегося месяца вспять и улететь вместе с ней; будто в насмешку вновь россыпью мелькали бусинки зерен для позднего ужина, перед которым опять сковали волю и силу, их количеством и ароматом.
Снова кормиться... Он впервые не видел в этом смысла и с элегией, со вздохом узнавал в этом хоть какое-то утешение, скучающе слушая хруст зерен и пересчитывая их (по обязанности необходимо съедать все до конца); тут...
Тихо спадают невидимые оковы одиночества - она скромно расположилась рядом и с почтением наблюдала, как он кормится, изредка прерывая хруст маленькими рассказами о облаках, снежных занавесах, мохнатых жучках ее родины. Ее собеседник слушал, потеряв счет скучным зернам и с негой придвинул их ей, с вежливым склонением прелестной шеи понемногу угощавшейся. Быстротечности мимолетности будто и в помине не было...
Он все глядел и невольно погружался в воображение, в котором он имел руки, трепетно обнимавшие и гладившие ее по тонкой спинке, не клюв, а нечто, более теплое и мягкое, с чем можно было бы без опаски сделать ранку на нежных чертах, поцеловать ее...
С каждым мгновением он представлял себе все ярче, изумленно-с наслаждением отмечая внутри, вне и над своим сердцем бесконечность ощущений, теплых, как солнечные ниточки, хрупких, как шелест дождя и волшебных, как сотни звезд, незримо укрывающих ее и...
Он забывал в такие моменты о скудном обилием корма и шума дворе, о том, что он уже далек, от всего привычного, в котле секунд, пропитанных алчностью и ленивым развлечением иных, чужих и промелькнувших перед ним состояний…
Ведь он осознал, что с нею…
Жизнь как миг...
... В котором однажды... Взошла невиданная, мягкая, мерцающая, дивная луна, покрытая лепестками тени...
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Его глаза...

...И сейчас греют меня своим теплом, дивным, которого не встречу ни у кого (больше).
Это слово словно неким штрихом пронеслось в наших судьбах, будто перечеркивая и наводя зловещие тени на каждый миг.
Так быстро и нежданно - с момента, как казалось, продлившегося в бесконечность холодных и темных дней, сверкнувших кинжалом-роковым капризом от бывшей мне когда-то родной души (мачехи).
Она уже давно питала с любовью в себе ощущение власти надо мною, которое прикрывала черствым вниманием (простенькое платье в качестве "самого дорого подарка", как украденная миска супа и несчастное одеяльце с простыней - вот и все).
Но неведомый червь алчности все не успокаивался в ней, и мачеха силой отобрала у меня чистое, задумчивое солнце родного края, беззаботное пение соловья и хрупкие цветы знакомой опушки леса.
Вместо них ворвались тысячи гулов красок, шагов, абсурда и спешки - за паутиной ночных огней и ярких дневных афиш по своим, одному ему понятным, кругам вращался город.
Меня едва не ослепили фары его машин, чужие и пугающие после мирного цокота копыт землячки-лошади; тревожили резкие звуки радио, пролетающие откуда-то из-за углов, глубин подворотен, такие непохожие на чистосердечно-преданный лай соседского пса.
Не давали покоя сотни искусственных капель каких пожелаешь благ, разлетающихся и уносящихся ветром времени перед миллионом лиц, с тревогой и поспешностью жадно принимавшихся хаотично догонять их ради, бесконечно однако меняющихся и растущих, желаний.
Вихрь всего этого моментально подхватил мачеху, что, не теряя ни секунды, дерзко заглянула в самую крайнюю точку черного болота прибыли, с абсолютным счастьем на лице показывая мне уютное маленькое помещение с переливающимися украшениями на стенах, как-то искусственно всем видом напоминая мне о далеком детстве, окутывавшим чертами сказки простенькими, но такими причудливыми картинами с журавлями и лепестками вишни, куколками с веерами и ленточками в нарядах, фонариками и колокольчиками, подвешенными к неестественно блестящему потолку.
Изучив его придирчивым взглядом, она властно стала меня одевать в невиданно-красивое платье (тень мягко падала на его темно-зеленую рубашку, а солнечные зайчики прибавляли приятный оттенок его алой широкой юбке до пят, украшая такого же цвета бантик завязки рубашки мелкой россыпью точно звездочек).
При этом грозно приговаривая, что "нечего хныкать за тем коричнево-желтым убожеством", горделиво указывая на камин, в котором догорало мое скромное прежнее платьице.
Далее, равнодушно не замечая моих тихих слез по нему, она занялась моими волосами, резко выбросив ленточку и туго затягивая их в высокую прическу, украшая ее такими заколками, о которых я вспоминаю только по картинкам про принцесс древних времен.
Потом, придвинув ко мне с фальшивой любезностью зеркало, мачеха предложила мне накраситься по последней моде, на что встретила мое тревожно-ностальгическое молчание, все еще связанное с утратой любимой одежды.
Тогда она гневно отшвырнула зеркало и, не обращая внимания на его предупредительный треск, стала на меня орать и сыпать последними словами, иногда переходившими в ярую брань и проклятья.
Наконец, ее поток красноречия иссяк и, язвительно-надменно отдуваясь, она забрала у меня бедненькое одеяльце и простынь, бросив на прощание: "Будешь упрямиться - угла, крошки и капли от меня не получишь!".
С этими словами мачеха настойчиво и грубо потащила меня за руку в "новую жизнь", якобы сулящую "сладкое и беспечное существование, изобилующее красивыми нарядами, сытным ужином, мягкой постелью, почетом и вниманием, которые всегда ждут".
На деле это мучительное, в холодном тусклом льде одиночества, прозябание липко протягивало руки к моим воспоминаниям и мечтам, так долгожданно являвшимися в редком сне; к моей мысли и чувству, скрытым в редкой сердечной беседе с моей единственной маленькой подружкой - бездомной бабочкой шелкопряда, которую я еще коконом незаметно для мачехи спасла от гибели в камине; к последней искренней привязанности относительно нее, довольно кивающей и ухмыляющейся, гладившей по голове, даже угощавшей изредка чаем и пирожком с корицей, в случае попадания в ее руки денег от меня, усердно кричащей и применяющей в отношении меня рукоприкладство, если видела, что засматриваюсь на облака, подкармливаю воробьев, рисую украдкой или отхожу от помещения на некоторое расстояние.
Странно, но все же потихоньку оно исчезало между мною и успокаивающими нашептываниями вечернего ветра, дождя, снега, танцующими листьями, распускающимися цветами и редкими, но душистыми травинками; мирно прогуливающимися неподалеку пожилыми людьми, смеющимися и играющими ребятишками, стайкой голубей или группкой приблудившихся котят, радушно встречавшими меня и подставлявшими косматые головки для поглаживания; лучами солнышка, приветливо улыбающегося мне, как в детстве, лучиками указывающего на доносящийся перелив колоколов недалеких храмов, гул аплодисментов, раздающихся из зала театра или концерта, на мелодии и анонсы книг, иногда раздающиеся по радио среди сплетен и жутких фактов; на афиши фильмов.
Да все это причудливо сочеталось со стуком машин фабрик, научными разработками, бумагами с расчетами планов экономики города, простым ежедневным и еженощным оживлением любой улицы, присматриванием хоть кого, но к любому товару, стремлением, загадочностью, любопытством.
Быть может, именно оно в один день подтолкнуло пройти мимо помещения его, в тот момент, когда я, по привычке, на краешке ступенек поспешно рисовала пальцем по песку.
"Красиво!" - мягко сказал он, с интересом всматриваясь в наспех начертанные мною фигурки.
От прозвучавшего голоса я встрепенулась и, вспомнив, что поблизости может находиться мачеха, слегка поклонилась и ответила привычно: "Хотите еще кое-что покажу?".
"Откуда ты и как тут оказалась?" - внезапно спросил он (в его словах звучали теплые и настоящие нотки внимания, участия и даже жалости) и помог мне подняться со ступенек, с коих я частенько падала.
Как и ожидалось, тотчас появилась мачеха, любезно провела его и меня в помещение, незаметно вынув из кармана его костюма деньги, и удалилась.
"Разве это важно для Вас?" - вежливо ответила я, стараясь преодолеть робость, вдруг возникшую.
"Важно!" - мягко доносился его голос.
Он был настолько душевным и теплым, что вызвал у меня стыдливо мелькнувшую глупость вопроса: "Почему?".
"Сам не знаю - с улыбкой загадочно прозвучала легкая незлая усмешка. - Я давно тебя заметил и, не знаю отчего, но мне очень хотелось поговорить с тобой."
"Я бы рада, - запинаясь, преодолела я свое стеснение, - да мачеха не велит мне долго без дела сидеть...".
"Она свое получила. - вдохновлено отметила его волшебно-солнечная теплотой интонация. - Пусть не думает, что я не заметил, как она деньги вытащила. Но, знаешь... Мне их не жаль, совсем. Я готов ей еще принести, лишь бы... Она дала тебе отдохнуть и... пообщаться со мной."
"Нет, не надо!" - от ощущения, неловкости и некоторой вины, перед ним, этим добрым, понимающим и мягким человеком, заставило меня вскочить со стула и отвернуться, спрятав глаза.
"Отчего так?" - с удивлением и некой элегией в голосе возразил он.
"Я не стою этого, совсем!" - прошептала я, готовая убежать от мачехи, на край света, лишь бы не заставлять его совершать какие-то действия ради меня.
"Глупышка! - произнес он тихо. - Еще как стоишь!".
И еще какие-то слова хотели слететь с его губ, но тут пришла мачеха и наглым тоном попросила его, если "больше ничего тут ему не надо", уйти тотчас, затем она направилась ко мне, чтобы снова отвести туда, куда ей заблагорассудиться.
"Еще встретимся!" - ободряюще напутствовал мне в след он и вышел.
Его ласковый голос и вправду стал звучать в помещении каждый день, хоть при каждой нашей встрече я уговаривала его не тратиться и приходить как можно реже; на это он лишь улыбался и напоминал, что ему "ничего не жалко" для меня, ни денег, ни времени, ни мнения о себе со стороны других.
Говоря это, он смотрел на меня своими карими, теплыми глазами, дивными, каких не встречу ни у кого, сочетавшими в себе необыкновенное, буквально по-детски непосредственное радушие и задумчивую меланхоличность, одним взглядом бескорыстно даря мне лучик солнца, купающийся в холмах и горах родной земли; он мог подолгу говорить на любые темы, шутить и фантазировать, грустить и вспоминать со мной; не требуя ничего взамен.
Мне неловко было принимать его подарки и угощения, совестно было наблюдать за тем, как он вежливо и терпеливо обходится с моей мачехой, за спиной ругавшей его на все лады и огрызавшейся на его просьбы (и только деньги могли заставить ее в весьма сдержанной для нее форме позволить пообщаться нам час-другой).
А он снисходительно смотрел на это сквозь пальцы и с удовольствием слушал мои рассказы, гладил аккуратно пальцем мою подружку-бабочку и все внимательнее смотрел на меня.
Мне было тепло с ним, как точно я снова гуляю по опушке, играю с опавшими листиками, принимая их за облака, а они щекочут меня и греют солнечными зайчиками; подпеваю соловью, вдыхая тонкий запах моря, витающий в воздухе моего края, и глажу лепестки вишни; смотрю на облака, одеяльцем укрывающие звезды и луну, с радостью принимая от них незримую сказку в мягкие ленточки снов.
И словно они вернулись, распускаясь тысячами белоснежными цветами, волшебным образом уносящими прочь его усталость, грусть, мысли о всяких заботах, тихо-тихо опускаясь ему на глаза и тая в них вместе с тревогами и дуновением одиночества; как будто окружая его дымкой детства, в котором тоже сияло чистыми лучами солнышко, резвились бойкие мальчишки, прыгали по дорожкам мячики, с приятной быстротой проходили вечера под вдохновение и шорох рисования; мягко укутывая его новыми силами, энтузиазмом и надеждой, мечтами.
Они раскрашивали наш досуг, проводимый за беседами и прогулками по дождливым тротуарам (нам было не скучно и не холодно бродить в монотонных кулисах дождя), совместными размышлениями над жизнью города в будущем, о культуре, вечном; мы делились друг с другом всем на свете - нашими мнениями о том или ином событии, человеке; секретами, грезами...
В один миг они открылись мне, когда мачеха надолго ушла из помещения, и я, по обыкновению, гладя бабочку, сидела на крыльце и наблюдала за игрой двух котят, что дрались понарошку и покусывали друг дружку очень забавно, невольно вызывая у меня улыбку.
Как только я увидела его, соскочила со ступенек и подошла навстречу, собираясь спросить о том, как прошел день (был вечер).
"Ее нет? - вдруг спросил о мачехе он. - Мне нужно тебе кое-что сказать..."
"Да?" - ответила я привычно, когда мы зашли в помещение.
"Я... уже давно тебя знаю и общаюсь с тобой, но... - волнуясь, сказал он, - Только недавно осознал, как... Люблю тебя..."
Я не верила своим ушам: мне никогда не произносили этих слов, потому растерялась и опустила взгляд как впервые, лепеча что-то невнятное в полшепота.
"Это... правда! - сила переживания в его шепоте словно мягко закрыла мне рот. - Я не могу никак наглядеться на тебя, наслушаться, меня тянет каждый миг быть с тобой... чувствую все время... будто ты... рядом... Я... Просто... потерял голову... от тебя... Не веришь?... Тогда... Подойди... ко мне... Не бойся..."
"Что ты такое говоришь?... Перестань!... Чего так?..." - только и нашлось у меня слов, когда он, видя мое замешательство, подошел и крепко, нежно обнял.
"Я хочу тебя..." - и тут его едва слышный шепот оборвался (он с трепетом прикоснулся губами к моим).
И после этого я снова попыталась опустить глаза, но он не дал - мягко еще сильнее обнял и одной рукой коснулся моей щеки, так воздушно и бережно, что мои глаза вдруг сами вернулись к нему.
Он посмотрел в них так, точно неведомое облако из тысячи бабочек, сотканных из солнца, приятно обняли всю мою душу, успокаивая и почему-то навевая точно сон наяву.
Но то был не сон - он еще крепче обнял меня и, невольно гладя рукой мне плечо, прикоснулся губами к моим полную силу (от этого у меня даже ослабли ноги, и я плюхнулась на колени, на жесткий пол, внезапно превратившимся в что-то мягкое и теплое).
Постепенно все помещение, соприкасающееся со слабыми лунными бликами, погружалось в дремлющее состояние, мерцающее маленькими звездочками, и убаюкивалось колыбельной слабого свежего ветерка; который точно пьянил его, томно приближающего ко мне глаза и скользящего неровным дыханием по моим волосам, освобожденным их от колких и тяжелых заколок).
С каждой секундой по ним все больше и больше пробегало тепло, вдруг напомнившее мне краткое мгновение, проведенное с моими родными папой и мамой, в котором они точно также обнимали и робко прижимались к моей щеке своими (да только не было в этом того неведомого порыва, все больше и больше наклоняющего меня на подушки).
И вновь я почувствовала прикосновение его губ, ощущая, как одной рукой он легонько дотронулся до моей шеи, отчего мои глаза подернулись той самой дымкой, которая невидимыми искорками волшебного роя бабочек из сказки напевала чудесный шелест словно дремы, мягко-мягко погружая в его взгляд, дыхание, прикосновения...
Было позднее утро, когда слабый сон объял нас обоих, с жалостным и тихим трепетаньем крылышек улетевший под грохот двери, моментально разбудившего нас - мачеха вернулась злая и гневно расхаживала по помещению, крича и повелевая выйти, грозясь в случая неповиновения поджечь и потом подставить, а самой навсегда уехать.
Встревожено и негодуя, он вышел к ней первый, пообещав забрать меня от "этой несносной мучительницы", уговорив ее отпустить "жить"; усиленно борясь с волнением, я робко пошла за ним вслед, краем глаза наблюдая, как она выбрасывает в камин недавно заработанную мною худую стопку денег, впопыхах запихивая весь мой нехитрый багаж (все ту же простынку с одеяльцем и миску) и швыряя его у порога черного выхода помещения; веща о том, чтобы "духа моего рядом" с ней и "близко не было".
На такую сцену с ее стороны он твердо выступил вперед и самоотверженно выложил перед ней все из карманов, все деньги и вещи, с чувством понижая голос и говоря, что ради моего покоя и свободы сам готов быть ее рабом.
На это мачеха с победоносной улыбкой хмыкнула: "Все старания твои напрасны, она моя и я никогда тебе не отдам и частичку ее!".
На это он побледнел и бросился ко мне, от стыда практически упавшей на пол и мысленно проклинавшей себя, бережно поднял, прижал к себе и, блестящими от грусти глазами всматриваясь в мое спрятанное лицо, с жаром спросил: "Это ведь неправда?".
Слова были произнесены с такой силой бескорыстного, мягкого тепла, которое окутывало меня каждый раз от любого его слова, касания или взгляда, что я не послушала мачехи, трясущейся от переживания за будущее такого сладкого и твердого состояния власти надо мной и орущей в бешенстве (но ничего нового даже в такой момент она не смогла придумать, потому привычно грозилась навек сдать меня в темницу или убить, если я посмею кому-то рассказать о ней).
И я едва слышно поведала ему, как родилась бесконечность холодных и темных дней, сверкнувших кинжалом-роковым капризом, породившая мою "новую жизнь"; обняв, тихонько прикоснувшись к нему губами; и на прощание взглянула в его глаза, что...
...И сейчас греют меня своим теплом, дивным, которого не встречу ни у кого...
Аватара пользователя
Gazero
Свободный художник
Сообщения: 3101
Зарегистрирован: 19 мар 2014, 16:58
Контактная информация:

Re: писанинки :)

Сообщение Gazero »

Высота

Собачий холод. Я ощущаю не только неистовый ветер, задувающий сооружение из пустых коробок и настилок, в котором я обитаю. Я чувствую холод от жизни. Пусть несостоявшейся, но жизни.
Я не собираюсь жаловаться на судьбу: если я - «никто» в обществе, значит, для меня лучше быть «никем». Меня душит вопрос: «Какое общество сейчас и что я могу сделать, чтобы облегчить его прокаженную душу?». Безусловно, я – белая ворона, раз задаю себе подобные вопросы. Пора начать жалеть себя и коротать время мыслями о своем бедственном положении…
Я ухмыляюсь себе на слово «помощь». Отлично запомнил, что ПОМОЩЬ – нечто светлое и высокое, которое надо заслужить. Просить ее – признак желания медленного самоубийства. В последнее время меня посещает именно эта мысль. Меня отвергнут, ведь я не смогу ответить на помощь ли одолжение этим корыстным существам.
Неужели звено всего – корысть, неужели некому забыть это едкое понятие?! Эти печальные доводы губят меня больше мороза и ран, которыми ознаменовывается моя каждая попытка отобрать остатки еды у собак.
Оглядываюсь: действительно, кому помочь? Прохожие в беспокойстве о своих пустеньких желаниях не хотят отстать от волны погони за развлечениями.
Воистину «повезло» мне с соседями: в заброшенном подвале меня недолюбливает «элита» общества бездомной реальности – бывший сектант и заядлый наркоман Том, а также кучка сопровождающих его подхалимов. Не люблю с ними связываться: в приступах опьянения они норовят осуществлять все свои агрессивные планы на первом, подвернувшимся под руку (то есть на мне).
Зачастую это выражается в побоях и насмешках над моими мыслями, которые высказываются по их же просьбе. Не совсем понимаю эту «элиту». Хотя как же не понять: они используют меня только тогда, когда не знают, как убить время, они меня тихо ненавидят.
Однако больше общения с нерадивым Томом меня опечаливает близость публичного дома. Я начинаю всерьез задумываться над тем, что делает работающих там девушек такими безразличными, что они ищут от такой жизни.
До моего РОЖДЕНИЯ жизнь шла туманно.
Из этого тумана я сейчас могу вспомнить бессонные ночи, обеспечиваемые мне путанами: они порою орали друг на друга и дрались из-за денег или клиентов. Иногда на них находил интерес к еще более безнадежным слоям общества (ко мне и моим соседям). Тогда мне приходилось бывать слушателем их буйных вечеринок, перепалок с Томом.
Почему-то он выделял двух проституток – неразлучных подруг Кэтрин и Софи. Я их побаиваюсь и терпеть не могу до сих пор. Ничего особенного – две сварливые нахалки, подлизывающиеся к любому, кто пахнет деньгами. Они же отталкивали любого, кто не соответствует их критериям «клиента». Выделялись они только своим стилем одежды, подражающим стилю средневековой аристократии. Работали они, как я понял – за пустячки: Кэтрин – за еду и пиво, Софи – за деньги на безделушки. Порою понимаю: такие девушки могут нравиться таким же посредственным типам, как Том.
Я думаю не об этом. Я безуспешно пытаюсь проанализировать смысл своей жизни после РОЖДЕНИЯ.
Я считаю днем своего РОЖДЕНИЯ серый, тоскливый день, когда (судя по оживленным дискуссиям путан), в публичный дом пришла новая девушка. Меня заинтересовало, почему и каким образом новенькая ведет себя (по замечанию Тома) «странно и отстойно». Со слов Софи и Кэтрин, новенькая пришла по своему желанию, с ошеломившей мой слух целью: «Для того чтобы вернуть работе проституток истинный смысл!».
Меня заинтриговала полученная информация и мне захотелось увидеть столь необычную «новенькую». Я тут же полоснул себе по сердцу мыслью: «Без денег ни с одной проституткой тебя не пустят даже поговорить». Всплыл образ самого себя – бездомного чучела, способного отпугнуть любую женщину. С сильной болью я заставил тогда себя забыть о чудной новенькой и вернуться в кислотный мир боев с собаками за гнилой кусок и едких замечаний Тома.
Дни шли. Публичный дом все фонтанировал новостями о новенькой девушке: она вела себя, как дурочка, всех клиентов отпугивал ее внешний вид и ее никто не хотел. Хотя, по замечанию Софи (ставшей от чего-то более мягкой), девушка «не капризничала и ничему не сопротивлялась, она приветливо обращалась с клиентами, даже навязывалась».
Она в итоге получила должность некоего «менеджера» - встречала гостей и представляла им своих коллег, их характеристику. За такую должность она получала мизерные доходы и, в отличие от других проституток, зачастую лишалась возможности перекусить и вздремнуть, дежуря буквально сутками.
Отношения у новенькой с сотрудницами не складывались: ее унижали, изгоняли из кругов общения. Более лояльно к ней относились только хозяйка публичного дома и Софи с Кэтрин.
Как сейчас помню: меня завораживали все эти факты. Неведомый голос подсказывал, что это – необычная девушка, которая шла на панель не ради наживы и «легкой жизни». Мною был сделан вывод, что это и не девчушка, отчаявшаяся или не имеющая силы воли искать другой путь, кроме пути проститутки. Меня восхитило, что эта девушка являлась человеком, имеющим свои моральные ценности и более высокие, пока непонятные мне, цели.
Я тогда был ошеломлен тем, что новенькая являлась девушкой из богатой семьи. Напряженно я искал, что могло вынудить ее оставить заготовленные судьбою блага и найти себе место в далеко не сладкой жизни. Печально осознал, что узнаю это только после знакомства.
Увы, подколки Тома и возмущения его подпевал укрепили во мне убеждение: «Мне непозволительно знакомиться с представителями роскошного образа жизни. Я буду чужой им!». Тогда во мне бушевали комплексы, предположения невозможности найти родственную душу в том, кого тоже отвергают. Я потерял надежду на спасение от убийственной скуки.
Проснулся тогда во мне зверь. Тот зверь, который побитый жизнью, потерял свет чьей-либо ласки и понимания. Тот, которым руководят инстинкты и терпение пресного существования. Я корил себя зато, что так и не смог прислушаться к своей мятежной душе. В то же время я стал спать.
Меня натолкнула в один день мысль об уходе. Уходе от холода, осточертелого окружения, мучительной обязанности бороться. Мне вдруг пришла в голову мысль, что слаще и полезнее всего для меня будет лечь, заснуть и замерзнуть (условия были подходящие).
Между прочим, я был абсолютно уверен, что принесу пользу, по которой томилось мое существо: своей смертью я спасу жизнь голодным собакам, более тонким и теплым созданиям.
Все взвесив, я попрощался мысленно с соседями, откинувши настилки, пустил ветер охлаждать мое пустое, смерзшее от усталости и накатывающего безразличия, сердце; задремал, как вдруг…
…Донесся чей-то мягкий голос: «Вы дрожите, Вам помочь?». Лениво я придумал мысль, с которой решил отмахнуться от этого типа, мешавшего моей кончине. Я приготовился крикнуть: «Не твое дело! Иди, куда идешь!»; открыл глаза и потерял дар речи: надо мною склонилась девушка в пышном, небесно красивом платье, с почти белоснежными волосами и голубыми, чистыми, как капля, глазами. Я почти не слышал ее слов: «Меня зовут Элиз…Но Вы голодны! Хотите, я Вас угощу?».
Я спрашивал себя лишь об одном: «Почему это светлое и нежное создание явилось мне? Кто это? Уж не ангел ли сжалился и прилетел за мной, или я с ума сошел от мороза?..». Тем временем перед моими глазами мелькнула тонкая ладошка с аппетитно пахнущей булкой.
Чувствуя себя последним дикарем, я схватил булку и торопливо начал жевать. Сейчас я понимаю, почему так поступил: Элиз была моим спасением.
Она оказалась заботливой и искренней. Я слышал, как она поделилась следующим: «К сожалению, я немного имею. Часть имущества я потратила на помощь бедным и животным, другую послала в помощь родным. Я мало зарабатываю, но обязательно накоплю Вам на квартиру, Вы же без крова».
Опять вступил я в борьбу с нахлынувшим чувством вины перед этой кроткой и чистой девушкой. Чтобы отвлечься от этой борьбы, я спросил, одновременно выпаливая все восхищение этим небесным созданием: «Вы такая добрая, такая внимательная! Вы, наверное, врач?». Убаюкивающий голос ответил: «Нет, Вы ошибаетесь! Я – « ночная бабочка» ». Далее последовало указание на соседний публичный дом.
Душа, чувствующая какую-то духовную высоту Элиз и летящая к этой высоте, словно упала в глубину и разбилась о камни. Я не верил своим ушам. Шок опять навязал моему рассудку разочарование и мысль о том, что лучше бы я сейчас умер и спас собак.
Я слышал и противные окрики путан, зовущих Элиз, и саму хозяйку, направляющуюся к ней, и приветствующие взмахи руками Софи и Кэтрин. А нежный ангел бережно положил возле меня большой кусок пиццы и, пообещав вернуться «после работы», устремился к публичному дому.
Я только тогда понял: надо мною теперь ДРУГОЕ небо – яркое, светлое. Даже Том стал казаться мне просто несчастным человеком, который достоин гуманности. Забылись все обиды и оскорбления его «элиты» и укусы собак. Ощущалась радость от того, что кто-то еще высокий и сияющий другими гранями.
Моя душа с нетерпением ждала момента, когда вернется Элиз и мое существо может вновь прикоснуться к ее необъятному миру добра и открытости. Боль прошла: эта девушка не может быть ограниченной шлюхой, которая живет лишь материальной стороной своей профессии. Это создание наверняка знало тайну и истинное предназначение даже такой низменной профессии, как жрица любви.
Но какую? В один момент мое сознание предупредило о том, что тайна личностна и создана не для всех (тем более для таких, как я). С другой стороны, сердце наталкивало на мысль о положительности всех убеждений Элиз, об эстетической высоте ее мнений. Мне хотелось почерпнуть у нее хоть небольшую часть этих мнений. Моя душа была какой-то бледной, воздушной и скитающейся субстанцией, и спасти могли ее только светлые капли бальзама существа Элиз!
Мною все воспринималось, холодное пространство, когда его не посещал этот небесный ангел. Душа теперь накопила невиданные силы для терпения всех условий, которые казались ртутью. Поэтому мое существо ощутило СМЫСЛ дня и ночи, воздуха и солнца. Наверное, не мною было признаны все оттенки этого глубокого мира. Постепенно душа успокоилась и впала в оптимистическое отражение социальных бездн, которые затягивали. А все почему?
Потому, что глаза моего сознания прояснились перед самым искренним и теплым СОЛНЦЕМ. В таких, утверждающих мой дух, размышлениях веки мои вновь отяжелели под тяжестью неги.
Тут моего слуха коснулся мягкий стук каблуков. Перед открытыми глазами вновь появилось белоснежное платье, белый шелк волос и пушистые ресницы, обрамляющие испуганный взгляд Элиз. Свой беглый взгляд выдал мне жуткие дефекты: разбитые, плохо заживающие губы, синяки на руках и ногах (от перепалок с Томом), оторванные куски кожи (благодаря приступам голода и бешенства собак).
«Должно быть, Вам больно. Сейчас я Вам помогу!» - прозвучали нотки чистого сердца Элиз. Мною было принято решение покориться добрым рукам этой кроткой девушки. Моих прогнивших ран коснулась режущая боль. Явно чувствовался отравляющий запах спирта. В тоже время я осознал ТЕРПЕНИЕ: никогда мне не было так приятно терпеть боль. Но это – душевно. Вероятно, предательски избалованное тело, у которого атрофировалось преодоление действия спирта, йода и зеленки, сотрясало мои руки в нелепые судороги и дергало лицо на разные лады.
Именно в этот момент я ощутил что-то, не поддающееся логике: моих губ коснулось нечто мягкое и теплое. Чувствовалось, что я больше не в силах остановить это сладкое ощущение. Ощущение поцелуя. Что-то вновь накинуло мне пелену дремы на глаза, а когда я вновь открыл их, то понял, что это совершила Элиз. Она сидела рядом на корточках и гладила мне волосы, озаряя все милосердной улыбкой.
Я испытал СТРАХ и ВИНУ перед ней. Казалось, что она ждала ответа, быть может, трезвой оценки чего-либо. Но мое мышление было занято одним вопросом: почему такое сокрушение моему душевному спокойствию нанес один поцелуй Элиз? Вновь пронеслись упреки моей совести, звучащие испепеляющим голосом Тома: «Как ты мог коснуться ЕЕ?! Что за черные законы затаскивают твое жалкое существо во тьму?».
А где ждать мне СВЕТ? Мое ничтожное физиологическое создание брошено в ЗИМУ, в которой так тяжело ПРОСНУТЬСЯ. Анализируя подобные факты, я испытал шок от собственной низости: проснувшуюся душу начинает жечь пламя, но мой бедный мечущийся дух сломался перед ним.
Тем временем Элиз закрепила мне перевязки, оставила одеяло и упаковку сока и с грустью сказала: «К сожалению, меня еще ждут дела. Но я обязательно буду навещать Вас каждый день. Не грустите!». После этого белоснежное облако тепла растаяло в вечернем тумане. Я тоже ощутил грусть. Или все же страх?
Страх потерять последний ориентир в жизни, запутать душу в сетях неконтролируемого влечения. Долго мое сердце билось в догадках: что это за влечение, так опьянившее мой полуразбившийся рассудок? Пусть бы это был всплеск примитивного физиологического интереса, тем более что я никогда не получал внимания женщин.
Увы, что-то более глубокое овладело моею душой, сомнение: а в физиологии ли дело. Как не печально, Элиз была очаровательна внешностью, и отчасти этим объяснялось мое утопическое желание быть ближе к ней. Но опять же: этот нежный ангел сразил меня сильнее своим духовным сиянием! Мысли начинают путаться, быть может – это магия?
Вспомнились толки Софи о «высоком назначении девушки любого общества и профессии», которые на самом деле проповедовала Элиз. Так, раздумья нашли свое течение, и во мне укрепилось сознание следующими постулатами: «Такой чистый человек, как Элиз, дал мне испытание: она хотела проверить мою моральную крепость. Делалось это только мне во благо. Я же оказался в итоге неблагодарным предателем собственных целей, человеком слабым и блуждающим. Мне есть куда СТРЕМИТЬСЯ!».
Таким образом, мною был сделан вывод о необходимости общения с этой открытой девушкой, которая наверняка поможет мне преодолеть все душевные слабинки.
Вернулось по-детски оптимистическое настроение и даже очень кстати вспомнилось, что меня ждет теплое одеяло (мысли затруднялись – наступала глубокая ночь).
Как удивительно осознавать, что тебя утром ждет солнышко, свежий воздух, верные друзья - собаки (которые помирились со мною за приличный кусок булки). Утро еще и огласилось ругней Тома, однако я почему-то перестал обращать на изъяны своих соседей. Какое счастье – я перестал отравлять себе душу ощущением безвыходности, осознанием бесполезной неоновой жизни общества; я впервые утром РАДОВАЛСЯ наступившему дню!
Захотелось быть приветливым и щедрым, чего не постеснялся осуществить. Долго буду помнить лицо Тома, с которым впервые, без насилия, поделились едой! Интересно мне вспомнить и лица проституток, которым в первый раз сказали что-то большее, чем пошлые выражения или оскорбления – пожелания удачно провести день.
Во мне проснулся героизм благородного рыцаря, которым некогда было гордиться! Ведь немного стыдно перед Элиз за минуты молчания и состояния чуть ли не медитационного шока.
Потому главной задачей мне представлялось доказать ангелу, что я стремлюсь к исполнению его истин. Усиленно захотелось вспомнить правила этики. Потянулась рука к кисти, чтобы эти правила проиллюстрировать.
Только – на чем? Весь мой креатив позволил мне изображать банально, но «как душа просит», все рисовать на песке, которым засыпали приподвальную площадь. Довольно смешные выходили человечки и корявые буковки (с ужасом осознаю правду теории деградации – совсем забыл тогда, как писать буквы).
Но мне хотелось рисовать именно так, чтобы самому подумать над моралью рисунков. И чтобы потешить своим художеством Элиз, которая, быть может, извлечет из них полезный для меня урок.
Мне никогда не было так интересно ПОЗНАВАТЬ! За приходом Элиз последовали похвалы моему таланту художника. Далее я наблюдал чистую тихую речку. Речку ее мыслей о поэзии, культуре поведения, основах естественных наук, об обществе, которые интересно стало послушать даже Тому.
С каждой секундой нашего общения я чувствовал отдаление своей души от всяких стальных отчаяний, навязываемых судьбой. Раньше мною считалось, что покой – это либо подлость, либо опускание рук. Нет, покой – путь в удивительный мир, который практически не замечал за гуденьем машин и гулом толпы!
Как странно и радостно было узнать, что есть в этом мире и зеленые леса, и вольные горы и места духовных святынь. Чудесно осознавать, что даже звери способны поиграть с нами, друг с другом, улыбаясь и блестя глазками, словно детвора. А создать что-то своими руками, просто расслабиться, углубиться в чтение…
Казалось, я был уверен в печальной доминантности над всем компьютера. Элиз напомнила мне, что есть легкость и радость детства – подарила игрушки, которые я храню до сих пор. Стишки, которые утешают и радуют простотой. Даже книги, которые содержали в себе массу полезных мне истин.
Только им невозможно заменить Элиз. Ее простота, бескорыстность, желание поддержать меня готовили лучше, чем философские учения. Только к чему они подготавливали мое существо?
Наверное, к полету над пропастью, в которой я обитал. К исправлению ошибок, к ЖИЗНИ. Я чувствовал, как душа просила багажа знаний, чтобы достойно содержать все мои физиологические нужды. Но что потом? Допустим, заботами Элиз я оправдаю ее надежды: запишусь на курсы педагога (об этой профессии я всегда грезил); Найду нишу в каком-нибудь образовательном учреждении, и буду счастливо жить, ждать ВЫСШЕГО.
Но мой рассудок встрепенулся от этого сытного для меня прогноза. А как же тот ангел, который оставил тихую, размеренную жизнь ради спасения моего существа? Чем мне отблагодарить это светлое создание за понимание, терпение и благосклонность? Напросился откупляющий все ответ: разумеется, деньгами, подарками. Совесть тут же пресекла эту мысль более логичной: «На помощь душе отвечай тем же!».
Однако, после таких справедливых требований духа, во мне проснулось что-то, напоминающее девчушку и хилого мальчишку: «Как я смогу помочь? Я слишком мало для этого знаю, ничтожно мало умею!». Тут мне пришла в голову сумасшедшая мысль: пойти против себя!
В ушах загудели сплетни Кэтрин, утверждающей, что «новенькая» отвратительна для клиентов, никто из них не воспринял ее, как проститутку, даже самые неискушенные (да и искушенные) клиенты не желали к ней даже прикасаться. Сердце мое сжалось от боли, когда мне вспомнился процесс работы Элиз: она стоит у дороги, высматривая сутки напролет клиентов. Несомненно, она голодала, ведь при всех (как их называет Софи) подлизываниях, с ней даже не заговаривали.
К жалости очень некстати вспомнилось, какая прелестная внешность у Элиз. Формировалось знакомое внушение, что я начинаю падать низко и безумствовать. Тем не менее, мною находилось некое благородство в задуманном: если я помогу этой робкой девушке, то заполучу еще больше благосклонности ее многогранного мира. Ведь если она будет пользоваться в публичном доме успехом, то перестанет ущемлять себя материально, а значит, сможет найти средства не только для физиологических нужд, но и для своих радостей (к радостям я относил и изучение ангелом нашего затемненного и непростого мира).
В один день я окончательно укрепил силу воли и, дождавшись момента ухода Элиз, в пустой записной книжке написал следующее: «Уважаемые клиенты публичного дома «Сафо»! Рекомендую Вам Элиз. Вы сразу узнаете ее по пышному белому платью и волосам. Не представляете себе, что это за девушка! Она способна обаять с первого взгляда. Элиз всегда идет на любые уступки. Это разносторонняя личность, поэтому настоятельно прошу Вас не упускать возможности общения с ней! Она приветлива и ласкова. А какие у нее необычные глаза! Вам достаточно лишь заглянуть в них, чтобы внутри Вас запылало пламя. Элиз необычайно нежна, общение с ней сделает Вашу жизнь яркой! Такие, как она достойны высшей оплаты, помните это! Не упускайте редчайшего шанса! (Ощущение легкости гарантированы!).
После прочтения собственных высказываний мне на секунду показалось, что вновь выставляется на обозрение мое сумасшествие и что высказанная в этой рекомендации, так манящая меня тьма вновь окутывает мое мятежное существо, причиняет боль Элиз.
Однако, другого, более эффектного способа помочь ей я не знал. Рекомендация была вырвана из книжки и повешена на самое видное место у входа в «Сафо». А внутри меня вновь ощущалось то беспечное успокоение и выполнение некоего высокого долга.
Успокоение позволило мне некоторое время проводить воспитательную работу с Томом, который не в очень мягкой форме все же изъявил желание «забыть курево и наркотики». Во мне возникла стихия учителя, углубляющего собственные познания. Долго я наслаждался этой стихией, даже смирился с нежеланием проституток совершенствоваться – они видят радость в другом.
Однако в один вечер успокоение исчезло: Элиз прибежала взволнованная и (как мне показалось) огорченная, разочарованная. Дурное предчувствие усилилось еще и тем, что она не присела для общения у моего сооружения, а привела меня в незнакомый, роскошный дом. «Я очень хочу накопить Вам на квартиру!» - врезались мне в память слова Элиз. «Но чувствую, что недостойна думать о таком!» - с печалью продолжила она. В чем могло ошибиться столь чистое создание? Ответ шокировал мой рассудок: «Я убедилась, что не могу сама доказать правоту своих убеждений!». Ошеломленный ум подсказал лишь одно – спросить: «Каких?». «Гетера должна вызывать положительные эмоции, чувства, которые помогут преодолеть страхи клиента, позволяющие ему находить в себе силу для выполнения желаний!» - объяснила Элиз. Пока моя душа яростно пыталась определить беду и проанализировать, она заметила: «Я знаю, Вы не можете быть счастливым в таких жизненных условиях. Я накоплю Вам на квартиру, только для этого мне надо применить свои убеждения на практику. Помогите мне в этом!».
Подсознание мгновенно почувствовало: Элиз хочет унизиться. Почему-то показалось необходимым извиниться за свое решение и удалиться с максимальной скоростью.
Помню, никогда во мне не поднималось столь острой борьбы: с одной стороны, выполнить просьбу Элиз означало прикоснуться к ней, а это я считал для себя самоубийственным поступком, ранящим и мою душу, смущающим и ее светлое существо. С другой стороны, она – проститутка и я могу легко получить удовольствие от ее услуг, всем будет от этого хорошо. От чего-то сильно заныло сердце: «Но ведь перед тобой не потаскуха, вроде Софи и Кэтрин! Перед тобой Элиз! Ты не имеешь права коснуться ЕЕ!».
Пока внутри меня сгущался туман сомнений, я заметил, как Элиз стремится высвободить свое хрупкое тело из платья. Стало совестно за невозможность отвести взгляд. Рукой я даже остановил происходящее, но, посмотрев в глаза Элиз, понял: презренная физиология сильнее меня. Немного мерзко и сладостно вспоминать, как она благовейно прижимается ко мне и изящно подставляет шею и плечи.
Взыграло то чувство, которое напоминает отчаяние и в то же время сильное опьянение. Я вынужден был встать на колени перед законами естества, однако ощущал себя низким. Может от того, что не умел целоваться (хотя Элиз нравилось все, что я совершаю). Но, скорее, от того, что под налетом естества меня охватывал пыл, и робость исчезала.
Что, однако, я ощущал? То, что вместе с покорностью тонкого создания меня напитывало некое ДОВЕРИЕ, стремление смягчить душу и самосовершенствоваться для других, более высоких побед. Это были волшебные чувства.
Эхо души, запутавшейся в моих смятениях, заставило меня оглянуться. Понял, что зашел слишком далеко, что не контролирую себя. Я вынужден был всем телом хлопнуться о ближайшую стенку, пытаясь совладать с собой. Видя удивленные глаза Элиз, заставил себя признаться: «Да. Ты даришь незабываемые ощущения, просто неземные!...». Намеревался дернуть за язык нечистый сказать: «Ты доказала, что ты – истинная проститутка!». К счастью, я вовремя остановил его: как унизительно слово «путана». Услышать его Элиз означало пренебрегание ее уроками. Я осознал, что таким честным признанием может в итоге ознаменоваться день моей СМЕРТИ. А я только РОДИЛСЯ, я не хочу оставлять эту бренную землю предателем СВЕТЛОГО.
Потому мне ничего не оставалось, как, сквозь комок в горле, признаться: «Элиз, с тобою я ощущаю себя, как нигде и никогда! Я благодарен тебе за все, но прошу – не дразни мои жалкие желания!».
С этими словами я швырнул душу в ее низменную, но защищенную обитель, где все было, как было и будет. В сооружение из пустых коробок, что напротив публичного дома и рядом с «элитой» Тома. Страшно осознавать, что я сбежал от девушки, которая что-то ко мне испытывает.
Что Элиз может испытывать ко мне, от чего? Быстро пронеслись события. От чего-то подозрительно четко вспоминался безумный вечер, проведенный с пустой записной книжкой. Так вот он что: Элиз обнаружила рекомендацию наверняка раньше, чем клиенты; в ее душе созрела жалость и она решила воплотить мою мятежную грезу в жизнь (заодно и проверить достоверность своих убеждений)!
Моим сознанием испытывалось глубочайшее потрясение. С едкой точки зрения самолюбия, я почувствовал себя одурманенной куклой. В чьих руках – затрудняюсь ответить. Мужественно делаю вывод, что в руках самого себя.
Я сам себя убедил в том, что мои мысли о Элиз будут восприняты (прежде всего - ею) правильно. Выходит, что я страдаю от того, что пытался помочь нежному ангелу подняться к радости? Нет, я страдаю от того, что так и не помог!
Чуткое сердце Элиз бескорыстно, оно думало о моем положении. Обо всех его минусах. И, скорее всего, ее осенил тот факт, что низшие слои общества не могут позволить себе общение даже с проститутками. Вот и решилась Элиз решить для меня эту проблему, не требуя материальных благ.
Вновь ее помощь. Вновь моя трусость и низость. Я негодяй: не могу научить себя просто ПОБЛАГОДАРИТЬ! Что-то вновь начало появляться то леденящее чувство презрения собственной души: не в силах покинуть замкнутый мир тревог и стабильности, я не оценил по достоинству заботу Элиз.
Отчего мне так ненавистно естество, весь этот пыльный материальный мир? Кому нужна моя душа? Жутко, но и я сам начинаю ее отвергать: низко упав, она не смогла ПРАВИЛЬНО посмотреть в высоту. Тихое, милое создание, прости эти странные слезы!
Только слезы лишь огорчили тут же прибежавшую Элиз. Думается, я выглядел в ее глазах слюнявым бесхребетником. Взгляд, который я не забуду: разочарования, жалости, но и ПРОЩЕНИЯ. Ангел все же сумел понять мое мятежное положение, при котором путаешься в заблуждениях и страхах. «Вам неудобно было в моем доме? Вы скучаете по домашнему теплу?». Нет, я скучаю по радости от преодоления своих психологических заморочек.
Я извинился за свое поведение и попытался не обременять столь сердобольную душу лишними переживаниями, сказав: «Элиз, благодарю за твое внимание но, прошу, подумай о себе! Ведь ты достойна большего, чем коротать жизнь на панели!...». Я ощущал волнение. Чувствовала его и Элиз. Желая меня успокоить, она бережно взяла меня за руку.
Мною овладело оцепенение и желание навеки замереть, прикоснувшись к ее ласковой руке. Однако, я укрепил в себе решение: порви связи с этим чистым созданием, пока и его не погубил, и себя не запутал! Следуя этому решению, я попытался растормошить в своем ослабшем голосе нотки мужественности и сказал: «Иди на встречу лучшей жизни, Элиз! А я… сам о себе побеспокоюсь, ведь взрослый человек!...»
Она ушла. Сердце вдруг завыло в необъяснимой тоске: «Неужели ты посмел ЕЕ оттолкнуть?! Неужели это – навеки?!». Щемящее одиночество было настолько сильным, что я, словно обезумевший, сгоряча прижал к груди труп какого-то бездомного пса. Чем вызвал беспокойство даже у Тома.
По его совету, если мне чем-то дорога Элиз, я должен все ей сказать и потребовать от нее понимания своего положения, добиться ее привязанности любой ценой. Но я стал безразличен ко всему. День-деньской лишь примерял к себе два одновременных состояния, не зная, в каком правильнее мне находиться.
С одной стороны, мне хотелось стать эдаким слабым юнцом и приковать к своей персоне того, с кем жаждешь быть. С другой, не благородство раскрыть свою душу перед другим, навязывая свои горести и сердце другим! Как раз свою душу я вообще считал недостойной даже того, чтобы называть ее душой; не говоря уже об изливании ее смут в чувства других людей. Мне казалось, благородство – отпустить от себя душу того, кто сделал для тебя добро, таким образом благодаря ее покоем. В этом будет покой и польза для меня, поскольку так я видел способ достигнуть ВЫСОТУ, которую так жаждало мое существо.
Все чаще приходили в голову степенные мысли о необходимости хотя бы стать думающим. Для этого я задействовал все книжки, которыми ленилась пользоваться «элита», предпочитая чтению пустые разговоры. Я также стал внимательно следить и размышлять над судьбой проплывающего мимо меня общества. Ощущалась приятная замкнутость, которая, казалось, только обеспечивает мне тихую жизнь возвышающегося над ошибками.
Только, в один момент, я больно ударился, упав со своего низенького полета: душу начала мучить мысль о моем эгоизме, дикарстве, холодности и мерзкой замкнутости. Пусть я не повлияю на убеждения своих соседей (их мировоззрение ничем не исправишь). Пусть я так и предпочитаю раздумья на дне мира.
Но Элиз! Как же я так и не выкарабкался из своей трусости и не поддержал ее?! Чувство вины молниеносно напомнило и все ее небесные поступки. Всю свою низкую сущность. Необходимость спасти от ран ее светлое, доброе сердце!....
И все зову тебя, Высота…
Ответить